Корабль Иштар - Абрахам Меррит

Мадемуазель резко сдержала дыхание. Де Керадель со странным напряжением смотрел на меня.

— Вот и все, — продолжал я. — За определенную сумму вы можете дать вашему клиенту бессмертие. Любой тип бессмертия, все, что захочет, от населенного гуриями рая Магомета добрая с ангельскими хорами. А если сумма достаточна, вы можете и врагу вашего клиента нашептать ад на веки вечные. И, готов поручиться, он туда отправится. Вот какова моя «Небо и Ад Инкорпорейтид».

— Прекрасная мысль, мой дорогой, — прошептала Элен.

— Прекрасная мысль, — согласился я с горечью. — Но позвольте вам сказать, что она придумана мной. Положим, она вполне осуществима. Хорошо, возьмем меня, изобретателя. Если существует восхитительная жизнь после смерти, буду ли я наслаждаться ею? Вовсе нет. Я буду думать: «Это только видение в умирающих клетках моего мозга. Это не объективная реальность». Ничего из происходящего в этом будущем, если оно реально, не станет для меня реальностью.

Я буду думать: «О, да, я это очень хорошо придумал, но все же это только умирающие клетки моего мозга». Конечно, — сказал я мрачно, — есть и компенсация. Если я приземлюсь в традиционном аду, я не восприму его серьезно. И все чудеса, вся магия, все волшебство, которые я видел, не более реальны, чем эти видения умирающего мозга.

Мадемуазель прошептала, чуть слышно, так что понятно было только мне: «Я могу сделать их реальными для вас, Ален де Карнак, и небо, и ад».

Я сказал: «В жизни и в смерти ваши теории не могут быть доказаны, доктор де Керадель. По крайней мере для меня». — Он не ответил, продолжая смотреть на меня, постукивая пальцами по столу.

Я продолжал: «Предположим, например, что вы хотите узнать, кому поклонялись среди камней Карнака. Вы можете воспроизвести все обряды. Можете найти потомка жреца, у которого в мозгу живет древний дух». «Но откуда вы знаете, что тот, кто появится на большой пирамиде в кругу монолитов — Собиратель в Пирамиде, Посетитель Алкар-Аза, — что он реален?»

Де Керадель недоверчиво спросил напряженным голосом, будто его что-то сдерживало: «А вы что знаете об Алкар-Азе и о Собирателе в Пирамиде?»

Я тоже удивился этому. Не могу припомнить, чтобы когда-либо слышал эти названия. Но они возникли у меня на устах, будто я их давно знаю. Я взглянул на мадемуазель. Она опустила глаза, но я успел заметить в них торжество, как и тоща, когда при прикосновении ее руки я увидел древний Карнак. Я ответил де Кераделю:

— Спросите у своей дочери.

Глаза его больше не были голубыми, они стали бесцветными и похожими на огненные шары. Он молчал, но глаза его требовали от нее ответа. Мадемуазель равнодушно взглянула на него, пожала белыми плечами и сказала: «Я ему не говорила».

И добавила с угрозой: «Может, отец, он помнит».

Я наклонился к ней и коснулся своим стаканом ее. Я снова чувствовал себя очень хорошо. Я помню… помню…

Элен ядовито заметила: «Если будешь пить еще, заработаешь головную боль, дорогой».

Мадемуазель прошептала: «А что вы помните, Ален де Карнак?»

Я запел старую бретонскую песню:

Эй, рыбак, скажи скорей,Царица из страны тенейНе проезжала ль здесь верхомНа черном жеребце своемСо сворой призрачной у ног?Ее не видеть ты не мог.Конь ее мчится, словно теньОт облака в ненастный день,Как тучи сумрачной копье.Дахут Белая — имя ее.

Наступило странное молчание. Я заметил, что де Керадель сидит напряженно и смотрит на меня с тем же выражением, с каким смотрел, когда я говорил об Алкар-Азе и Собирателе в Пещере. Лицо Билла побледнело. Я посмотрел на мадемуазель: в ее глазах плясали светло-лиловые искорки. Не представляю, почему старая песня могла произвести такой эффект.

Элен сказала: «Странный мотив, Алан. А кто эта Дахут Белая?»

— Ведьма, мой ангел, — ответил я. — Злая, но прекрасная ведьма. Не рыжая, как ты, а светловолосая. Она жила больше двух тысяч лет назад в городе Ис. Никто не знает, где находился этот город, но, может, там, где между Киброном и Бель-Илем плещется море. Когда-то здесь была суша. Ис был злым городом, полным ведьм и колдунов, но самой злой из них была Дахут, дочь короля. Она брала себе в любовники, кого хотела. Они удовлетворяли ее ночь, две ночи, редко три. Потом она бросала их, одни говорят, в море. Или, как говорят другие, отдавала их своим теням…

Билл прервал: «Что ты хочешь этим сказать?»

Лицо его еще больше побледнело. Де Керадель пристально смотрел на него. Я пояснил:

— Я хочу сказать — теням. Разве ты не слышал в песне, что она была королевой теней? Она была ведьмой и заставляла тени подчиняться себе. Любые тени: тени убитых ею любовников, тени демонов, инкубов и суккубов из кошмаров.

Наконец боги решили вмешаться. Не спрашивайте меня об этих богах. Если это было до христианства, то языческие, если после — христианские. Во всяком случае они, по-видимому, считали, что тот, кто идет с мечом, от меча и должен умереть и тому подобное. Они послали в Ис юного героя, которого Дахут полюбила страстно и неистово. Это был первый человек, кого она полюбила, несмотря на все свои прежние связи. Но он оказался очень скромен. Он мог простить ей прежние приключения, но чтобы полюбить ее, он хотел убедиться, что она сама его любит. Как она могла убедить его? Очень просто. Ис был построен ниже уровня моря, и его от воды защищали прочные стены. Были одни ворота, через которые могло войти море.

Зачем были сделаны эти ворота? Не знаю. Вероятно, на случай вторжения, революции или чего-то подобного. Во всяком случае легенда гласит, что такие ворота были. Ключ от них всегда висел на шее короля Иса, отца Дахут.

— Принеси мне ключ, и я поверю, что ты меня любишь, — сказал герой. Дахут прокралась в спальню отца и сняла у него с шеи ключ. И отдала его своему любимому. Он открыл морские ворота. Море ворвалось в город. Конец злому Ису. Конец злой Дахут Белой.

— Она утонула? — спросила Элен.

— В легенде есть любопытная подробность. Дахут в порыве дочерней преданности прибежала к отцу, разбудила его, взяла своего большого черного жеребца, оседлала его, посадила перед собой короля и попыталась ускакать от волн на возвышение. В конце концов в ней было что-то хорошее. Но — еще одна интересная подробность — восстали ее тени, устремились в волны и стали их двигать все быстрее и выше. И волны обогнали черного жеребца, Дахут и ее отца. И тут уж действительно конец. Но она по-прежнему едет по берегам Киброна на своем черном жеребце, и у ее ног теневая свора… — я неожиданно смолк.

Левая рука у меня была поднята, в ней я держал стакан. Свечи отбрасывали резкую тень руки на скатерть прямо перед мадемуазель.