Успех или борода - Пенни Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Том для тебя тоже слишком стар.
Пожав плечами, я промолчала, не желая спорить. Может, Том и на тринадцать лет старше меня, но он бóльший ребенок. Фактуристый, страшно озабоченный своей внешностью, абсолютно беспомощный очаровательный карапуз, которому через два годочка стукнет сорок. Впрочем, он хорош в постели – твердые шесть-семь из десяти (шесть-семь оргазмов из десяти попыток).
Тогда как рейнджер Джетро старше меня всего на шесть лет, а взрослее, если судить по рассказу Хэнка, на целый век. Я-то до сих пор люблю дурачиться и состязаться в «кто противнее»…
Я открыла холодильник и начала выдвигать ящики, ища помидоры.
– Значит, Джетро заботится о вдовах и сиротах?
– Только о вдовах. Очень красивых рыжих вдовах с прекрасными голубыми глазами и ангельским голосом, – невинно похлопал ресницами Хэнк.
Вот научила на свою голову…
– Ага, – понимающе кивнула я, – рейнджер Джетро сохнет по вдове своего лучшего друга!
При этих словах я внутренне дрогнула от разочарования. Подобное ощущение испытываешь в магазине, когда там не оказывается прекрасного платья твоего размера, хотя ты даже не собиралась покупать это прекрасное платье и не за ним пришла. Сейчас, узнав наверняка, что прекрасное платье не про мою честь, я положительно пала духом.
Я постаралась прогнать разочарование. Не нужно мне никаких платьев.
– Вообще-то нет. – Хэнк почесал шею и прислонился к плите, сложив руки на груди. – Если бы Джетро нравилась Клэр, он бы уже что-то предпринял. Мне кажется, ему просто нравится о ней заботиться. Ему вообще, по-моему, нравится заботиться о людях.
– Тогда открой мне тайну, Хэнки-пэнки: почему ты хочешь, чтобы я избегала исправившегося рейнджера Джетро? По твоим же словам, он просто уникальный персонаж! Может, я поселюсь в вашем Гангрена-Вэллей и научусь женским обязанностям, а потом мы с ним наплодим кучу детишек, у которых будут его борода и мои руки!
Хэнк выпятил подбородок и прищурился, сдерживая улыбку.
– Во-первых, Вэллей у нас Грин, а не Гангрена, балда ты этакая…
– Честное слово, случайно оговорилась!
– Во-вторых, я не о тебе пекусь, когда прошу не связываться с Джетро. Я хочу, чтобы ты не тревожила человека, потому что переживаю за него.
Я отвесила челюсть, онемев на несколько мгновений, и наконец выдавила:
– Это оскорбление.
– Это как тебе угодно, но я, тем не менее, попрошу держаться от него подальше.
– Ах ты, вахлак неотесанный! – Я хотела запустить в Хэнка помидором, который держала в руке, но решила этого не делать. В холодильнике нашелся только один помидор, и он был нужен мне для тако. Тако без помидоров – как кекс без глазури: одно название.
– Ты же раньше и слышать не хотела о том, чтобы завести семью! Передумала, что ли?
– Вот еще! Завести семью означает осесть. Я не собираюсь оседать, я не осадок!
– Вот именно! Ты – пожирательница мужчин, за тобой тянется длинный след разбитых сердец. – Хэнк подбоченился и улыбнулся, будто видел меня насквозь (впрочем, так оно и было). – Ты со своими ямочками и всем сексуальным остальным…
– Я не пожирательница мужчин, я даже минет делать не люблю – у меня повышенный рвотный рефлекс! Волосы эти… бр-р-р, ненавижу волосы во рту, тем более такие жесткие, короткие…
– Короче, пупсик, ты меня поняла: оставь в покое бедного парня, ему и так от жизни досталось.
– Ты только что обозвал меня пупсиком?! Не смей обзывать меня пупсиком, иначе я тебя самого буду звать пупсиком!
Не двинув бровью, Хэнк отобрал у меня помидор и отошел к столу, встав над разделочной доской.
– Мало ли что Джетро был мошенником – он давно встал на правильный путь…
– Памперс подтяни, пупсик, – проворчала я.
– Сиенна, я серьезно. На него охота запрещена. – Хэнк мелко крошил помидор, не сводя с меня глаз. – Бедняга отродясь не встречал такой, как ты.
Глава 5
Умением терять нетрудно овладеть;
К погибели стремятся мириады.
Уж так устроен мир.
Тут нечего жалеть.
Элизабет Бишоп, «Законченные стихотворения»[7]
~ Сиенна ~
Терпеть не могу звуки банджо.
Они у меня прочно ассоциируются с фильмом «Избавление»[8], поэтому я как услышу банджо, так хватаюсь за задницу – условный рефлекс, как у собаки Павлова. Хоть в колокол надо мной звоните – и ничего, а троньте струны банджо – и я кинусь спасать свой анус.
А еще меня коробит от фланелевых рубах.
И бородачей с охотничьими собаками и винтовками.
Скорее всего, это как-то связано с тем, что наши родители, самые обыкновенные по пригородным меркам, не особо следили за тем, что я смотрела по телевизору и в кино. Папа с мамой познакомились в морской пехоте и вместе уволились в запас, чтобы открыть частную практику. Они много работали и, соответственно, много отсутствовали, но всегда оказывались рядом, когда нам требовалась помощь или поддержка.
Тем не менее воспитали меня в основном старшие братья-сестры и старые фильмы. В четыре года я смотрела все подряд, а в нашем доме это обычно означало мыльные оперы.
Однако в восемь лет я увидела «Основной инстинкт» (поэтому у меня в хозяйстве нет ножа для колки льда).
В двенадцать я посмотрела «Пятницу, тринадцатое» и с тех пор испытываю жгучее отвращение к хоккейным вратарям.
Зато моим любимым фильмом в тринадцать лет стал «Утиный суп» с братьями Маркс. Вместе с сестрой Реной мы наизусть могли пересказать диалог Эббота и Костелло «Кто на первой!».
Но сейчас, на захолустной горной дороге в глухомани Теннесси, я нервно озиралась, оглядывая окружающие меня деревья, готовая поклясться, что слышу зловещую мелодию на банджо.
Тынь-дынь-дынь-дынь-тып-тып-теп-теплее-теплее-теплее…
Да, я опять заблудилась.
На этот раз не по своей вине. Я и прошлый раз не считаю своей виной, но на этот раз я реально не виновата! Я