Петр III - Александр Мыльников

Оставляя до времени исполнение великих предначертаний, она старалась в сию минуту еще раз получить свою власть кротчайшими средствами.

Министры, духовник, любимец, слуги — все внушали умирающей императрице желание примирить великого князя с женою. Намерение увенчалось успехом, и наследник престола в настоящих хлопотах, каз&тось, возвратил ей прежнюю свою доверенность. Она убедила его, чтобы не гвардейские полки провозглашали его, говоря, «что в сем обыкновении видимо древнее варварство и для нынешних Россиян гораздо почтеннее», если новый государь признан будет в Сенате, в полном уверении, что в правлении, где будут соблюдаемы формы, подчинит скоро все своей воле; министры были на ее стороне, сенаторы предупреждены. Она сочинила речь, которую ему надлежало произнесть. Но едва скончалась Елисавета, император в восторге радости немедленно явился гвардии и, ободренный восклицаниями, деспотически приняв полную власть, опроверг все противополагаемые ему препятствия. Уничтожив навсегда влияние жены, каждый день вооружался против нее новым гневом, почти отвергал своего сына, не признавая его своим наследником, и принудил таким образом Екатерину прибегнуть к посредству своей отважности и друзей.

Петр III начал свое царствование манифестом, в котором полною деспотическою властью дарил российское дворянство правами свободных народов, и как будто в самом деле права народные зависели от подобных пожертвований — сей манифест произвел восторги столь беспредельной радости, что легковерная нация предположила вылить в честь его золотую статую. Но сия свобода, которую на первый раз понимали только по имени и которой права не способен был постановить подобный государь, была не иное что, как минутная мечта. Воля самодержавца без всякой формы не переставала быть единственным законом, и народ, неосновательно мечтавший о каком-то благе, которого не понимал, огорчился, видя себя обманутым.

Художник, долженствовавший вырезывать новые монеты, представил рисунок императору. Сохраняя главные черты его лица, старались их облагородствовать. Лавровая ветвь небрежно украшала длинные локоны распущенных волос. Он, бросив рисунок, вскричал: «Я буду похож на французского короля». Он хотел непременно видеть себя во всем натуральном безобразии, в солдатской прическе и столь неприличном величию престола образе, что сии монеты сделались предметом посмеяния и, расходясь по всей Империи, произвели первый подрыв народного почтения.

В то же время он возвратил из Сибири толпу тех несчастных, которыми в продолжение стольких лет старались населить ее пустыни, и его Двор представлял то редкое зрелище, которого, может быть, потомство никогда не увидит.

Там показался Бирон, бывший некогда служитель герцогини Курляндской, приехавший с нею в Россию, когда призвали ее на царство, и как любимец государыни, достигший до ея самовластия; но, восходя столь скромным путем, он управляет железным скипетром и в девять лет своего правления умертвил одиннадцать тысяч человек.

Сие ужасное владычество было в самую блистательную эпоху, ибо все государственные части, чины и должности находились тогда в руках знаменитых иноземцев, которых Петр I избирал во время своих путешествий. Долговременные занятия возвели их на главные места во всех заведениях, и Бирон, такой же иноземец, удерживая их честолюбие под игом строгости, подчинил их власти всю российскую нацию. Насильственно сделавшись обладателем Курляндии, где дворянство на несколько пред сим лет не хотело принять его в свое сословие, он вознамерился сделаться правителем Российской Империи с неограниченною властию. Его возлюбленная, избрав при смерти своим наследником ребенка нескольких недель, говорила ему со слезами: «Бирон, ты пропадешь!» — и не имела духа отказать ему. На сей раз все было предусмотрено. Он незадолго пред сим тирански погубил всех тех ссыльных, которые были для него опасны, дабы, приняв бразды правления, безбедно явить себя милосердным. В жертву народной ненависти приказал он казнить одного из своих приверженцев, заткнув ему рот и обвинив его во всех мерзостях, учиненных в сие царствование. Он хотел присвоить себе корону, но погиб при первом заговоре. Три недели верховной власти стоили ему двадцатилетней ссылки. Он возвратился оттуда под старость лет, не потеряв ни прежней красоты, ни силы, ни черт лица, которые были грубы и суровы. В летние ночи уединенно прогуливался он по улицам города, где он царствовал и где все, что ни встречалось, вопило к нему за кровь брата или друга. Он мечтал еще возвратиться обладателем в свое отечество, и когда Петр III свержен был с престола, Бирон говорил, «что снисходительность была важнейшею ошибкою сего государя и что русскими должно повелевать не иначе как кнутом или топором».

Тут явился низложивший Бирона фельдмаршал Миних, дворянин графства Ольденбургского, бывший поручик инфантерии в армиях Евгения и Мареборуго и обоими уважаемый, он сделался пустым инженером, когда на досуге зимних квартир попалось ему разбитых изорванных листов негодной французской геометрии; превзошел дарованиями всех отличных людей, с которыми Петр Великий привлек его на свою сторону, он прославился в России проведением канала, соединяющего Петербург с древнею столицею, и известен в Европе победами, одержимыми им над поляками, татарами и турками.

По взятии города Данцига, откуда осажденный им король Станислав успел бежать, Бирон-правитель, упрекая его в сей оплошности, приказал судить его тайным государственным судом.

Миних, оправданный, не забыл сего зла и через восемь лет, когда родители Иоанна предложили ему вступить в заговор против регента Бирона, в ответ взял у них стражу, вошел во дворец и приказал его связать. Звание сие возложил он на мать императора и под именем ее управлял несколько времени Империею; но, будучи ненавидим сею высокомерною женщиною, он удалился со славою и жил в уединении и с достоинством. Сие, однако же, не избавило его от ареста и суда вместе с прежнею министериею, когда получила престол Елисавета; спокойно он вошел на эшафот, где надлежало рубить его на части, и с тем же лицом получил себе прощение. Сосланный в Сибирь и хранимый пред глазами в уединенном домике, посреди болота, его угрозы, а иногда одно имя заставляло еще трепетать правителей соседственных сторон, и искусство, которому он был обязан первым своим возвышением, сделалось утехою долговременного его уединения. На 82-м году возвратился он из ссылки с редкою в таковых летах бодростию, не зная, что у него был сын, и тридцать три человека его потомства выступили к нему навстречу с распростертыми объятиями; при таком свидании тот, которого не трогали тление, перевороты счастия, к удивлению своему плакал.