Все против всех - Дмитрий Суворов

Как вы сразу же можете догадаться, вопрос сей необычайно неприятен для марксистско-ленинского истэблишмента. Ведь постулат о том, что у нас была социалистическая революция в виде диктатуры пролетариата (как гегемона всего движения) — святая святых всей исторической теории коммунизма, не подлежащий даже обсуждению. Поэтому всякие разговоры на тему «А как это было на самом деле?» были смерти подобны для любого исследователя. Между тем сохранить желаемую идеологическую девственность можно было, лишь игнорируя факты, лежащие, что называется, на поверхности.

Прежде всего стоит задуматься вот о чем. Численность рабочего класса в России на начало XX века едва дотягивала до пяти процентов от общей массы населения.

Понятно, что при такой раскладке ни о каком гегемоне и тем более о пролетарской революции речи быть не могло. Именно поэтому русские социал-демократы (так называемые меньшевики) вполне обоснованно заявляли: «В России нет условий для классической революции „по Марксу“». Кстати, сам Маркс об этом писал. В силу местных особенностей здесь можно и нужно начинать с решения буржуазно-демократических задач.

И Ленин яростно спорил с этими доводами, хотя, безусловно, понимал их правоту.

После октября 1917 года он неоднократно констатировал, что как минимум до весны 1918 года у нас не было социалистического преобразования — все сплошь буржуазные! Но сказать об этом открыто, скажем, в 1905 году — сами понимаете…

И на страницах своего фундаментального труда «Развитие капитализма в России» Ильич старается доказать недоказуемое — создать видимость того, что в России стремительно растет пролетариат. В основном он делает это на сельском материале, то есть совершает легкую подмену — выдает за пролетариат сельскую бедноту, совершенно иную социальную группу.

Истина же была посередине мнений спорящих. В результате реформ Витте Столыпина, вследствие стремительной индустриализации России (как тогда говорили, «Манчестер ворвался в Царьград»), численность рабочих действительно увеличивалась — не так стремительно, как хотелось Ленину, но процесс все-таки шел. Иначе и быть не могло — индустриальный рывок России в начале века был ошеломляющим. Достаточно вспомнить слова французского эксперта Эдмона Тэри о том, что «Россия движется вперед в геометрической прогрессии: если так пойдет и дальше — через 20 лет эта страна станет экономическим гигантом и будет доминировать над Европой и миром». (Увы, судьба сулила нам иное…)

Но здесь есть и еще одно «но». Говоря о численности рабочего класса в России, надо учитывать его региональную неравномерность в смысле процентного соотношения на душу населения. Пять процентов — это среднестатистический уровень. Можно назвать регионы, где эта цифра была на несколько порядков выше. Это, в первую очередь, наш родной край — Урал, который вообще формировался с петровских (как минимум) времен как промышленный форпост России со всеми вытекающими отсюда демографическими последствиями. На Урале рабочие преобладали не только до начала реформ Витте — Столыпина, но и до отмены крепостного права в 1861 году.

Правда, это не был пролетариат, а так называемые приписные — социальная группа, не имеющая аналогов в других социальных системах: своего рода промышленные крепостные (худшая форма крепостничества, по Мамину-Сибиряку). И все же это — прямые предки промышленного пролетариата. Любопытно, что после 1861 года, когда отжившая система «приписки» (так и хочется сказать «прописки») была упразднена, появилась теоретическая возможность превратить «приписных» в крестьян или мелких мастеровых — на этом, в частности, энергично настаивал Мамин-Сибиряк.

Примыкавший по своим взглядам к народникам, писатель считал, что только таким путем можно избежать формирования на Урале настоящего пролетариата, и как следствие — возможности возникновения марксистской модели социального развития (что Мамину-Сибиряку представлялось катастрофой). Однако маминская идея — насаждать на Урале кустарные промыслы взамен крупной промышленности — была отвергнута самой логикой многолетнего развития края как одного из главных промышленных центров России. Ведь большинство крупных и средних населенных пунктов Урала так и назывались «заводы» (отнюдь не города).

Естественно, что удельный вес рабочих здесь был намного выше, чем в среднем по России. И естественно, что марксистская пропаганда находила здесь отклик.

