Стихотворения, не вошедшие в сборники - Зинаида Гиппиус

Когда кого-нибудь мы обижаем,

На свете мы страданье умножаем,

И тем еще страдание Того,

Кто до сих пор страдает — за тебя.

Когда обиженный ребенок плачет,

Ты знаешь ли, скажи, что это значит?

Его обидел ты — и для себя.

А ты Иного обижал — тем паче.

Подумай сам: могу ли не сказать я,

Как это всё,— твой холод и проклятья,—

На души неповинные легло?

Иль ты не ведал, как им тяжело?

Нет, не сурово это искупленье

Твоих неисчислимых преступлений,

Оставивших зловещие следы

На душах многих… Да и на твоей.

Еще не понял ты своей беды:

Черна вода, а все же и под ней

Не угасает твой огонь не жгущий,—

Ожесточающий сердца живущих.

Ты не дошел до своего предела,

Тебе осталось здесь немало дела,

Ты — с лаской вспоминаешь о себе;

О прошлой жизни, о своей борьбе

Ты говорил почти что с умиленьем…

И тут же все мечтаешь о прощеньи.

Не верю, чтоб душа твоя посмела

Отречься, отойти от всех надежд,—

Последних человеческих одежд,—

А ведь должна! Ее прямое дело —

Всего совлечься, до пылинки снять,

И быть готовой вечно умирать.

А к жалости напрасно не зови:

В тебе самом ее немало было,

Не жалости одной, но и любви.

Но на земле, такой тебе постылой,

Кого ты истинно жалел — любя?

Вся жизнь твоя — лишь самолюбованье,

Вся жизнь твоя — великое страданье,

Но не твое страданье, а Того…»

Тут, Данта не дослушав, собеседник,

Вскочив на кучу, бросился стремглав

Во встречную, высокую волну,

И с криками: «Неправ! Да, я неправ!»—

Тотчас же погрузился в глубину.

Дант проворчал: «Ну что за привередник!

Не вынырнет ли он? Я подожду.

Нехорошо же, если так уйду».

Тот вынырнул, крича свое: «Неправ!

Не надо мне прощения! Клянусь,

К себе я прежнему не возвращусь!

Прощений не хочу, боюсь, боюсь!»

А Данте рад. Ведь сердце-то не камень.

Заслышав искренность какую-то и пламень

В далеком голосе, он крикнул вслед:

«He бойся! Он простит! Он всё прощает!»

Прислушался: что ж он? Ответа нет.

Волна вернулась: нет его в волне.

Опять прислушался: не отвечает.

Еще волна — лишь пена на гребне.

«Остался, очевидно, в глубине,—

Дант бормотал. — Я слишком резок был,

Меня как будто он же заразил,

И принялся и я за обличенье…

Ну нет, благодарю, мое почтенье!

Пожалуй, первый-то куда похуже,

Чем этот… Был же с тем я мил?..

Какая тьма, однако… Да и лужи.

Тут самому себе не будешь рад.

Да, поживи-ка в эдакой стране!»

Опять волна. Он отступил назад

И прислонился к каменной стене,

Напрасно в темноту вперяя взор…

Сердился на себя за разговор.

III ТЕНЬ

Всей этой тьмой, подземными жильцами,

Дант понял наконец, что утомлен.

«Достаточно поговорил я с вами!»—

Сказал себе он, направляясь вон.

Но выход-то из подземелья — где же?

Где узенькая щелочка в камнях,

В какую он тогда пролез? Всё те же

Кругом и волны с дымом на гребнях,

И та же мгла, не гуще и не реже.

Но сердцу Данте незнаком был страх.

И он немедленно пустился в путь,

То вплавь, а то по черноте шагая:

«Найдется эта щель когда-нибудь!

Не эта щелка — будет и другая!»

Не находилась, впрочем, никакая.

Лишь ноги вязнут в кучах черноты,

Да молнии В глазах от темноты.

Вдруг что-то запищало у него

Под правою ногою. «На кого

Я наступил?— И Данте рассердился. —

Вот не было напасти! Лягушонка

Я раздавил, а то еще ребенка?

Да, впрочем, здесь не может быть ребят,

Ведь как-никак — а все же это ад»,

Чтоб рассмотреть, что там,— он наклонился,

Не увидав, конечно, ничего.

А что пищало — больше не пищало,

Оно — и Дант немало удивился —

Совсем обычным голосом сказало:

«Мой милый, не ищите. Никого

Не раздавили вы. Я — существо,

Которому не сделаешь вреда.

А вот у вас, пожалуй, и беда:

На свет хотите выбраться, Напрасно!

Не так легко. Но я могу помочь.

