Ветер влюбленных - Елена Габова

Я пожала плечами.

Где, где? Пусть папа позвонит своему сыночку… Откуда я знаю, как про Лёву сообщать? Я уже и так его подвела: назвала себя, про ключи сказала. Не надо было показывать паспорт! Надо было просто быстро-быстро удрать… но как? «Быстро-быстро» у меня бы не получилось, все вещи я уже по квартире разбросала, нужно собрать.

Я вышла со своим чемоданом на колесиках и медленно закрыла дверь. Тихо, вежливо. Пусть не думают, что я какая-нибудь невоспитанная. Спустилась на три этажа. И вернулась, бросив чемодан на втором. Бегом вернулась! Позвонила в дверь. Мне открыл риелтор.

– Что еще забыла? – грубо спросил он.

– Можно ее? Ну, ее… – сказала я, имея в виду покупательницу и кивая головой в пространство квартиры.

– Людмила Николаевна! – позвал риелтор. И загородил собой дверь в квартиру, чтобы я ни в коем разе больше туда не проникла.

Вышла покупательница с вопросительным лицом.

– Я хочу вам сказать, – обратилась я к ней, – квартира очень хорошая! Теплая, все работает как часы. Все отлично! Покупайте, не сомневайтесь! А меня здесь больше не будет! Никогда не будет! Я здесь только чай с сухариками пила!

И поскакала по лестнице вниз. Лёва еще осенью мне говорил, что они не могут продать квартиру, хотя она была в самом центре города. Шахты в Воркуте закрывались, народ уезжал… Вчера Лёва показал мне целый городской район, покинутый жителями. Многоэтажные дома стояли целехонькими, но все окна в них были выбиты. Памятник какому-то дяденьке щупал протянутой рукой пустоту… Как в войну. Жутко было глядеть. И место это совсем рядом находилось – стоило только перейти мост. Мост в зону Сталкера…

Может, мои слова помогут с продажей и тетенька купит квартиру Капитоновых.

Поезд уходил через час. Нужно было еще переоформить билет, ведь я должна была ехать только через два дня. Хорошенькие каникулы! Я их надолго запомню! Запомню ветреный вечер и еще как мы одетые лежали в горячей ванне… Как Лёва спал на коврике, укрывшись курткой … Как болтали всю ночь. Это было прекрасно. Но вот результат: Лёвка улетает раньше, я – уезжаю! Лёву я обидела, опять обидела! Я его прогнала, оскорбив девушку, которую он любил или любит.

Но и меня прогнали! Почти сразу же вслед за ним! Умопомрачительная поездка! Хорошо, что риелтор пришел сейчас, а не позже. В любом случае пришлось бы покидать квартиру. Где бы я ночевала, если бы поезд ушел? Денег на гостиницу у меня не было.

Зал ожидания на железнодорожном вокзале маленький, да и весь вокзал небольшой, одноэтажный, поезда ведь дальше Воркуты не ходят. Край света. Зал ожидания уже переполнен, собрались пассажиры, подъезжали такси, многие ждали посадку прямо на перроне. Северяне не боятся мороза.

Объявили посадку. Пассажиры двинулись к вагонам. И я поспешила со своим чемоданом на колесиках. Лёва, наверное, уже в воздухе болтается, свежие газетки почитывает. Спешит на своем самолете. Хотя нет, не спешит, он должен был улетать только завтра. У него сессия, первая в жизни. Экзамены, специальность. Надо же к ним готовиться! Зачем он поехал вслед за мной – загадка. Да нет, не за мной он поехал, а повидать каштановую Надю. Подарить ей цветы. Заглянуть ей в глаза. Понятно, что девушке Лёва по боку, я видела ее реакцию. Он, наверное, надеялся на другое: вдруг она полюбила его после разлуки? А я-то… а я-то вообразила, что он поехал вслед за мной, скучая по мне… влюбившись в меня… наивная девушка с юго-востока.

Но ничего. Хорошее в поездке тоже было. Увидела Север, познакомилась с Воркутой. А этот ветреный вечер!!! Этот вечерний ветер!!! Он был потрясающий!

Лучший вечер в моей уже длинной жизни!

Здравствуй, поезд. Здравствуй, друг. Все каникулы у меня поезд. От Воркуты до Москвы ехать два дня. И еще ночь от Москвы ехать до нашего города. На посадку в вагон я стояла в очереди за высоким молодым человеком в длинном сером шарфе. Он оглянулся и пропустил меня вперед. Вежливо, с полуулыбкой на губах. Очень воспитанный молодой человек. У него яркие голубые глаза. Он очень похож на Лёву. Но вряд ли это он. Ведь он со мной незнаком. Он делает вид, что незнаком. Может, и правда меня не знает? Уже не знает. Но я-то знаю, что это ты, Лёва.

Но почему он здесь? Почему не в воздухе? Он должен лететь, рассекая пространство и поглядывая в иллюминатор на облака. Что случилось? Отменили рейс?

Спросить? Но ведь он на меня даже не смотрит.

Ладно. Перебьюсь. В конце концов, мне лучше, что мы в одном вагоне. И пусть он не разговаривает со мной, как после «Севильского цирюльника», мне радостно уже потому, что он рядом. Потому что я люблю его.

