Свинцовый шторм - Бернард Корнуэлл

С удивительной и непостижимой аккуратностью Джимми провел тяжелое рыболовное судно вдоль понтона. Он оглядел «Уайлдтрек» и скорчил рожу находящимся на борту. Мульдер был в кубрике, Мэттью Купер со съемочной группой болтался на понтоне, а Энтони Беннистер вместе с Анжелой стояли в сторонке. На Анжеле были шорты, и Джимми удовлетворенно проворчал что-то относительно ее длинных ног.

— Хороша, Ник.

— Она может откусить тебе голову.

— Я люблю женщин с характером. — Он протянул руку, чтобы помочь мне перебраться на понтон. — Со своими мозгами у тебя туго, Ник Сенд-мен, лучше слушай меня. Бери их чертовы деньги и ремонтируй свою яхту. Пусть они снимают свой дурацкий фильм, зато потом ты спокойно уйдешь в море. И не лезь в эту историю с покойником. Это тебе ничего не даст.

— Я понял тебя, Джимми.

— Но ты никогда не слушаешь того, что тебе говорят. Ну ладно, жду тебя вечером в кафе. — Он поглядел на съемочную группу. — А тебе придется пользоваться помадой, Ник?

— Отвали, Джимми.

Он засмеялся.

Я пошел заниматься фильмом.

Не могу сказать, что, когда мы вышли в море, обстановка на катере была дружеской. Мульдер со мной не разговаривал, команда ходила угрюмая, Мэттью со съемочной группой держались особняком. Анжела сидела за кубриком. Один Тони заметил:

— Я рад, что ты все-таки пришел, Ник.

— Я был против, — сдержанно ответил я.

— Да, конечно.

Мы шли через перекаты между скалистыми мысами. Волны, пенясь, разбивались о волнорезы. Справа осталась Калфстоун.

— Мне кажется, — произнес Беннистер как-то неуклюже, — давай так: что было — то было, и забудем об этом. Мы вели себя плохо, но я бы обязательно сказал тебе о Фанни, и ты получил бы свою медаль обратно.

— Просто я не люблю, когда мне врут.

— Мне кажется, ты хорошо дал нам это понять. Давай договоримся, что мы все постараемся все начать сначала.

Ради мира, а еще потому, что мы теперь были связаны одной нитью, я согласился на это.

Мы проскочили перекат, и Мульдер приказал поднять паруса. Он заглушил мотор, собрал винт, и «Уайлдтрек» отдался на волю волн. Он больше не сопротивлялся морю, а просто качался на ветру и волнах. Паруса были белые и огромные. Они грациозно понесли яхту навстречу порывистому юго-западному ветру.

Мы с Беннистером сидели в кубрике. Мульдер, должно быть, чувствовал, что я наблюдаю за ним, и, наверное, догадывался, как бы мне хотелось найти причину придраться к его умению водить суда.

Но придраться было не к чему.

Я хотел, чтобы он был кровожадным рулевым. Я хотел, чтобы он оказался таким же грубым, каким выглядел. Но вместо этого он демонстрировал уверенность и редкостное умение. Я ожидал, что он будет омерзительным шкипером с громким, скрипучим голосом, но Мульдер отдавал приказы без всякой суеты. Его команда из семи человек, все в голубой с белым форме, была прекрасно обучена, но лучше всех был сам Фанни Мульдер. Он касался штурвала так нежно, почти инстинктивно управляя судном, что сразу было ясно — это от Бога. Он и в самом деле был профессионал.

И неожиданно я почувствовал себя счастливым. Не из-за того, что заключил этот ненадежный мир с Беннистером, а потому что я снова был в море. Я смотрел, как постепенно удаляется от нас темное побережье Девона. Вот уже и пляжей почти не видно — они скрылись за вздымающимися серыми волнами. Я оглянулся на устье реки и увидел почти уже забытую картину: холмы на побережье были такими зелеными, с мягкими очертаниями, а выбитые ветрами склоны, спускавшиеся к морю, такими темными, и казалось, будто река — это огромная рана, незаживающий порез на теле гиганта.

Я посмотрел на море. Западный ветер сильно надувал паруса и гнал нас в сторону Дартмута. Серая бесформенная масса на горизонте была караваном судов, идущим в Плимут. Мимо проскользнула лодка с ловцами омаров. На палубе грудой лежали плетеные ловушки и поплавки, и мне показалось, что во взгляде шкипера, брошенном на наш экстравагантный катер, мелькнула ирония. Меньше всего я хотел снова попасть в океан на такой яхте, как «Уайлдтрек», но сейчас это уже не имело значения. Я был там, где, по словам врачей, мне уже никогда не бывать. Я вдыхал запах моря, я ощущал море у себя на лице, и мне хотелось кричать от счастья, когда я увидел первого фульмара (глупыша), который выпрыгнул из воды, описал дугу и вновь погрузился в волны.

— У тебя счастливый вид, — заметил Беннистер, беря у Мульдера штурвал.

— Я рад, что снова в море.

