Кровавый кошмар Восточного фронта. Откровения офицера парашютно-танковой дивизии «Герман Геринг» - Карл Кноблаух

У меня было неприятное чувство, что частей справа и слева от нас на позициях больше нет.

15.00. Меня вызвал командир:

— Вы пойдете с четырьмя связистами, которые еще у нас остались, на правый фланг и выясните там обстановку. Группа домов между Гирненом и Брюкенталем должна быть еще наша. Если это не так, возьмите всех людей, которых найдете в этом месте, и быстрой атакой захватите эту группу домов. Если этот участок позиции падет, Гирнен нам не удержать!

Я отрапортовал, что задача ясна, пошел к связистам и объяснил им задачу. Через пару минут мы друг за другом пробирались по глубокому снегу в юго-восточном направлении. Стоял туман, видимость была плохая.

Пройдя 200 метров, перед собой я увидел дом. Мы растянулись в цепь и стали осторожно приближаться к нему. В этой неясной обстановке было все возможно. Здесь могли быть русские.

До дома осталось метров десять. Слева завыли сталинские органы. Одним прыжком мы оказались у дома и по лестнице сбежали в подвал. На его полу снова пришли в себя. Наверху стоял постоянный грохот. От последнего разрыва реактивного снаряда мне в грудь ударила пластина стабилизатора. Он рассек мою маскировочную куртку. Я встал и был очень удивлен, обнаружив, что в подвале мы не одни. По полу ползало еще несколько человек. Кажется, что нервы у них совершенно сдали.

— Кто здесь командует?

Доложился какой-то фельдфебель. Я узнал, что он со своими людьми в середине дня были еще во дворе, расположенном перед нами. Потом их оттуда выбили «Иваны». Погибло 8 человек. Остальные 14 сидят здесь в подвале.

— Всем слушать меня! Как только стемнеет, атакуем и захватываем тот двор снова!

Фельдфебель слабо попытался сослаться на трудности такого предприятия. Я глянул на него, он замолчал.

Тем временем стемнело.

— Приготовиться! Сейчас поднимаемся из подвала и делимся на две группы. Цепью приближаемся ко двору на 30 метров. По моему знаку бежим вперед. Если удастся прорваться, наступаем до противоположной стороны двора и занимаем оборону фронтом на восток! Вперед!

Мы поднялись наверх. Хотя было темно, снег позволял относительно хорошо видеть. Местность перед нами была открытая.

Цепью, шаг за шагом, мы начали продвигаться вперед. Я шел в середине. Фланги отставали. Не было ни единого выстрела.

Если русские дадут нам приблизиться и в последний момент откроют огонь, у нас не будет никаких шансов.

Мы подошли на 60 метров. Я почувствовал, как на лбу у меня выступил пот. Еще 40 метров. 30 метров. Я поднял руку и дал сигнал к атаке.

Одним рывком я достиг ряда кустов, окружавших двор. Рядом со мной был фельдфебель. Все было тихо.

С отчаянием я увидел, что солдаты последний рывок не сделали. Я снова вышел из кустов и махнул им рукой. Они медленно пошли вперед.

«Ну, вот мы и пришли», — пронеслось у меня в голове. Этот опыт был для меня новым.

Двумя группами мы вошли во двор. Я пошел с правой. Мы в колонну по одному осторожно крались вдоль стены дома. Вдруг позади меня раздался выстрел.

Я мгновенно обернулся и увидел, как из двери в нескольких метрах от меня лицом в снег падает «Иван». Ко мне подошел фузилер:

— Вам повезло. Я увидел «Ивана» в последний момент, когда он уже прицелился, чтобы выстрелить вам в спину!

— Большое спасибо, — больше сказать я ничего не смог.

Значит, русские во дворе. Мы прошли до восточной границы построек.

На левой стороне двора внезапно загремели разрывы ручных гранат. В темноте затрещали автоматы. Это фельдфебель с другой группой. Перед нами тоже русские начали отстреливаться. С несколькими солдатами мы ворвались в дом. Здесь мы были до некоторой степени в укрытии. Во дворе началась перестрелка. Русские были всего в 30 метрах.

Стрельба прекратилась. Я выглянул в просвет неприкрытой двери. Внутри двора было ничего не видно. Я осторожно вышел. Солдаты последовали за мной.

Русские отступили. Убитых они оставили. Мы прошли дальше вперед и заняли оборону у восточной окраины двора. Я объяснил фельдфебелю, почему надо удерживать эту позицию. Мы вместе выбрали места для постов и расставили на них людей. Трех связистов я оставил в качестве подкрепления. С четвертым я отправился обратно в батальон.

