Измена командармов - Андрей Владиславович Ганин

оправдательный приговор. Он же дал благоприятные показания в деле бывшего начальника четырнадцатой советской пехотной дивизии полковника[1414] Ролько.

Благодаря положительным показаниям генерала Карепова, я, как исключение, был сразу же назначен начальником штаба обороны Таганрогского района, который находился в городе Таганроге.

Дежурный генерал штаба IX армии полковник Гарькавый

Полковник Гарькавый был в царской армии спокойным и добродушным хохлом. Он строго ограничивался рамками своей специальной работы, был чужд политики, не склонялся ни вправо, ни влево, а был полностью нейтрален; на политические темы он никогда не говорил, а если начинался такой разговор, то благоразумно вставал и уходил, никак на него не реагируя; со стороны казалось, что вне его работы ему было совершенно безразлично, кто был у власти, красные или белые. Работу генерал Гарькавый выполнял скоро, корректно и безупречно и потому пользовался благосклонностью и доверием Революционного военного совета армии. В хозяйственном отношении Гарькавый отличался особенной способностью доставать для штаба армии различные вещи, например, из расформированных полков он привозил посуду, столовые приборы и прочие «ценности». Не ограничиваясь самым необходимым, он умудрялся даже откуда-то доставать дорогую мебель: диваны, кресла, дубовые письменные столы и даже рояли для устройства концертов и музыкальных вечеров.

Полковники Генерального штаба Яцко и Корк[1415]

В конце ноября в штаб IX армии прибыло еще два офицера Генерального штаба: полковники Яцко и Корк.

Полковник Яцко перед этим назначением работал в художественной области: был помощником Луначарского[1416] и принимал участие в интересной жизни бывших императорских театров — Александринского, Мариинского оперного и Михайловского, в которых ставились вещи на французском языке[1417]. Высокого роста, крепкого телосложения, с манерами светского джентльмена, он производил прекрасное впечатление. Ему было тридцать шесть лет. Черные волосы он носил зачесанными назад, имел карие, добрые глаза, широкий, открытый лоб; говорил красиво, обдуманно, немного нараспев. Сторонником коммунизма он не был, но и к белым особенного сочувствия не проявлял; разговоров на политические темы он усердно избегал. Яцко был чересчур осторожен и в политическом отношении изображал из себя сфинкса.

Другое дело — Корк. Уже в то время он был убежденным противником коммунизма и злейшим его врагом. Ему было тридцать четыре года, был он среднего роста, худой, бледный, носил типичную офицерскую прическу ежиком; в своих суждениях был сдержан, замкнут, отличался большим самообладанием и владел верным критерием. Когда я предложил ему совместно организовать побег к белым, он категорически отказался, считая такой шаг не только рискованным, но и безрассудным и авантюристическим; он считал, что, оставаясь у красных, можно больше принести пользы белым.

Бедный Корк! Если бы он знал, что во время чистки 1937-38 года он будет схвачен, отвезен на Лубянку и там расстрелян, то наверное принял бы мое предложение бежать к белым. Сталин ошибался, считая Егорова и Тухачевского[1418] хамелеонами, а Корка посредственным военспецом: все трое были прекрасными, выдающимися офицерами, большого ума и воли. Если им не удалось произвести переворот, то только благодаря случайности и злостной измене[1419] одного из участников заговора.

В момент моего прибытия в штаб IX советской армии расположение армий Южного фронта было следующее:

В Донецком бассейне оперировала XIII сов[етская] армия; к востоку от нее была VIII армия Тухачевского[1420]; обе армии насчитывали около сорока тысяч штыков и сабель, а резервом этих армий была двенадцатая стрелковая дивизия — десять тысяч штыков и сабель.

IX армия занимала фронт от ст[анции] Поворино до Борисоглебска; численность ее была — двадцать пять тысяч штыков и сабель.

В районе Царицына оперировала X армия Ворошилова[1421].

Против этих армий Южного фронта были расположены: в районе Луганска — Добровольческая армия генерала Май-Маевского, численностью в шесть тысяч штыков и четырнадцать тысяч сабель, и к востоку от города Луганска был расположен корпус генерала Покровского[1422], насчитывавший двенадцать тысяч штыков и семь тысяч восемьсот сабель. Против IX советской армии насчитывалось около пятнадцати тысяч штыков и сабель донцов и добровольцев.

Стратегическим ключом на правом фланге IX советской армии был город Борисоглебск. Здесь сосредоточено было интендантское, артиллерийское и инженерное имущество, а также имелся большой госпиталь. Кроме того, Борисоглебск являлся стыком VIII и IX армий. На левом фланге IX армии находилась станция Поворино. Так как этот пункт находился в стороне от главного театра военных действий в Донецком бассейне, то ясно, что ст[анция] Поворино имела для IX советской армии второстепенное значение.

8 ноября в районе ст[анции] Поворино, на фронте пятнадцатой советской дивизии, завязался большой бой. В воображении Егорова, как человека[1423] сильно впечатлительного, создалась уверенность, что здесь началась крупная операция. Все мои уверения, что мы имеем дело не с главным ударом, а, по всей видимости, с демонстрацией, успеха не имели, и Егоров выехал на место боя. Он стал лично руководить операцией и преждевременно притянул на левый фланг часть стратегического резерва армии. Он лишь тогда осознал свое заблуждение, когда, спустя некоторое время, группа Гусельщикова начала интенсивно атаковать Борисоглебск. Начальник четырнадцатой дивизии Ролько упорно защищал Борисоглебск, неоднократно переходя в контратаку. Борисоглебск несколько раз переходил из рук в руки и в конечном результате неприятель был отброшен.

Егоров, смущенный, уехал в штаб фронта и вернулся оттуда только для того, чтобы сдать дела армии Княгницкому. Сам ли он ушел или его ушли — осталось тайной.

Ложная тревога

В последних числах декабря в жизни штаба IX армии произошел курьезный инцидент. Перед Рождеством Христовым стояла морозная, бурная погода, морозы доходили до тридцати пяти градусов ниже нуля, снег валил крупными хлопьями беспрерывно, покрывая пеленой все дороги и тропинки. Сугробы, высотой до двух с половиной метров, завалили все проходы. Горизонта не было, было бесконечное белое поле. Нельзя было ни пройти, ни проехать.

Боевые действия на фронте приостановились, ограничиваясь редкими стычками и столкновениями разведывательного характера.

В описываемый день, около двенадцати часов ночи, наступила полная тишина. Я пошел спать. Моя квартира находилась при штабе IX армии. Не успел я задремать, как прибежал дежурный по штабу армии офицер, очень взволнованный, и сообщил:

— Товарищ начштарм, скорее вставайте! Только что получено донесение, что противник крупными силами прорвал фронт и наступает на город Балашов.

Так как фронт от г[орода] Балашова проходил всего в восемнадцати-двадцати верстах, то положение штаба становилось критическим и крайне опасным. Была объявлена тревога.

Я быстро оделся и побежал в кабинет, войдя в который увидел командарма Княгницкого. Он был бледен, как смерть, и страшно возбужден.

— Товарищ начштарм, — сказал он, — неприятель находится в десяти верстах