Монстры и волшебные существа: русские сказки и европейские мифы с иллюстрациями Аны Награни - Александр Николаевич Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Имя этого кота образовано от глагола «баять», которое традиционно толкуется как «говорить, рассказывать», но более правильно здесь употребить глагол «сказывать», то есть «говорить особым, напевным языком». Кстати, отсюда происходит и слово «байка» в значении колыбельной песни, ведь колыбельные исполняются в особой манере, призванной усыпить ребенка.
Вообще, сон в русской традиции рассматривался как особое магическое действие, позволяющее человеку проникнуть в иной мир. Именно такими путешествиями в иномирье наши предки объясняли сны, которые видит человек. А существа, способные управлять сном, в народном сознании наделялись особым могуществом. В русской традиции такими животными были коты: чтобы младенец хорошо спал, ему в люльку запускали питомца; считалось, что кошка своим мурлыканьем усыпляет людей; этим важным делом коты и кошки также заняты и в колыбельных песнях.
Кот Баюн тоже управляет сном, но, в отличие от добрых котиков из колыбельных песен, колдовство Баюна серьезное, и сон, который он напускает на людей, – смертный.
Баюн обитает за тридевять земель, в глухом непроходимом лесу. В ряде случаев он сидит на высоком железном столбе, вокруг которого раскиданы кости усыпленных и убитых им людей. Однако чаще он живет в избушке Бабы-яги, где усыпляет пришедших к ней добрых молодцев. Скорее всего, соединение этих двух персонажей – явление позднее, но вполне логичное. Яга является проводником в царство смерти, а Баюн приносит смерть своим голосом.
Однако, если герою удается победить Баюна и не уснуть под его волшебные напевы, кот становится послушным, помогает герою советами и даже может пойти с ним в его мир, чтобы вполне безобидно развлекать людей песнями и сказками, а также успокаивать и укладывать спать кричащих младенцев, становясь тем самым котиком из колыбельных песен.
Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что
Жил-был некоторый купец, весьма богат, имел при себе сына на возрасте. Вскоре купец помер. Оставался сын с матерью, стал торговать, и пошли его дела худо: ни в чем-то ему счастья не было; что отец три года наживал, то он в три дня терял, совсем проторговался, только и осталось от всего богатства – один старый дом. Знать, уж такой бездольный уродился! Видит добрый молодец, что жить и питаться стало нечем, сел под окном на лавочке, расчесал буйну голову и думает: «Чем мне кормить будет свою голову и родную матушку?» Посидел немного и стал просить у матери благословения. «Пойду, – говорит, – наймусь к богатому мужику в казаки». Купчиха его отпустила.
Вот он пошел и нанялся к богатому мужику – на все лето порядился за пятьдесят рублев; стал работать – охоты хоть много, да ничего не умеет: что топоров, что кос приломал, привел хозяина в убыток рублев на тридцать. Мужик насилу додержал его до половины лета и отказал. Пришел добрый молодец домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и горько заплакал: «Чем же мне кормить будет свою голову и матушкину?» Мать спрашивает: «О чем, дитя мое, плачешь?» – «Как мне не плакать, матушка, коли нет ни в чем счастья? Дай мне благословение; пойду, где-нибудь в пастухи наймусь». Мать отпустила его.
Вот он нанялся в одной деревне стадо пасти и рядился на лето за сто рублев; не дожил и до половины лета, а уж больше десятка коров растерял; и тут ему отказали. Пришел опять домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и заплакал горько; поплакал-поплакал и стал просить у матери благословения. «Пойду, – говорит, – куда голова понесет!» Мать насушила ему сухарей, наклала в мешок и благословила сына идти на все четыре стороны. Он взял мешок и пошел – куда глаза глядят; близко ли, далеко ли – дошел до другого царства. Увидал его царь той земли и стал спрашивать: «Откуда и куда путь держишь?» – «Иду работы искать; все равно – какая б ни попалася, за всякую рад взяться». – «Наймись у меня на винном заводе работать; твое дело будет дрова таскать да под котлы подкладывать».