На командном пункте в 18.40 капитан Вольф выслушал мой доклад, сел в угол, написал донесение о положении батальона и вызвал офицера связи:

— Шнайдер, вы пойдете в Гирнен, возьмете у Штагуна машину, поедете в штаб дивизии и передадите это донесение.

Лейтенант Шнайдер взял донесение, вышел и исчез в темноте.

Я выкроил время, чтобы взять карманный календарь и записать события этого дня. Командир увидел и сказал мне:

— С тех пор, как командую батальоном, я замечаю, что вы с необычной аккуратностью ведете дневник. Меня это не касается, но что дает это вам?

— Я с 1938 года веду дневник, потому что я считаю правильным записывать события этого времени именно с точки зрения «маленького человека». Позднее появятся военно-исторические труды, каждый сможет прочитать, где и как когда-то воевала какая-нибудь армия. А я хочу зафиксировать, что происходило на нашем уровне и как вели себя люди в исключительной обстановке. Чтобы это как-то сохранить, я веду ежедневные записи о происходящем.

— И вы думаете, что вам удастся вывезти ваши записи из Восточной Пруссии? Вы знаете обстановку!

— Несмотря на обстановку, которая, я думаю, тяжелая, господин капитан, я из этого и исхожу. Если бы у меня не было веры, я бы сдался, а сдаваться я не буду!

Командир кивнул и молча повернулся ко мне спиной. Я его не убедил.

Ночь прошла относительно спокойно. Советская артиллерия то и дело обстреливала Гирнен. Снаружи до нас доносился оживленный шум боя. Я посмотрел на часы: 7.00. Еще темно. Командир взялся за телефон. Он не работал. Опять порван кабель. Прибыл посыльный из 3-й роты:

— Господин капитан, русские ворвались в наши траншеи. Мы их выбили контратакой. У нас большие потери. Командир считает, что последующие атаки мы отразить не сможем, если не получим подкрепления!

Командир взял свой автомат и приказал посыльному:

— Отведите меня в 3-ю роту. Я хочу посмотреть, что там случилось.

Рассвело. Пулеметный огонь перед фронтом батальона стал сильнее и начал приближаться. Обстановку у соседей мы не знали. Узнать было не у кого.

В полдень возвратился командир:

— Роты сегодня с утра отразили три атаки силой до батальона. Надо опасаться, что последующие атаки отразить не удастся. Вы знаете, что 1-я рота полегла полностью. Численность остальных рот снизилась до минимума. С наступлением темноты мы отойдем на гряду высот северо-западнее Гирнена. Прикажите уничтожить все документы, которые находятся здесь при штабе. Вы лично отвечаете передо мной за то, чтобы «Иванам» ничего не попало в руки!

Капитан Вольф снова ушел в роты.

Прибыл главный фельдфебель из роты снабжения, привез боеприпасы и продовольствие. К моему большому удивлению, у него еще было письмо для меня. Я разорвал конверт. В руках у меня оказалась размашисто написанная записка и мое письмо, которое я отправил в начале декабря 1944 года Юппу Райнарди. Я взял записку дрожащими руками и прочитал: «Лейтенант Райнарди сбит 26 декабря над Краковом. Письмо вернуть назад!» Подпись была неразборчива. На мгновение мир для меня перестал существовать. Юпп Райнарди мертв. Если он мертв, то погибли вместе с ним Герт Зиллер и Францль Фелициан.

Гораздо позже я узнал, что с моим старым экипажем одновременно погиб кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями майор Бадоррек (командир 3-й бомбардировочной группы). Они взлетели в Штубендорфе и на взлете в юго-восточном направлении были сбиты недалеко от Кракова американским дальним истребителем Р-51 «Мустанг». Я почувствовал внутри себя пустоту и тяжелыми шагами двинулся из командного пункта наверх. Взрывы у входа на позиции вернули меня к реальности. Два моих солдата вытащили наверх штабные документы. Я поджег стопу бумаг и потребовал от фузилеров, чтобы они проследили за тем, чтобы действительно все сгорело. Послышался звук мотора.

Из лощины за нашим расположением к нам выехал «Фольксваген», из него вышел майор Зандрок, командир 2-го дивизиона штурмовых орудий «Герман Геринг». Я пошел майору навстречу и доложил. Командир дивизиона был очень удивлен:

— Что вы тут делаете? — и указал на костер из документов.

— Господин майор, у меня приказ — уничтожить все секретные документы. С наступлением темноты мы отойдем на позиции севернее Гирнена.

— Вы выражаетесь высоким стилем. «Отойдем» в вашем положении называется «отступим» или вы думаете когда-нибудь снова занять эту позицию? Вам, надеюсь, ясно, что эта мера не соответствует замыслу командира дивизии?