Правда - Максим Чертанов

В свою очередь Феликс Эдмундович, убедившийся, что боровик не представляет для него серьезной опасности, смягчился сердцем и сказал ему:

— Товарищ Ленин, я вас хотел бы предупредить... Вас уже дважды видели пьющим пиво в обществе товарища Зиновьева. Мне не кажется, что товарищ Зиновьев — подходящая компания для такого приличного человека, как вы.

Дзержинский сделал это предостережение с наилучшими намерениями, но просчитался. Ленина взбесило беспардонное вмешательство постороннего в его дела; кроме того, он сразу понял, что Дзержинский намекает на сапожничье происхождение Гришки, и еще пуще оскорбился. Он не мог стерпеть, чтобы задрипанный шляхтич оскорблял русского пролетария, и сказал в довольно напыщенной манере, что бывало с ним не часто:

— А я считаю, что за это мы должны относиться к товарищу Зиновьеву с еще большим уважением.

Дзержинский взглянул на него изумленно и заговорил о другом. (Пару дней спустя из товарищеской болтовни Ленин узнал, что вождь подразумевал совсем иное: оказывается, неразлучные Зиновьев и Каменев были содомитами. Впрочем, это не произвело на Ленина впечатления: его собственная половая жизнь была так здорова, обильна и богата, что на чужую ему было решительно начхать.) Однако надо отдать должное проницательности Дзержинского: он ни на миг не заподозрил Ленина в принадлежности к той же категории людей, что и товарищ Зиновьев, а просто счел его законченным болваном.

— Довольно пустяков. Поговорим о главном, — сказал он. — В каком объеме и каким образом вы намереваетесь вкладывать средства в революционный процесс?

Ленин тяжело вздохнул: ему совсем не хотелось обсуждать эту тему. Дела его в последнее время шли неважно: почти все проекты, начавшись блистательно, по капризу судьбы и глупости компаньонов завершались крахом. Но он понимал, что невозможно выиграть рубль, не рискнув хотя бы копейкой.

— Сколько вы хотите? — спросил он.

— А сколько у вас есть?

— Э... Видите ли, почтеннейший, я на данном историческом отрезке испытываю небольшие временные затруднения...

— Понимаю, понимаю, — усмехнулся Дзержинский. Он к этому времени уже навел о Ленине кой-какие справки и знал, что тот никакой не крупный капиталист, а обычный жучила. Но его и это устраивало. — В таком случае у меня к вам деловое предложение. Вы будете получать небольшие средства из партийной кассы и оборачивать их. Годится?

— Прибыли пополам? — быстро спросил Владимир Ильич.

Дзержинский задумался. Он был широко образованным человеком: изучил Овидия, Плавта, Цицерона, Бабефа, Макиавелли, Блаватскую; но экономика не интересовала его — он считал ее чем-то вторичным. О прибылях, рентабельностях и прочем он имел слабое представление. Но все же несколько классов гимназии он окончил, и не нужно было штудировать «Капитал», чтобы понять, что человек-гриб обнаглел.

— Двадцать пять процентов, — ответил он.

— Вам?

— Вам, разумеется.

— Гм... Ладно, по рукам, — сказал Владимир Ильич. Он видел, что в финансовых вопросах Феликса Эдмундовича нетрудно будет обдурить. (Дальнейшее сотрудничество показало, что он был в этом не совсем прав: уж очень чуткий нос был у Феликса Эдмундовича.)

Когда пришла пора рассчитываться, Владимир Ильич не без смущения обнаружил отсутствие бумажника.

— М-да, батенька, — сказал он в смущении. — Во тьме ночной пропал пирог мясной, пропал бесследно, безвозвратно, куда девался — непонятно. (Это была его любимая присказка.)

Он обшарил карманы, заглянул даже в ботинки (в одном кармане была дыра, и бумажник мог сквозь брюки провалиться туда), — но деньги пропали бесследно, безвозвратно. Феликс Эдмундович, поморщившись («Как это характерно для русских! Пригласить на обед, нажраться как свинья, а после прикинуться, что потерял деньги!»), полез в свой карман — но и его бумажника не оказалось; более того, пропали часы. Пришлось оставлять в залог часы Владимира Ильича. (А крошка Долли с толстухою сидят в обжорке. Болтают ногами, уписывают рыбу с жареной картошкой и хлещут портер. Порою любовь к детям обходится нам недешево.)

3

...Пятнадцатого июля следующего года какой-то полупомешанный бездельник укокошил Плеве. А тридцатого императрица разрешилась от бремени мальчиком, которому дали несчастливое имя Алексей.

«Ну что ж, — сказал себе Дзержинский, узнав об этом, — цареубийство отменяется. Попробуем иначе».

