Брет Гарт. Том 4 - Фрэнсис Гарт

Потрясенный такой внезапной переменой, Брант покраснел от стыда. И он чуть было не нарушил минутный отдых этого усталого человека, захотел взвалить и свою маленькую ношу на плечи этого Атланта с Запада! Молча выйдя из галереи, Брант спустился по лестнице.

Но не успел он миновать толпу посетителей в одной из больших гостиных, как президент появился снова, а рядом с ним — человек внушительного вида, которому добродушный великан снисходительно улыбался. Внимание толпы тотчас разделилось, у всех на устах было имя сенатора Бумпойнтера. Брант оказался почти лицом к лицу с этим знаменитым деятелем, раздававшим должности и привилегии, — и вторым мужем Сюзи!

На него нахлынуло странное чувство — не то циническое, не то суеверное. Его бы не удивило, если бы и Джим Хукер присоединился к этой толпе, в которой, кажется, потерялась даже одинокая фигура, так недавно захватившая его внимание. Ему захотелось бежать от всего этого!

Но судьба привела его к выходу в тот самый момент, когда уезжал Бумпойнтер; этот выдающийся деятель поспешно прошел мимо него к великолепной карете, запряженной парой горячих рысаков, с нарядным негром-кучером. Это была карета Бумпойнтера.

В карете сидела хорошенькая женщина в модном платье. Ее одежда, манеры, самодовольство и простодушная самоуверенность полностью гармонировали с нарядным экипажем. Когда Бумпойнтер уселся рядом с ней, ее фиалковые глаза на мгновение задержались на Кларенсе. Щеки молодой женщины залил счастливый детский румянец, синий взгляд — узнающий и лукавый — скрестился с его взглядом. Это была Сюзи!

ГЛАВА II

Когда Брант вернулся в гостиницу, служитель с особенно почтительным видом вручил ему записку и сообщил, что ее оставил кучер сенатора Бумпойнтера. Было нетрудно узнать детский, достойный бробдингнега[21] почерк Сюзи.

«Кларенс, это просто низость! Вы, кажется, надеялись, что я вас не узнаю. Если в вас осталось хоть немножко от прежнего, приезжайте сейчас же, сегодня же вечером. У меня большой прием, но мы где-нибудь поболтаем в антрактах. А какая я стала взрослая! Сознайтесь! О господи, что за мрачный вид у такого элегантного молодого генерала! За вами заедет экипаж, так что никаких отговорок!»

Это ребяческое письмо произвело на Бранта впечатление, несоразмерное с его тривиальным содержанием. Но ведь именно ее тривиальность, ее легкомыслие всегда и действовали на Бранта. Опять, как и в Роблесе, он почувствовал, как несовместима этика Сюзи с его собственной. А между тем разве она не права в своем восхитительном практицизме? Разве она была бы так счастлива, если бы осталась верна миссис Пейтон, своему монастырю, своей кратковременной сценической карьере, Джиму Хукеру, наконец, ему самому? И, по совести говоря, разве Хукер или он сам пострадали от ее непостоянства? Нет! Судя по тому, что он слыхал, Сюзи была для сенатора подходящей подругой жизни благодаря своей светской привлекательности, умению блистать, очаровательному тщеславию, перед которым смолкали все подозрения, и полной безответственности во всем, вплоть до политических взглядов. Никто, даже близкие друзья, не осмеливался считать, что сенатора связывают ее обещания, и поговаривали, что достойный муж весьма выигрывает от такого положения вещей. Брант решил принять приглашение, надеясь, что оно отвлечет его от мрачных мыслей.

