Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

— Мне нужны документы и, возможно, список судов и самолетов, находящихся в районе, который я укажу точно.

— Но никаких записей или бумажек, за исключением документов! Имена и адреса вам сообщат; документы передаст наш человек.

— Благодарю. Между прочим, Госдепартамент говорил мне почти то же самое и на записи наложил запрет.

— По тем же причинам, полагаю.

— И еще одно, Ахмет: мне бы хотелось, чтобы мы вели себя так, будто совершенно незнакомы.

— Действительно?

— Да, по тем же соображениям, по которым я вынужден был не поддерживать отношений со Штатами. Я прохожу по их документации как персона нежелательная, так пусть я буду таким же и для вас.

Молодой султан нахмурился.

— Я принимаю ваше предложение. На кон поставлена ваша жизнь. Вы можете выиграть, но можете и проиграть. Мне доложили, что вы занялись политикой, стали конгрессменом.

— Я бросил политику, Ахмет, и вернулся сюда. Хотелось возвратиться в места, с которыми так много связано, где так хорошо работалось когда-то. Открыто сейчас к вам не попадешь; кому охота делать из себя живую мишень? Или превращать в мишень того, кто находится рядом.

— Я принимаю ваши объяснения и благодарю. Отец не раз говорил, что вы и ваши люди были одними из лучших. Помню, он обронил как-то: «Сколько бы мы ни заплатили этим медлительным верблюдам, цена никогда не будет чрезмерной». Разумеется, он сказал это как комплимент.

— Едва успев что-то сделать, мы принимались за новый проект. Может быть, медлительность наша была не столь уж значительной. Нам хотелось работать на разумных основаниях, а цены не были сногсшибательными. Теперь, Ахмет, ближе к делу. Нам на все осталось лишь четыре дня. Затем казни возобновятся. Я хотел узнать: если мне понадобится помощь, могу ли я рассчитывать на вас? Теперь все стало на свои места. С этого момента нельзя терять ни минуты. Я принял ваши условия, а вы мои. По какому каналу можно связаться с вами?

— Записывать не надо.

— Понял.

Султан назвал номер. Вместо обычных для Маската первых трех цифр «745» тут были «555», затем следовало три нуля и пятерка.

— Запомнили?

— Тут и запоминать нечего, — ответил Кендрик. — Линия идет через дворцовый селектор?

— Нет. Прямо к двум телефонам, которые заперты в стальных ящиках. Один из них находится в моем офисе, другой — в спальне. Они не звонят, когда поступает сигнал, только начинает мигать маленькая красная лампочка. В офисе она вмонтирована в правую заднюю ножку стола, а в спальне — в прикроватный столик. После десятого сигнала телефон готов к ответу.

— Десятого?

— Это дает возможность своевременно избавиться от присутствующих и говорить свободно. Когда я покидаю дворец, а «бипер» предупреждает о звонке, я уединяюсь и слушаю послание, которое передается таким образом, чтобы никто не мог ни перехватить, ни расшифровать его.

— Вы упоминали о том, что тайну знают только два человека. Могу я узнать, кто это, или такое любопытство будет чрезмерным?

— Почему же? — Черные глаза султана были прикованы к лицу американца. — Один из них — мой министр безопасности, а второй — моя жена.

— Спасибо за доверие.

Продолжая всматриваться в лицо Кендрика, султан продолжил:

— С вами случилась ужасная трагедия в этой части мира, Эван. Так много смертей, гибель самых близких друзей — и за всем этим кроется гнусная алчность. Я должен спросить у вас… Может, это безумие в Маскате всколыхнуло самые болезненные воспоминания и все ваши теории о Махди не более чем самообман?

— Это не выдумка и не самообман. Думаю, мне удастся переубедить вас.

— Возможно, если останетесь в живых.

— Скажу вам то же, что говорил в Госдепартаменте. Надеюсь, вы не думаете, что я в одиночку решусь на штурм посольства?

— Вы решитесь только в том случае, если столь же безумны, как и фанатики. Они тогда признают вас за своего.

— Но вы-то считаете это невозможным.

— Без сомнения, — согласился султан Омана, продолжая рассматривать конгрессмена из Колорадо. — Полагаю, вы знаете, что случится, если ваш план провалится и вас раскроют? Долго вам тогда не жить. Но мне хочется вас спросить: если найдутся люди, находящиеся в конфронтации, и люди эти потребуют, чтобы вы открыли им свои намерения, что вы сообщите им?

— Истинную правду в разумных пределах. Столько, сколько можно. Я действую на свой страх и риск как частное лицо, а не как представитель моего правительства, что может быть подтверждено. Версия такова: у меня здесь были большие денежные вложения, поэтому я и вернулся. Хочу помочь, потому что это совпадает с моими корыстными интересами.

— Значит, надеяться вам надо только на себя самого. Вы сделаете все, что в ваших силах, и если безумие убийств не остановится, вам будет не в чем себя винить.

— Вы абсолютно правы.

— Будьте осторожны, Эван. Мало кто доверится вам, но если испуг, вызванный вашими словами, будет чрезмерен, а слухи о вас распространятся не только среди друзей, вы окажетесь на волосок от смерти.

— Меня уже предупреждали.

— Кто?

— Человек в грузовике, который помог мне в самом начале.

Кендрик лежал на постели, глаза его были открыты. Мысли вращались вокруг одного и того же вопроса; он перебирал варианты; вспоминались полузабытые имена, лица… Он мысленно возвращался к порту, к докам Маската. Почему?

Потом внезапно вспомнилось иное. Сколько раз он и Менни Уэйнграсс закупали дополнительные места для оборудования на сухогрузах, идущих из Бахрейна в Эмираты?! Не сосчитать! Тянущийся сотни миль морской путь вдоль южного побережья к Маскату и его близнецу, портовому городу Матраху. Все это было свободной территорией, но после достижения узкого пролива Масира путь становился хуже; путешественники подвергались риску нападения кочевников на лошадях, сбивавшихся в банды с целью грабежа. Часть из них занималась контрабандой.

Теперь по крайней мере шесть западных государств сконцентрировали свое внимание на южном побережье Омана в районе Маската — этот район изучался ими довольно интенсивно. Это были Америка, Франция, Италия, Западная Германия и еще парочка стран. Все они объединяли усилия, чтобы провести анализ и разрешить кризис, связанный с заложниками. В действительности там курсировали только несколько патрульных американских судов, которые находились на внешнем рейде из-за боязни быть обстрелянными в заливе. Те, кто не желал уклоняться от выполнения своих обязанностей, испытывали бессильную ярость при мысли о том, что люди могут быть уничтожены, а они не в силах этому помешать. Террористы желали, чтобы новые экзекуции произошли якобы не по их вине, а были спровоцированы западными государствами. Южное побережье Омана находилось под пристальным наблюдением.

Резкий, словно сирена, звук всколыхнул