Требуется чудо (сборник) - Сергей Абрамов

Случайно-закономерный микромир рощи-памятника совместил в себе добрых два десятка временных срезов, а значит, его пространство в данный момент существовало вне времени. Такой вот парадокс, не известный ни фантастам, ни тем более ученым…

— Давайте поставим точки над «i», — начал Истомин. — Что вы имеете в виду под словом «небезразличен»? То ли вы меня поминаете добрым словом, то ли худым, третьего не дано. Так как же, а?

Дамы переглянулись, чуть помолчали, потом все та же Наташа спросила у общества:

— Девочки, можно я скажу?

— Говори… — загалдели девочки. — Ответь ему. Мы тебе доверяем…

— Мы тебя поминаем одновременно добрым и худым словами, — значительно сказала Наташа. — Сообразил?

— Нет, — честно признался Истомин.

— Наташа, ты не оправдала нашего доверия, — строго вмешалась умная Инка Литошко. — Позволь мне… За все доброе, что ты нам оставил, мы тебя вспоминаем по-доброму, ну а за все плохое — извини, Истомин…

— Хоть ты и умная, Инка, — сказал Истомин, — но я опять ничего не понял. Что я вам сделал плохого?

— Про хорошее ты не спрашиваешь? — ехидно крикнула Леночка Ларина.

— Про хорошее — молчок. Было оно или не было — вам судить. А вот плохого не помню… Инка, вспомни Суздаль, лето, стога, вспомни старуху с ведрами на коромысле… А ты, Ленок, вспомни, как мы с тобой ремонтировали твою комнату, как выбирали обои, как клеили, как ты потом варила свекольник… А разве нам с тобой, Оля, вспомнить нечего? Разве не было у нас Дивногорска, плотины, тайги, ночи у костра?.. Все, все вспоминайте, ну, прошу вас, поднатужьтесь и киньте в меня камень, если заслужил!..

— Заслужил, — сказала Инка.

— Заслужил, — сказала Леночка.

— Заслужил, — сказала Оля.

— Заслужил, заслужил, заслужил, — сказали Наташа, Саша Калинина, и еще Таня, Света, Нина, Люба, две Тамары, Марина и Маша, и еще Маша, и еще Маша, которая вовсе Маргарита.

— Вот тебе и раз! — сильно, удивился Истомин, сам малость разнежившийся от мимолетных воспоминаний. — За что камень-то, нежные мои?

— За то, что ты был, — подвела итог умная Инка, и все согласно закивали. — За то, что ты всем нам дал надежду.

— Неправда! — Истомин вскочил со скамейки и прошелся в быстром слаломе между сидящими тут и там дамами. — Я никому никаких надежд не давал. Я был — и все.

— «Ка-аким ты бы-ыл…» — пропела Наташа, и все хором подхватили: — «Таки-им оста-ался…»

— Стойте, — сказала умная Инка. — Шутки в сторону. Ты у нас ба-альшой моралист, Истомин, ты всех кругом учишь без сна и отдыха. Но разве ты имеешь право учить?.. Да, я помню Суздаль, лето, старуху с ведрами. Я помню, как мы бегали за парным молоком, и пили его, и ты пролил его на рубаху, и ужасно взволновался, расстроился, и я полдня стирала ее, отстирывала пятна, а ты ходил мрачный и говорил, что у тебя редсовет в издательстве, что тебе еще утром надо было смотаться в Москву и что тебе, конечно, плевать на рубаху, но как ты объяснишь жене происхождение пятен… А я слушала и терла, слушала и терла. И оттерла. И ты сразу подобрел, расцвел, и оказалось, что никуда ты не спешишь, и что со мной тебе прекрасно, и ты благодарен мне за эту поездку… А я уже ничего не могла…

— И я помню, — вступила в разговор Лена, — как мы клеили обои. Ты тогда пошел к директору магазина, подарил ему свою книгу с автографом, а он тебе отвалил царские обои — из подкожных запасов… Я мазала их клеем — нарезанные куски, а ты стоял на стремянке и присобачивал их к стенке… Потом мы лопали холодный, со льдом, свекольник — на столе, на газете, и было солнечно-солнечно, и было странное ощущение дома. А потом ты ушел…

— Но я же вернулся. И еще раз, и еще… — защищался Истомин.

— Пока не наскучило. Тебе, тебе… А я, дура, поверила, что тебе не наскучит никогда…

— Я этого не говорил!

— Ты этого не говорил, а я разнюнилась…

— Кто ж в том виноват? — резонно спросил Истомин.

— В том, что я дура?.. Папа с мамой, наверно… Ты, Истомин, в другом виноват. Ты отлично знал, что я дура, что все бабы легко дуреют, когда к ним относятся по-человечески, и воспользовался этим. Ты профессиональный обманщик, Истомин.

— Ну знаешь что! — возмутился Истомин. — Выходит, какой-нибудь фотограф, который мальчонке обещает птичку, тоже, по-твоему, обманщик и негодяй.

— Хорошее сравнение, Истомин, — кивнула Лена. — Ты умный мужик, одно слово — писатель… Мы все здесь, — она обвела рукой групповой портрет на поляне, — до сих пор ждем обещанную птичку.

А тут и Оля из Красноярска слово взяла:

— Сейчас ты скажешь, что никакой птички не обещал, верно?

— Не обещал, — упрямо заявил Истомин.

— Зачем же ты мне врал, что из меня выйдет толк?

— Я не врал. Я предполагал лучшее.

— Врешь. Ничего ты не предполагал. Девочка тебе понравилась, то есть я, мордочка смазливая, глазки, губки, ножки. А девочка в писатели рвется. Так ты у нас добрый, тебе слов не жалко. Помнишь, что ты мне сказал?.. «В тебе есть Божья искра, а мастерство само придет».

— Пришло? — боязливо поинтересовался Истомин, хотя ответ знал заранее. И получил его:

— Не дошло. Даже искра погасла, если и была…

— Была, была, честно, — подтвердил Истомин.

— Да врет он, врет, как всегда, — со злостью сказала Саша Калинина, мужняя жена, — не было искры.

— Сама теперь знаю… А тогда поверила, писала, как проклятая, рассказы, рассказы, в Москву их — заказным, а обратно: «Отсутствует конфликт, схематичны характеры, опубликовать не сможем». Как мордой об стол!.. И между прочим, я сама в Москву приезжала, звонила тебе сто раз. Где ты был?

— В командировке, — немедленно отпарировал Истомин. — В жаркой Африке.

— Ах ты гад, — мечтательно и сладко сказала Оля Асатурян из Красноярска, — откуда же ты знаешь, когда я тебе звонила, если я твоей жене не называлась?

— Он по параллельному аппарату слушал, — опять внесла свою лепту мужняя жена, — из жаркой Африки.

— Ты бы лучше помолчала, — обрезал ее Истомин.

— И не подумаю. Сама я здесь случайно, за компанию.

Мне от тебя ничего не требуется, счетов не предъявляю. Но вот слушаю я вас всех и думаю: за что ж мы на тебя окрысились? Ведь ты же такой добрый, такой ласковый. И молоко пил, и обои клеил, и в девочке Оле Божью искру отыскал… Мы ж тебя благодарить должны… Другие мужики рядом с тобой — плюнуть и растереть. Хамье и домостроевцы… Мы с тобой в Пицунде двадцать четыре дня вместе были, всего двадцать четыре! А я после на своего благоверного полгода без тоски смотреть не могла… Лучше бы ты тогда, на пляже, мимо прошел…