Луна уже поднялась высоко, когда он выехал в экипаже из душных улиц по направлению к Солдатскому Приюту — лесистому предместью, где бывали и президент и министры, а достопочтенный сенатор, подобно Кубла-хану[22], соорудил увеселительный дворец, чтобы принимать в нем своих друзей и сторонников. Когда экипаж подкатил к дому, окна мерцали, как светлячки сквозь листву, теплую ночную тишину нарушал только военный оркестр, который играл на веранде мечтательный вальс, воздух был напоен ароматом жасмина. Брант вспомнил своих фронтовых товарищей, и ему стало стыдно. Но это настроение скоро рассеялось при виде офицеров, толпившихся в вестибюле; там были некоторые из его высших начальников. Наверху лестницы, среди блистающих орденами и лентами членов дипломатического корпуса, стояла Сюзи. На ее обнаженных плечах и шее сверкали бриллианты, лицо светилось детским оживлением. Бранта она встретила только молчаливым, значительным рукопожатием, но минуту спустя взяла его под руку.

— Вам еще предстоит познакомиться с ним, — шепнула она. — Он много о себе воображает, совсем как Джим. Но он умеет внушить свое мнение другим, а у бедного Джима это не получалось.

Она остановилась перед тем, кому только что дала такую характеристику, и представила Бранта. Да, это был тот самый человек — внушительный, способный, самоуверенный. Одного взгляда его острых глаз, привыкших взвешивать людские слабости и честолюбивые стремления, и краткого обмена несколькими торопливыми репликами оказалось достаточно, чтобы сообразить, что Брант в данное время для него бесполезен, и через минуту они расстались. Брант бродил среди толпы гостей, чувствуя почти с раскаянием, что сделал непоправимый шаг. Его ободряли присутствие двух-трех репортеров и корреспондентов, следовавших за ним по пятам, и взгляды двух-трех хорошеньких женщин, явно заинтересованных задумчивым видом красивого, изящного офицера с саркастическим выражением лица. Но через минуту ему пришлось пережить искреннее волнение.

На середину гостиной плавно вышла высокая молодая женщина, чья ленивая, но грациозная походка показалась Бранту знакомой. Когда она обернулась, он увидел ее лицо. Это была мисс Фолкнер. До сих пор ему приходилось видеть ее либо в серой конфедератской амазонке, как при первом знакомстве, либо в легком муслиновом платье, которое на ней было в «Серебристых дубах». Теперь ему показалось, что ей еще больше к лицу обдуманная элегантность вечернего туалета, что жемчужное ожерелье на прекрасной шее облагораживает и смягчает вызывающее своеволие изящного подбородка и плеч.

Внезапно их взгляды встретились; она заметно побледнела; ему даже показалось, что она оперлась на руку своего кавалера. Потом она снова встретила его взгляд, так же быстро покраснела и посмотрела на него с умоляющим выражением страдания и страха. Брант не был самонадеян, он понимал, что ее волнение вызвано не просто встречей с ним, — тут было другое. Он поспешно отвернулся, а когда через минуту оглядел комнату, ее уже не было.

И все-таки он чувствовал смутное раздражение. Неужели она считает его таким глупцом, который способен поставить ее в неловкое положение, позволив себе узнать ее без ее согласия? Или она думает, что он способен использовать услугу, которую она ему оказала? Или — мысль уже вовсе оскорбительная! — она слыхала, что он в немилости, знает причину этого и боится, что он втянет ее в расследование, чтобы реабилитировать себя? Нет, нет, так думать она не может! Скорее она раскаивается в том, что сделала во внезапном порыве великодушия, она вернулась к своим прежним симпатиям — вот почему ее так поразила встреча с единственным свидетелем ее необдуманного порыва. Ладно, пусть не беспокоится! Впредь он будет тщательно избегать ее. Но все же… да, здесь есть какое-то «все же»! Он не мог забыть — за последние три недели он вспоминал об этом чаще, чем ему бы хотелось, — что из всех людей она одна пожертвовала собой ради него, ее врага и обвинителя, человека, который едва соблюдал вежливость по отношению к ней. Стыдно было сознаться, но эта мысль приходила ему в голову у изголовья жены, в час ее побега и даже на том роковом склоне, где его настигла пуля. А теперь с этой отрадной мечтой приходится расставаться, как со всеми прочими иллюзиями: девушка, которая с такой преданностью помогла ему, стыдится своего поступка! На его лице промелькнула горькая улыбка.