Наступило неловкое молчание, ни он, ни я не знали, что сказать. Мульдера отправили в каюту, и Беннистер взял управление на себя. Я подозревал, а теперь и убедился в этом, что никакого отношения к съемкам Мульдер не имел. Зрителям нужно было внушить, что именно их возлюбленный Тони спасал меня. За штурвалом тот смотрелся великолепно. Ногами он уперся в палубу, загорелое лицо было устремлено вдаль, а волосы развевал ветер. Неотразимый викинг в одежде от модного портного.

— Как тебе катер? — спросил он.

— Впечатляет.

По правде говоря, я предпочитал более старомодные яхты. Меня скорость никогда особенно не интересовала, а для «Уайлдтрека» это было настолько важно, что в журнале она фиксировалась с точностью до одной сотой узла.

И все же «Уайлдтрек» впечатлял. Безусловно, он был очень дорогой. Кроме центральной каюты, на катере имелся еще и кокпит, расположенный на корме, который одновременно служил солярием, когда катер находился в теплых морях. На нем были лаги с цифровой шкалой, дающие поразительную точность, электрические лебедки и приемники спутниковой связи, горячая вода, кондиционеры, холодильник и многое, многое другое. Рэли и Дрейк, Хоув и Нельсон не задумываясь приняли бы «Сикоракс», но это холеное судно привело бы их в замешательство.

А еще их смутило бы необыкновенное оборудование, которое съемочная группа установила на крыше капитанской каюты. Беннистер заметил, что я нервничаю, и сделал попытку поддержать меня.

— Сегодня мы предполагаем снять интервью о твоей жизни. Как ты научился судовождению, почему, где и кто учил тебя. Оно будет перемежаться старыми домашними фильмами, где ты еще ребенок. Как тебе все это?

— Мне все это кажется отвратительным.

— Скоро мы будем готовы.

Оператор пока снимал общий вид катера, но постепенно и неумолимо продвигался в нашу сторону. Я обратил внимание, что Беннистер и сам волнуется. Он все время сверялся с индикатором направления ветра и наконец установил руль так, чтобы стрелка в виде катера на экране застыла неподвижно. Мульдер не нуждался в электронике, чтобы вести судно на самой высокой скорости, но Мульдер был прирожденным рулевым, а Беннистер — нет. Он почувствовал мой взгляд, и ему, видно, стало не по себе.

— Может быть, ты поведешь, Ник?

— Давай.

— Курс 195, — сказал Беннистер и отступил назад.

— 195, понял. — Я посмотрел на компас. Пока ветер не переменится, а это вряд ли, мне оставалось только держаться одним пальцем за сервоштурвал из нержавейки и слегка подправлять курс с учетом ветра. Волнение было слишком слабым, чтобы сбить с курса такую большую яхту. Несколько волн ударило в корпус, но я с облегчением отметил, что без усилий удержал равновесие. Почувствовав приближение порыва ветра, я направил яхту в бейдевинд и затем скомпенсировал это прибавкой скорости на пол-узла.

Я проделал это автоматически, и меня омыла волна радости — ничего не изменилось!

Управлять катером не трудно. Труднее предугадать «настроения» моря и ветра. Трудно проходить мелководья и выдерживать шквалы и приливные волнения. Трудно вести судно в плохую погоду ночью или миновать рифы в свистящий шторм, когда ты уже до нитки вымок, замерз и так устал, что тебе хочется одного — умереть. Но отдать катер во власть ветра и удерживать его в таком положении так же просто, как упасть со скалы, с этим справится любой.

Однако для того чтобы управлять судном профессионально, требуется практика, а она вырабатывает у тебя некое шестое чувство. И в тот момент, когда я чуть-чуть прибавил скорость, я понял, что мое шестое чувство осталось при мне, несмотря на все скитания по больницам и пережитую боль. Ничто не изменилось, и я снова там, где должен быть.

Передо мной возник оператор. «Хлопушка» — и я стиснул зубы, пытаясь игнорировать направленный на меня назойливый объектив.

— Скажи мне, Ник, когда ты впервые вышел в море? — задал вопрос Беннистер.

— Очень давно. — Я смотрел, как волны разбиваются о скалы Старт-Пойнта. Мы обгоняли большой катер «Муди», который качался на волнах, пока его команда завтракала. Они помахали нам руками.

— Расскажи, как ты начал плавать, — не отставал Беннистер.

Звукооператор, скорчившись, примостился у моих ног и пытался скормить мне микрофон на длинной штанге.

Беннистер уже настроился уговаривать меня, но вдруг я почувствовал, что могу говорить свободно. Я рассказывал, как Джимми учил меня на старом суденышке, рассказывал, как тайком взял у отца яхту, чтобы обследовать побережье Ла-Манша, описал ту ужасную ночь, когда мне пришлось лавировать на «Сикоракс» от подветренного берега Роше-Дувр, и клянусь, что именно «Сикоракс» спасла меня тогда от этого ада из рифов и ветра. Я никогда бы не рискнул выйти в такой сильный северный штормовой ветер, но я обещал забрать приятеля лейтенанта с Сен-Мало, и «Сикоракс» помогла мне сдержать слово. Должно быть, я говорил с большим воодушевлением, потому что физиономия у Беннистера была явно довольная.