И он написал угрожающее письмо Азефу, требуя вернуть деньги. Но душка Азеф не мог бы их вернуть, даже если б у него возникло столь нелепое желание. Деньги он давным-давно прокутил с девицами и проиграл разным людям, в том числе и Ленину. Естественно, он не возвратил ни копейки и на встречу не явился. После этого Феликс Эдмундович, движимый чувством мести, предпринял следующие действия: во-первых, через своих агентов в царской полиции распространил слух о том, что убийство Плеве организовал Азеф; а во-вторых, поведал старому знакомому Володе Бурцеву, что Азеф является провокатором и двойным агентом. Бедняге так никогда и не удалось отмыться от этих обвинений — слишком уж провокаторской была у него внешность.

Теперь Феликс Эдмундович перестал заниматься партией эсеров, пустив их дело на самотек, и сосредоточился преимущественно на социал-демократическом движении. Впрочем, у него к тому времени уже имелось по всей Европе великое множество доверенных лиц и тайных агентов, ни к какой партии не принадлежащих вовсе. Они-то и были самыми надежными. (Четырнадцатый год докажет это...) И, наконец, он принял железное решение: никогда больше не иметь дел с евреями. Ни общественных, ни личных — никаких.

ГЛАВА 3

1904-1905: Ленин разгадывает загадки и считает чужие деньги. Ленин и Горький. Ленин и Бог. Тайна женитьбы Ленина. Правда о жизни и смерти Саввы Морозова.1

— Ваша «Песнь о старухе Гризли» — это что-то! А этот, как бишь его... Макар Челкаш — что за человечище! Что за характер!

Так говорил Владимир Ильич и тряс руку высокого, как каланча, сутулого, скуластого человека. Он специально приехал с фальшивым паспортом в Петербург, чтобы познакомиться с ним. Железный Феликс, объясняя Ленину необходимость знакомства, начал издалека:

— Владимир Ильич, вы слышали о богаче Морозове, текстильном фабриканте?

— Обижаете, почтеннейший. — Ленин усмехнулся. — Я как-никак коммерсант. Кто ж о нем не слышал!

— А об актрисе Андреевой?

— Которая с ним живет? Слыхал, слыхал.

— Так вот, — сказал Дзержинский, — она с ним больше не живет. И это обстоятельство меня очень удручает.

— Вас-то, батенька, с какой стати? — удивился Ленин. — Сами ни с кем не живете и другим не даете; вы бы радоваться должны...

— Андреева на протяжении пяти лет была одним из лучших моих агентов, — сказал Дзержинский, сделав вид, что не замечает издевательства. — Морозов давал ей деньга, она отдавала их мне... то есть партии.

— По-моему, это называется не «агентура», а «проституция», — мягко заметил Ленин. — А мужчина, который отнимает у проститутки ее заработок, называется...

— Неважно, как это называется, — отрезал Дзержинский. — Важно то, что у революционеров были средства.

— А Морозов-то знал, что его деньги идут на содержание сутенер-революционеров?

— Нет, конечно! Он же купчина, эксплоататор; естественно, он ненавидит революцию. Он думал, что она покупает себе наряды, драгоценности и всякое такое женское. — Феликс Эдмундович неопределенно повертел вокруг себя рукою. — А потом Андреева сошлась с одним модным литератором.

— А, с Андреевым! — сообразил Владимир Ильич. Он практически не читал книг — у него не было на это времени, — но газеты пролистывал регулярно и немножко знал о модных литераторах. — А он ей, случайно, не брат?!

— Понятия не имею, — ответил Дзержинский. — И меня это абсолютно не интересует. Она сошлась с Максимом Горьким... Это такой пролетарский писатель из купцов, — пояснил он, видя, что Ленину это имя ни о чем не говорит, — его прозвали Горьким за то, чтo, будучи не в силах выносить страданий народа, он запирается в нумерах, горько плачет и пьет горькую... (Феликс Эдмундович был не лишен тяжеловесного юмора, хотя его попытки острить всегда производили странное впечатление — как если б Эйфелева башня вдруг пустилась отплясывать фокстрот.) И Андреева перестала брать деньги у Морозова.

— Почему же?

— По-видимому, Горький из ревности запретил ей делать это. Партия поручает вам познакомиться с обоими и убедить Горького, что его любовница должна опять жить с Морозовым и брать от него деньги. А заодно завербуете Горького в нашу партию. Литератор нам всегда пригодится.

— Что ж ваша... агентэсса-то его не завербовала?

— Она пыталась. Но ничего не вышло. На женщину не во всем можно положиться... Надеюсь, вы справитесь с партийным поручением лучше.