Я его нахожу, теряю, нахожу, теряю… люблю его.

Так что же такое любовь? Тишайший снегопад – нежность, резкий порыв – ветер, злая ведьма, толкающая на ошибки, и добрая фея, улаживающая их.

Где ты, добрая фея? Ау!

Ничего странного, что билеты продали нам в один вагон. Ведь мы покупали их (Лёва покупал, я переоформляла) последними. И купе у нас общее по этой же причине. Я вошла, и Лёва вошел следом. Еще один сюрприз! Для меня – приятный, для него – не знаю… как-то все меняется с плюса на минус. В один и тот же год. В одну и ту же зиму. И даже в один и тот же день!

Устроились. Переоделись, по очереди удаляясь в коридор. Чинно, как незнакомые. Наши полки друг против друга. Судьба? Да уж, судьба. Если и судьба, то колченогая, как стул в Лёвкиной квартире! Мы не разговариваем. Молчим. Левка уткнулся в ридер. Я смотрю в окно. Вряд ли Лёва понимал, о чем читал. Потому что через пять минут он достал плеер. Водрузил наушники на голову, нажал кнопку на крохотном аппарате. У него такие провода, что можно слушать музыку вдвоем. Как часто мы делали именно так по дороге в школу! Но сейчас он не предлагает. А мне так хочется послушать его музыку. Иногда она казалась мне скучной, иногда – нравилась, а иногда продирала до самого сердца.

Я не могу, когда он так молчит.

– Лёв? – Я поставила локти на столик и подперла ими щеки. – Лё-ва? – у меня тихий виноватый голос.

Он молча и серьезно взглядывает на меня. Спасибо, что не отворачивается. Нет, отвел глаза.

– Что? – спрашивает глухо, глядя в окно.

– Лёв? Вот скажи. Зачем ты приезжал? Ведь мы не договаривались. А ты взял – приехал. Зачем?

– А что? Почему бы мне не приехать? Это ведь мой родной город, – пробурчал он.

– Ты приезжал к ней, да?

Молчание. Знак согласия? Потом, словно выдавливает из себя:

– Да. И к ней – тоже.

– Ты ее любишь?

Поезд ползет уже по белой земле. Город кончился. Воркута кончается резко, без всяких косвенных пригородов, всяких придаточных предложений. Без запятых, многоточий, как в других городах, поюжнее. Кончилась Воркута. Точка. Порхают в воздухе очень крупные снежинки. Разве они бывают такими крупными? Вот опять – снежинчатая стайка. Так и хочется сказать про них – стайка. Как про птиц. Оп! Это же и есть птицы! Куропатки! Как их много, как снежинок! Белые куропатки.

– Ответь, Лёв. Любишь ее?

– Нет.

Мне становится легче дышать. Хоть я и знаю, что это вранье, все равно – легче.

– Нет?

– Нет, нет, сказал же.

Лёва злится. Он садится на полку по-турецки. Закрывает глаза и слушает плеер. Что там у него, интересно.

– Ты что слушаешь? Дебюсси?

– Почему Дебюсси? – с закрытыми глазами. – Нет.

– А что?

– Ветка, тебе не все равно?

Он назвал меня по имени! Ура, ура!

– Не. Все. Равно, – раздельно отвечаю я. – Мне нравится твоя музыка. Нравится Дебюсси. Шопен. Мендельсон.

– И «Севильский цирюльник»! – спокойно, с закрытыми глазами произнес он.

– Не надо вспоминать. Пожалуйста. Ну, скажи, что слушаешь?

«Вот пристала», – наверно, думает он. Открывает и вновь закрывает глаза. Как будто страшно устал от жизни. Снимает наушники. Плеер умный, через минуту выключится сам.

– Чайковский, шестая симфония. – Он открывает глаза. – Сказать, что у меня сейчас на душе?

– Скажи, Лёв.

Мне страшно. Мне очень страшно. Сейчас скажет, чтобы я убиралась от него ко всем чертям. Что я ему надоела. Чтобы я… что он меня ненавидит.

– Реквием Моцарта – вот что. Помнишь, мы слушали, и ты еще сказала, что тебе хочется умереть от этой музыки.

– Тебе хочется умереть? – Я делаю большие глаза.

– Почти.

– Почему?

– А ты не догадываешься?

– Что я такого сделала?

– Ничего ты не сделала. Ничего хорошего, я имею в виду. Как всегда, впрочем.

Снова глаза закрыл. От меня отгородился. Оживил плеер.

– Что-о? – Я чуть не падаю с полки, хотя удобно сижу. – Объясни, а? Прошу, а? Почему, а?

– Не знаю почему. Ты живешь для себя. Делаешь что хочешь.

– Нет!

– Да. И в тот раз ты тоже устроила спектакль для себя. На «Севильском цирюльнике». И смотрела, как мы его с Кислициным сыграем. Как мы с ним красиво разойдемся в разные стороны.

– Нет! Это был не спектакль.

– Да! И сейчас в моем родном классе ты устроила спектакль для себя.