Я тебя ненавижу - Елена Рахманина

летящей походкой сбежала по лестнице. Сил наблюдать за тем, как они будут общаться, не было, и я, не разбирая дороги, направилась в соседнее здание через университетский зимний коридор, соединяющий корпуса. Не хотела их видеть. Его видеть.

Как сразу не поняла, что тогда им руководила жалость ко мне! Банальная жалость к девчонке, которую сбил, и которая страдает! Конечно, как могла понравиться ему в таком разбитом состоянии? Глупая! Глупая дура!

Я ненавидела это чувство. Всю жизнь была уверена, что жалость – это последнее, что я хотела бы вызывать в людях. Тот, кто жалеет, может, и не понимает этого, думает, что проявляет какую-то положительную эмоцию во благо. Но жалость разрушительна. Жалеют тех, кто сам себе уже не в состоянии помочь.

Никогда не забуду похороны мамы в доме бабушкиной подруги, когда собралось много людей, которых я видела впервые в жизни, и как хотелось скрыться от их маслянистых глаз, они смотрели, точно дёгтем обмазывая меня. Я пряталась от них за сестрой, но они всё равно проползали сквозь неё прямо на меня и пачкали.

Они смотрели на нас в упор, не стесняясь, обсуждали снисходительным тоном, и никого из этих посторонних людей, которые когда-то знали маму, мы не волновали. Им просто было любопытно посмотреть, как мы втроём справляемся с тем, что на нас свалилось.

Я вновь и вновь слышала выражение сожаления той участи, что настигла нас, они видели, в каком положении мы оказались, и им казалось, что в их-то жизни в общем-то всё не так уж и плохо. Ну а мы с сестрой уже вряд ли из всего этого выкарабкаемся, словно на нас поставлено где-то клеймо, будто и нас непременно ждёт похожая участь, выбора-то нет, путь, проложенный матерью, и нам положен. Ведь плоть от плоти, яблоко от яблони и прочее и прочее.

Отправила эти воспоминания в самый тёмный угол сознания и села на подоконник, обхватывая раскалывающуюся от потока мыслей и предположений голову руками. Я же его практически не знала, ничего о нём толком не знала, знала, что он богат, и было очевидно, что обычно меняет девушек как перчатки. Хотела стать первой единственной? Ну получи тогда место очередной, до которой были, и после которой – будут! А ты лишь «одна из» в этом легионе девиц.

Снова пытаюсь совладать с потребностью пореветь, была бы Лада рядом, так бы и поступила просто потому, что сестра обняла бы, сказала, что он козёл и вообще я у неё лучше всех. А когда никто этого не скажет, не обнимет, к чему реветь? Вот поревела вчера, получила порцию жалости от человека, для которого я просто допущенная на дороге ошибка, вызывающая угрызения совести, а поцелуи как способ отплатить за причинённую боль. Да и, как выяснилось, ему по большому счету всё равно кого целовать, я просто рядом оказалась.

Сейчас я впервые в своей жизни испытывала, что такое ревность. Будто кто-то мне прямо в вену заливает кипяток, разбавляя мою кровь обжигающей жидкостью, он бурлит во мне, как котел в аду с грешниками, сжигая, оставляя после лишь пепел сомнения, неуверенности и нежелания делиться другим человеком.

Это чувство казалось просто чудовищным, диким, гадким, оно меня портило и изматывало, и в мой адский огонь воображение, как в топку, подбрасывало картинки развлекающегося с другими Клима. Как с этим возможно жить?

Ревность сдавливала грудь и мешала дышать.

Я успела заполнить им время с момента, как моя голова касалась подушки, и до отправления в объятия Морфея. Эти минуты были посвящены перелистыванию памяти с проведёнными с ним моментами и фантазиями о нас. И всё же я старалась до конца не отдаваться этой мечте, понимая, что мечта – она потому и мечта, что недосягаема. Я могу добиться цели в виде медали Олимпийских игр, я знаю, как это сделать, если нога меня не подведёт. Я просто буду очень много и усердно трудиться. Я знаю, как сдать все экзамены, для этого я готова не спать ночами. Но я понятия не имела, как получить желанного человека.

Хотелось скрыться где-то, не видеть его, не ждать, когда он захочет встречи со мной. А ведь я ждала. Уже давно поняла, что где-то в глубине души давно начала радоваться, когда он вновь и вновь приходил.

– Таисия Андреевна, – набрала я номер своего тренера, – можно к Вам приехать?

Тренер была фанатом спортивной гимнастики, и её дом, который находился немного в отдалении от города, был оснащён почти всем необходимым для тренировок, кроме разве что снарядов. До травмы, когда мне хотелось сменить локацию, часто гостила у неё.

– Приезжай, конечно, я тебя встречу на остановке, – без лишних сантиментов, как всегда по делу, ответила тренер.

Бабушку предупредила, что останусь у Суминой на все выходные, когда забирала из дома необходимые вещи и книги, планируя подготовиться к семинарам. Нужно было забить чем-то голову. Нога больше не болела, но всё же не рисковала устраивать изматывающие тренировки.

Пора отпустить Клима из своей жизни, не держать его ненавистью, которую уже давно не испытывала. Да и сама не знала, на него всё это время злилась или на самом деле не могла признаться себе, что себя ненавидела и себе не могла простить допущенную на дороге непозволительную ошибку.

8. Клим

Я расцепил её руки, неожиданно прытко оказавшиеся сомкнутыми на моей шее, и оттолкнул от себя, как надоедливую липучку-лизуна, с трудом вспоминая её лицо из череды других расплывающихся в моей памяти лиц девушек на одну ночь. Чувствуя безграничное раздражение от того, что этот город настолько мал, что я мог нечаянно встретить любую девчонку, которой мой член уделил некоторое время.

Хотел встретить Алёну и забрать на обед, изучив её расписание на сайте факультета. Звонил, но всё было впустую. Не понимаю, что снова происходит? Неужели после вчерашнего вечера она вдруг поняла, что совершила ошибку и снова ненавидит меня, как и раньше?

Впрочем, кого я обманываю? Мне даже не важно, что конкретно она ко мне испытывает, ненависть или симпатию. Её эмоции были такими чистыми, после моей пропитанной насквозь фальшью жизни, что я сам больше не испытывал потребности в привычных играх. Просто потому, что впервые я чувствовал, что со мной честны.

Смотрел на неё, и казалось, что сейчас мои скитания прекращены, а я вернулся в дом, которого у меня никогда не было, и совсем не важно, где мы были. Моим домом была она.

Я всегда