Купеческий сын и тому рад и срядился с царем за полтораста рублев в год. До половины года не дожил, а почти весь завод сжег. Призвал его царь к себе и стал допытываться: «Как это сделалось, что у тебя завод сгорел?» Купеческий сын рассказал, как прожил он отцовское имение и как ни в чем таки ему счастья нет: «Где ни наймусь, дальше половины срока не удается мне выжить!» Царь пожалел его, не стал за вину наказывать; назвал его Бездольным, велел приложить ему в самый лоб печать, ни подати, ни пошлины с него не спрашивать и, куда бы он ни явился – накормить его, напоить, на ночлег пустить, но больше одних суток нигде не держать. Тотчас по царскому приказу приложили купеческому сыну печать ко лбу; отпустил его царь. «Ступай, – говорит, – куда знаешь! Никто тебя не захватит, ничего с тебя не спросят, а сыт будешь». Пошел Бездольный путем-дорогою; куда ни явится – никто у него ни билета, ни пашпорта не спрашивает, напоят, накормят, дадут ночь переночевать, а наутро со двора в шею гонят.
Долго ли, коротко ли бродил он по белу свету, случилось ему в темный лес зайти; в том лесу избушка стоит, в избушке старуха живет. Приходит к старухе; она его накормила-напоила и добру научила: «Ступай-ка ты по этой дорожке, дойдешь до синя моря – увидишь большой дом; зайди в него и сделай вот так-то и так-то». По сказанному, как по писаному, пустился купеческий сын по той дорожке, добрался до синя моря, увидал славный большой дом; входит в переднюю комнату – в той комнате стол накрыт, на столе краюха белого хлеба лежит. Он взял нож, отрезал ломоть хлеба и закусил немножко; потом взлез на печь, заклался дровами, сидит – вечера дожидается.
Только вечереть стало – приходят туда тридцать три девицы, родные сестрицы, все в один рост, все в одинаковых платьях и все равно хороши. Большая сестра впереди выступает, на краюху поглядывает. «Кажись, – говорит, – здесь русский дух побывал?» А меньшая назади отзывается: «Что ты, сестрица! Это мы по Руси ходили да русского духу и нахватались». Сели девицы за стол, поужинали, побеседовали и разошлись по разным покоям; в передней комнате осталась одна меньшая, тотчас она разделась, легла на постель и уснула крепким сном. Тем временем унес у нее добрый молодец платье.
Рано поутру встала девица, ищет, во что бы одеться: и туда и сюда бросится – нет нигде платья. Прочие сестры уж давно оделись, обернулись голубками и улетели на сине море, а ее одну покинули. Говорит она громким голосом: «Кто взял мое платье, отзовись, не бойся! Если ты старый старичок – будь мой дедушка, если старая старушка – будь моя бабушка, если пожилой мужичок – будь мой дядюшка, если пожилая женщина – будь моя тетушка, если же молодой молодец – будь мой суженый». Купеческий сын слез с печки и подал ей платье; она тотчас оделась, взяла его за руку, поцеловала в уста и промолвила: «Ну, сердечный друг! Не время нам здесь сидеть, пора в путь-дорогу собираться, своим домком заводиться».
Дала ему сумку на плечи, себе другую взяла и повела к погребу; отворила двери – погреб был битком набит медными деньгами. Бездольный обрадовался и ну загребать деньги пригоршнями да в сумку класть. Красная девица рассмеялась, выхватила сумку, вывалила все деньги вон и затворила погреб. Он на нее покосился: «Зачем назад выбросила? Нам бы это пригодилося». – «Это что за деньги! Станем искать получше». Привела его к другому погребу, отворила двери – погреб был сполна серебром навален. Бездольный пуще прежнего обрадовался, давай хватать деньги да в сумку класть; а девица опять смеется: «Это что за деньги! Пойдем, поищем чего получше». Привела его к третьему погребу, что весь золотом да жемчугом навален: «Вот это так деньги, бери, накладывай обе сумки». Набрали они золота и жемчуга и пошли в путь-дорогу.
Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли – скоро сказка сказывается, не скоро дело деется – приходят в то самое царство, где купеческий сын на заводе жил, вино курил