Бог из глины - Иннокентий Соколов

И вот теперь, у нее оставалось еще одно, последнее дело.

Надежда прошлась вдоль дороги, громко цокая каблуками, остановилась. От дороги в сторону вела небольшая улочка. Если идти по ней до самого конца, можно попасть в сказку.

Дорога осталась позади, Надя осторожно шла по улочке, вспоминая, заново обретая прошлое.

Когда-то давным-давно, улица обрывалась шлагбаумом, за которым ржавели железные ворота электрической подстанции. Вдоль бетонного забора, змеилась тропинка, а еще дальше, за кучами строительного мусора, колыхался камыш.

Тропинка обрывалась небольшим металлическим мостком через неглубокий ров. Сколько Надежда помнила, ров всегда был заполнен темной водой. Сразу за мостиком, белели стены стадиона.

(Как во сне!)

Правда, кое-что все же изменилось. Кривая пустынная улочка осталась такой же кривой, вот только от шлагбаума остался только торчащий из земли рельс, а вместо куч мусора, расположились огромные шлакоблочные боксы, с широкими металлическими воротами.

Надежда прошла мимо, заметила, как замерли рабочие в промасленных робах, жадно рассматривая, восхищенными взглядами.

И это тоже стало привычным. Она прибавила шаг. На помятых воротах подстанции, висела табличка "Частная собственность", а на треугольных выступах бетонного забора красовался давно забытый лозунг, совершенно не уместный теперь: "Воруя у государства — воруешь у самого себя"

Надпись вызвала улыбку на красивом лице Надежды. Она прошла дальше, не задерживаясь. Место снов звало ее — теперь она ощущала магическую силу, что влекла вперед, заставляя прибавить шаг.

Кое-где, мусор все же остался — взгляд выхватывал куски обожженного кабеля, осколки изоляторов, битый кафель. Но тут и там, сквозь разбитые останки пробивался камыш, словно отвоевывая захваченное мусором пространство.

Надя поспешила дальше, спотыкаясь, с трудом удерживая равновесие. Каблуки застревали в глинистой почве, но она уже не обращала внимания на подобные пустяки. И только когда металл мостка загремел под ногами, она остановилась, впитывая осеннюю тишину этого места.

Метрах в пяти, когда-то располагались железные ворота — запасной выход со стадиона. Ржавая цепь надежно удерживала половинки ворот, не давая пробраться за них. Сейчас о воротах напоминали только ржавые петли, что торчали из кирпича, словно гниющие выросты. Поле заросло сорной травой, а некогда сверкающий белизной побелки забор местами обвалился. От трибун остались только бетонные сваи, с безобразными темнеющими потеками грязи.

Надежда повернула голову. Тропинка, по которой она пришла сюда, огибала угол подстанции. Ров уходил в сторону, втиснувшись в узкий промежуток между забором стадиона и служебными зданиями подстанции, отчего те казались вырастающими прямо из воды. Красный кирпич стен кое-где осыпался прямиком в воду.

Ров заканчивался дальше, отсюда не разглядеть. Надежда прищурилась — верхушки ив, склонившиеся к воде, обозначили его путь. Нечего было и думать пройтись вдоль забора, проваливаясь в холодную тину, раздвигая высохший камыш. Проще обойти вокруг стадиона, и уже с другой стороны, неподалеку от главного входа, там, где до железнодорожной насыпи рукой подать, обнаружить все то же болото, заросшее камышом.

Надежда не стала этого делать — она осталась на месте, застыла изваянием, ощущая мертвую сущность осени. Она была во всем — в желтых листьях, что покачивались на водной глади, в пушистых верхушках камыша, даже в разбитых изоляторах, что громоздились кучей неподалеку…

— Здесь всегда осень. Даже в летний день, когда солнце выжигает все вокруг, достаточно закрыть глаза и прислушаться — осень никогда не уйдет из этого места. И ранней весной, когда сойдет последний снег, ты услышишь все тот же шелест камыша, печальные крики поездов, вот только провода уже не гудят за кирпичными стенами подстанций, но поверь, достаточно и того, что есть. Это место моих снов, и возвращаюсь сюда, почему-то надеясь, что это в последний раз…

Надежда не ответила. Втянула ноздрями сладковатый запах гнили, что витал повсюду — запах осени, и повернулась, рассматривая мужчину в черном плаще, что неслышно подошел сзади.

Степан стоял возле мостка, словно не решаясь вступить на гулкую рифленую поверхность. Он опирался на трость, и смертельная бледность его лица убеждала в том, что пережитые мгновения оставляют отпечаток не только внутри, но и снаружи.

Где-то вдалеке вскрикнула электричка, и на миг, что-то отозвалось внутри подстанции. Тонкий электрический гул, пронесся в воздухе, и исчез, растворился в мирном шелесте. И осень вспыхнула, умирая, покидая насиженное место. Вернее она осталась желтизной листьев, шорохами высохших стеблей, но теперь им обоим стало ясно — она здесь не навсегда, и возможно, когда придет время, все окажется совсем другим.

Королев шагнул на мосток, и тот загудел, принимая его изнеможенное тело. Он хромал, приближаясь к Надежде, и та не сводила глаз, пытаясь запомнить его таким, как есть — лоб, расчерченный глубокими морщинами, большие залысины, торчащие уши. Степан был похож на смерть — невероятно худой, словно злые руки выжали его как губку, оставив только шелестящий каркас. Сбрось с него плащ, и там под ним не будет ничего, только перекошенная улыбка да мысли, что взовьются вверх мелкими злыми молниями.

Возможно та авария все же пошла ему на пользу. Надежда убедилась в этом, приобретя в книжном магазине новую книгу писателя, в мгновение ока ставшую лидером продаж. И даже название показалось ей в чем-то знакомым.

Безумный писатель, без конца шевелил губами, диктуя тысячи слов, чтобы потом они, переложенные на бумагу руками секретаря, превратились в ровные печатные строчки. Надежда прочитала книгу до конца, ненадолго погрузившись в темное безумие снов. Королев разворошил ночные кошмары, и вместе с тем придал им законченности. Оставалось только поставить жирную точку.

Быть может, именно за этим Надежда и приехала сюда, в место снов писателя, в место своих снов.

Она вздрогнула, когда Королев накрыл ее узкую ладонь своей, но так и не убрала руку. Осень хмурилась тучами на сером небе, обрывала продолговатые листья ив, и бросала в воду, пуская желтые кораблики.

Далеко проносились электрички, заставляя петь рельсы, и красный кирпич стен осыпался с тихим шуршанием в воду, но мужчине и женщине, стоящим на мостике было не до того.

Надежда чувствовала, как на руке Степана бьется жилка, и это новое ощущение показалось невероятно важным, словно там, впереди было что-то такое, невероятно хорошее, как легкое касание чуда, как ветер, бьющий в грудь, как тихая свежесть весеннего утра.