Том 8. Помпадуры и помпадурши. История одного города - Михаил Салтыков-Щедрин

Известие о Двоекурове

Впервые — в книге «История одного города». По подлинным документам издал М. Е. Салтыков (Щедрин), СПб. 1870, стр. 59–61.

Рукопись не сохранилась.

Несмотря на то что «Семен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год», то есть в годы царствования императрицы Екатерины II, образ статского советника Двоекурова, по-видимому, подсказан писателю образом Александра I в первые, «либеральные» годы его царствования. Об этом свидетельствует и упоминание о «конституционализме», якобы имевшем какое-то отношение к загадочной деятельности Двоекурова, и намек на «ужас», некогда испытанный Двоекуровым (об «ужасе» Александра после убийства его отца, императора Павла I, рассказывают почти все мемуаристы начала XIX столетия), и то, что он, «вспоминая (вероятнее всего, все то же убийство. — Г. И.), всю жизнь грустил» (ср. с фамилией градоначальника Грустилова, откровенно напоминающего в «Истории одного города» императора Александра I). Вместе с тем рассказ о статском советнике Двоекурове, как и рассказы о других глуповских градоначальниках, направлен, естественно, не столько против конкретной личности (в данном случае — Александра I), сколько против очень распространенного и во второй половине XIX века определенного типа государственного деятеля, видящего в «рассмотрении» наук одну из важнейших преград на пути их «распространения».

…послужить… поводом к отыскиванию конституционализма даже там, где, в сущности, существует лишь принцип свободного сечения. — Вероятнее всего, намек на некоторые «конституционные начинания» императрицы Екатерины II — не случайно градоначальствование Двоекурова «соответствовало… самым блестящим годам екатерининской эпохи», — объявившей себя в первой редакции своего «Наказа» сторонницей некоторых идей французских просветителей-энциклопедистов и издавшей одновременно указы, разрешающие помещикам ссылать своих крестьян на каторгу (1765) и запрещающие крестьянам — под страхом телесных наказаний и ссылки — жаловаться на своих господ.

…записка о необходимости учреждения в Глупове академии… Она печатается дословно в конце настоящей книги, в числе оправдательных документов. — Обещание это не было почему-то выполнено Салтыковым: «Записка» Двоекурова ни в издании 1870 года, ни в изданиях 1879 и 1883 годов не появилась. Однако в 1872 году в «Дневнике провинциала в Петербурге» «отставной подполковник Дементий Сдаточный» предлагает на рассмотрение «начальства» проект «О переформировании де сиянс академии», основной смысл которого сводится как раз к тому, о чем, несомненно, и мечтал в свое время Двоекуров: «в столичном городе С.-Петербурге учреждается особливая центральная де сиянс академия, назначением которой будет рассмотрение наук, но отнюдь не распространение оных».

Голодный город

Впервые — ОЗ, 1870, № 1, стр. 1-16 (вып. в свет 16 января).

Рукопись не сохранилась.

В отличие от предшествующих глав, основанных большей частью на переосмыслении Салтыковым каких-либо исторических событий, глава «Голодный город» почти лишена в произведении заметного «исторического» колорита, знакомя с одним из результатов длительного пребывания Глупова под властью княжеских «наследников». Вместе с тем рассказ о голодном городе имеет прямое отношение как к историческому прошлому периодически голодавшей России, так и к русской действительности конца 60-х годов, точнее — к 1868 году, оставшемуся в памяти современников «под мрачным наименованием «голодного года» (см. стр. 541–542).

Целовальник — продавец вина в кабаке или питейном доме.

Игра в носки — незамысловатая («лакейская», по словам В. И. Даля) карточная игра, в которой проигравшего бьют картами по носу.

Новая сия Иезавель… навела на наш город сухость. — Иезавель — в Библии жена израильского царя Ахава, язычница, которая «подущала» его «делать неугодное перед очами господа» и служить Ваалу. Разгневанный бог Израиля насылает на страну засуху и голод. Ахав умирает, а Иезавель выбрасывают в окно и останки ее отдают на растерзание псам (3 и 4 «Книги царств»).

С самого вешнего Николы… вплоть до Ильина дня — с 9 мая по 20 июля (ст. ст.).