Я знаю здешние места прекрасно.

Сейчас и мне уж надоела ночь».

Дант усмехнулся: «Коль вы здешний житель,

Так надоело вам — не надоело,

Здесь никому до этого нет дела.

Сюда попали — значит, и сидите».

Но существо спокойно возразило:

«O, я не тот, с кем ваша болтовня

Рассеяла, забавила меня.

Как хороши вы были, укоряя,

Обоих напоследок утешая,

А сами толком ничего не зная!

Моя позиция — совсем другая:

Я здесь повсюду без препон гуляю.

Вот и сюда порою захожу…

Но больше ничего вам не скажу.

А вон хотите ? Следуйте за мной.

Иль оставайтесь. Мне, ведь, всё равно».

«Нет, нет! Иду!»— воскликнул Дант, спеша

За белой Тенью, что теперь, из вод

Поднявшись, двигалась легко вперед.

«Должно быть, это чья-нибудь душа,—

Подумал Данте. — Как она стройна,

Как движется, по черноте скользя!

Хотел бы знать, однако, кто она?»

«Вы любопытны,— вдруг сказала Тень.—

Здесь мыслить тайно ни о чем нельзя,

И ваши мысли мне ясны, как день.

Те двое исповедались пред вами,—

Могли бы утолиться вы словами».

— «Мне ваша исповедь и не нужна,—

Ответил живо Дант, идя вперед.—

Но слышали вы мысль мою… И вот

Лишь на одно ответьте, если можно:

Вы — женщинами Вы „он“— или „она“?»

Ответа нет. И Тень скользит безмолвно

По дымно-черным подземелья волнам.

Лишь вдолге, обратя на Данте взор,

Проговорила: «Что за разговор!

Здесь слово лишнее — неосторожно,

И надо знать, что важно — что ничтожно.

Но имя предка вашего я чту

И для него молчания черту

Переступлю, на ваш вопрос ответив,

Ответ мой прост: не знаю».

                         «Невозможно!»—

Воскликнул Дант. И тут же, не заметив

Какой-то кучи, в воду соскользнул

И в океане чуть не утонул.

Но выбрался. И тотчас к Тени снова:

«Сказали вы: „Не знаю“. Что за слово!

Вы были же и на земле, а там…»

— «Там, на земле, я женщиной считался.

Но только что заговорю стихами,

Вот как сейчас, сию минуту, с вами,

Немедленно в мужчину превращался.

И то же в случаях других… Как знать

Могу, кто я? И было так до смерти.

Хотите верьте мне, а то не верьте…

Но я другого не могу сказать.

Не отставайте, мы почти у цели.

Вы видите полоску — свет из щели?

Но если сквозь нее вы не пройдете

Немедленно, тотчас же вслед за мной,

Нигде меня вы больше не найдете,

Ни выхода, оставшись за стеной».

— «Пройду, пройду!» Хоть Дант был очень строен,

Вглядевшись, чувствовал, что не спокоен:

Уж очень эта щель была узка —

Белела, как черта, издалека.

Хотел подумать: «Ей-то что за дело!

Скользнет… На мне же, как-никак, а тело!»

Но не подумал. Не желал. Как знать,

Вдруг мысль его услышится опять?

Черта на камне темном все белела…

Скользнула Тень в нее — и тотчас вслед

Дант кинулся, уж не жалея тела,

Не думая о том, пройдет — иль нет.

Но щелка раздалась, как будто… Свет!

Хоть оказался он не очень ярок —

Для Данте и белесый, как подарок.

А Тень? Ах, вот. И на свету светла,

Чуть контуры другие приняла.

Но на лице туман какой-то лег,

И Данте рассмотреть его не мог.

«Я очень рад, что выйти вам помог,—

Сказал приветливо вожатый странный. —

Когда б не имя ваше… Но теперь

Простимся. Я иду в другие страны.

А вы — все прямо. Низенькую дверь

Вы встретите. За ней ступени…»

— «Я знаю их,— Дант перебил. — Но Тени,—

Столь благодетельной,— чем отплачу?

От вас так сразу не уйду я прочь,

Мне надо,— чувствую,— и вам помочь.

О предке вы моем упоминали,

И я — его достойным быть хочу.

Вы что-то слышали о нем, иль знали…

В чужой душе читать я не умею,

Но вы умеете, и я вас смею

Просить: взгляните, видите, что я

Готов на все, и что душа моя

Не может вас покинуть без оплаты.

Я вас уже люблю, люблю как брата…

Куда идете вы опять? Зачем?

О, если бы мне знать — хотя бы это!»

«Для вас, пожалуй, тут и нет секрета,

И вы меня растрогали совсем,—