Впоследствии это явилось причиной того, что край так и стали называть Красный Урал (подразумевая сильное влияние большевиков), и именно поэтому так не хотел в 1918 году ехать сюда Николай II. По воспоминаниям очевидцев, он говорил: «Куда угодно, только не на Урал… Судя по имеющимся сведениям, Урал сильно настроен против меня». Как в воду глядел…

Но вот тут-то при детальном рассмотрении «рабочего вопроса» как раз и начинаются неожиданности.

То, что рабочее движение в целом по России активизировалось, начиная с начала века, — общеизвестно. Но под какими лозунгами? Сперва — под чисто экономическими: 8-часовой рабочий день, повышение оплаты и безопасности труда и так далее. Чисто политические лозунги появляются не сразу: все наиболее известные всплески рабочего движения 1901–1903 годов (демонстрации в Ростове, Сормове, Петрограде) были под чисто экономическими лозунгами — это, кстати, породило течение в марксизме, известное как «экономизм». Первое чисто политическое движение именно в рабочей среде (я намеренно опускаю деятельность П. Алексеева, С. Халтурина и прочих революционеров-рабочих последней трети XIX века — они примыкали к народовольцам) — это, как ни парадоксально, зубатовщина, или «монархический социализм». Его феномен многократно описан, и я не буду повторяться.

После краха этого движения 9 января 1905 года в рабочее движение — по принципу «маятника» — проникают леворадикальные идеи. Хотя далеко не везде — показательно, что в 1905–1907 годах на Урале было, в общем, относительно спокойно и событий типа Красной Пресни здесь не наблюдалось. В целом же общая тональность политических требований рабочего движения тех лет общедемократическая ( «Долой самодержавие!», «Да здравствует Республика!», «Вся власть Советам!»), но отнюдь не антибуржуазная. Мы, к примеру, ни разу не встретим лозунг «Долой финансовый капитал!», который родится спустя пятнадцать-двадцать лет совсем в другом месте. Его автором был не кто иной, как Гитлер…

И еще один любопытный момент. Мы, глядя из конца XX века в его начало и наблюдая там Обуховскую оборону 1901 года (она очень напоминала по технике выполнения первомайское побоище 1993 года в Москве), 9 января и Ленский расстрел, легко поддаемся «психологической провокации» и думаем: «Какая острота столкновений труда и капитала!» А на самом деле это было (как это ни дико звучит) нормальное состояние общества в тот весьма специфический период истории капитализма, который Ленин назвал «империализмом» (весьма произвольно, кстати) и ошибочно принял за высшую и последнюю его стадию. История XX века показала: так называемый империализм был своего рода «переходным возрастом», за которым наступила зрелость в виде последующих стадий. Характерно, что сейчас на Западе слово «капитализм», как и «пролетариат», не употребляется, говорят — «приватизм».

И кризисные явления этого переходного периода отразились — так или иначе — во всех промышленных странах мира. Раньше всех — во Франции, об этом роман Э. Золя «Жерминаль». Причем в формах гораздо более острых, чем в России. Судите сами: во время шахтерских волнений в г. Патерсон (штат Нью-Джерси, США), переросших в настоящие военные действия с применением артиллерии и огнеметов (Джон Рид написал об этом книгу «Война в Патерсоне»), погибло больше людей, чем 9 января, на Лене и на Пресне, вместе взятых. И… никакой социалистической революции в Америке! Работодатели сделали свои, весьма прагматические выводы, и родился… фордизм — система, ныне ставшая на Западе общепринятой. Нет оснований полагать, что в России это было бы иначе — если бы, конечно, не общий кризис, связанный с 1-й мировой войной, и не переплетение задач рабочего движения с целым букетом других (национальным, аграрным, общедемократическим). Но это уже специфика России.

И вот здесь-то нас ждет самое интересное.

Как уже отмечалось выше, основная доминанта в политических требованиях рабочего класса на 1917 год — общедемократическая. Как известно, именно позиция рабочих Петрограда предотвратила коронацию Михаила Романова уже после Февральской революции. Именно рабочие наиболее активно выступали с антивоенных позиций.

Общеизвестный пример — взрыв недовольства в апреле 1917 года в ответ на ноту министра иностранных дел Временного правительства П. Милюкова о необходимости войны до победного конца. С этих позиций рабочие поддержали и большевиков — вплоть до октябрьского переворота.