Откупщик — в России XIX века частное лицо, которому государство, за денежный взнос, предоставляло право взыскивать налоги или монопольное ведение торговли (вином и пр.) и имевшее поэтому возможность быстрого и верного «обогащения». Для верхов провинциального чиновничества откупщик был своего рода «открытым карманом», из которого оно часто черпало средства как для себя лично, так и для всякого рода общественных «мероприятии» и «увеселений».

…опять выбрали ходока. — После этих слов в журнальном тексте произведения следовало:

Что должен был предпринять этот новый ходок? Какой услуги могло ожидать от него общество? — никто на эти вопросы ответить не мог. Невзгода до такой степени всех обессилила, что одно только слово отчетливо представлялось испуганному воображению: смерть! Чтобы избавиться от этого слова, чтобы не ощущать на себе его угнетающего действия, человек способен на многое. Он мечется во все стороны, обманывает себя, предпринимает тысячи бесполезных действий. В конце концов он приходит к тому, что начинает жаловаться и проклинать. Если б в эту минуту могло сойти в его душу спокойствие, он, конечно, понял бы, что и жалобы, и проклятия, и стоны — все бесполезно. Но в том-то и дело, что ему совсем не до спокойного созерцания, что он знать не хочет ни уроков прошлого, ни неудач, которые готовит будущее. Он кричит совсем не для того, чтобы оповестить миру о своей горести, а для того, что крик назрел, и надобно, чтоб он так или иначе освободил грудь. «Караул!» — восклицает индивидуум, застигнутый врасплох грабителями среди безлюдной площади. Ужели этот индивидуум не знает, что крик его бесполезен, что никто его не услышит, никто не придет к нему на помощь? Увы! Он ничего в эту минуту не знает! за минуту, конечно, он знал все это, но в настоящее критическое мгновение весь процесс его умственной деятельности внезапно извратился, перевернулся вверх дном. Он ничего не видит, кроме миража, в котором, как в фокусе, скопились все приемы и представления самой обыденной рутины. Он кричит «караул» потому, что все так кричат, потому что в уме его мелькнуло какое-то смутное воспоминание, связанное с этим криком. Очень может статься, что для него несравненно было бы выгоднее пустить в ход кулаки, то есть, во всяком случае, продать свою жизнь возможно дорогой ценой, но он не только ничего не предпринимает, но даже не обороняется, а только кричит и мечется в бессильной тоске…

…а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать. — После этих слов в тексте «Отеч. записок» и издания 1870 года следовало:

и точно, посмотрел бригадир, видит: граждане хорошие, зажиточные, в бунтах не участвуют, терпеть в состоянии.

— Мы, братцы, ничего! — между тем гуторили «отпадшие», покуда бригадир с Аленкой, сидя на крылечке, щелкали зубами орехи, — чтобы мы супротив общества шли — да это упаси боже! Мы только бунтовать не согласны — это так!

Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. — «Корни и нити» — ироническое обозначение «распутываемых» полицией скрытых «подпольных связей» отдельных «неблагонадежных элементов», фразеологический штамп реакционной публицистики второй половины XIX столетия.

Соломенный город

Впервые — ОЗ, 1870, № 1, стр. 16–27 (вып. в свет 16 января).

Рукопись не сохранилась.

Как и «Голодный город», глава «Соломенный город» повествует о страшных бедствиях — пожарах, постоянно обрушивавшихся на «деревянную» и «соломенную» Россию и, в частности, в высшей степени болезненно давших о себе знать в конце 60-х годов. Однако в «Истории одного города» действие «сил природы» сознательно связывается писателем не только с неразумной «стихией», но и с общим нелепым течением всей глуповской «истории», общим ненормальным устройством всей глуповской «действительности», создавшим благоприятную почву для любых трагедий и неурядиц.

Около петровок — около Петрова дня, который отмечался 29 июня (ст. ст.) и который обычно считался первым днем покоса.

…нимало… не формализировались — нимало не стеснялись.

…на реках вавилонских — начало 136 псалма, в котором говорится о тоске иудеев, находившихся в вавилонском плену и с плачем вспоминавших об утраченной родине.