Последние узы смерти - Брайан Стейвли

– Ты понял, что будет дальше? – ворковал Балендин.

Поскуливание перешло в громкие рыдания. Над головой прокричал ворон, и еще один, и еще. Балендин всегда умел обращаться с животными, еще на Островах, хотя, может быть, эти птицы и не были им приручены, а просто ждали поживы.

– Если ты не будешь мне отвечать, – щебетал лич, – я сделаю хуже. Больнее. Ты понял?

– Понял…

– Спасибо. Постарайся быть храбрым.

Вопль пленника заглушил все звуки – нескончаемый животный вой, в котором не осталось ни слов, ни разума, чистые мука, ужас, отчаяние. И словно в ответ возвысили свои голоса ургулы – тысячи, десятки тысяч, такое множество, что весь темный мир к северу представился Валину звуковой стеной. Звук делался громче, пронзительней, безумней и вдруг оборвался, как ножом отрезали. За ним пришло молчание, высокое, как небо, и твердое, как камень.

В эту тишину ворвался голос Балендина:

– Жаль. Я думал, он проживет дольше. Давайте следующего.

Это так и тянулось с самого утра.

Авангард ургульского войска налетел через несколько часов после рассвета. Другая армия, наткнувшись на стену с неизвестным числом защитников, задержалась бы, выслала разведку в болота, чтобы попытаться обойти врага с тыла, может быть, завела бы переговоры в надежде что-нибудь выведать. Но только не ургулы.

Еще в полумиле до стены всадники вместо того, чтобы остановить коней, пустили их во весь мах, растянулись вширь, к западу, почти до реки, потом заложили петлю на восток, пронеслись под стеной всего в шаге от защитников крепости. Валин поначалу счел это бессмыслицей. Кони не могли перескочить стену, и такие маневры только зря подставляли ургулов под копья аннурцев. Он не сразу понял, что означают тревожные крики легионеров на стене: всадники не сидели в седлах, а вставали на спинах своих скакунов и с них перескакивали на раскрошившийся гребень.

Тогда к Валину пришло темное зрение. Всякий раз, как всадник выбирался на его участок стены, ему выпадало несколько мгновений ясного видения, вырезанного черным по черному: искаженное воем, оскаленное мужское или женское лицо, занесенный меч или копье. Видение каждый раз длилось достаточно долго, чтобы Валин успел убить, но ургулы нечасто дотягивались до стены, поэтому зрение ненадежно мерцало, прерывалось. Среди бушующей битвы Валин ощутил в себе голодное желание: еще! Больше опасности, приносящей с собой зрение. Больше смерти! Ему было все равно чьей.

Вместо того ургулы после часа атаки отошли назад. Все это время с севера подтягивались новые воины, прибывали и прибывали, как будто ими было полно все пространство, отделяющее Миертинский форт от разрушенного моста у Эргада. Когда Валин, опустив наконец топор, вслушался, вся земля бурлила голосами, тысячами, десятками тысяч. Они могли волна за волной, неуемно, как море, накатывать на хлипкую стену. Северный фронт был широк, но его слепым глазам представлялось, что все ургулы, сколько их есть на свете, собрались здесь, на прорыв к Аннуру.

– Глупо, – пробормотал он. – Если бы те первые придурки выждали…

Рядом с ним недовольно булькнула горлом Хуутсуу.

– Это честь, – сказала она. – Первым прорваться за стену почетно.

Она, верная своему слову, сражалась со своим крошечным отрядом рядом с легионерами. В глазах Валина изредка взблескивало ее копье, на скаку сносящее всадника, подцепляющее под подбородок или за шею, после чего Хуутсуу выхватывала ургула с конской спины, как рыбу из воды. Если она и испытывала какие-то чувства, убивая соплеменников, Валин их не чуял.

– Одна беда, – ответил он, – за стену никто не попал.

– Попытка тоже почетна.

– За свою попытку они получили камнем по черепу или топором по лбу. И короткий полет в кровавую жижу.

– За честь приходится платить.

Как видно, кто-то среди ургулов решил наконец, что цена слишком высока. После первых часов яростной неподготовленной атаки всадники отступили. Отошли они недалеко – только-только чтобы не достали стрелы, – и Валин слышал, как дикари перестраиваются, осматривают лошадей, перевязывают раны, переговариваются своими мелодичными голосами. Ближе к стене раненых настигала гибель. Одни ползли, подтягиваясь по земле, другие лежали неподвижно, часто, с хлюпаньем дыша. Но большей частью умирали тихо – ни всхлипа, ни стона, ни возмущения против боли.

– Что же, никто не попробует им помочь? – спросил Валин.

– Тем, кто отползет за полет стрелы, помогут.

– А остальные?

– Будут терпеть, закаляясь в молчании.

Они терпели, но не молчали. Тишину разбил Балендин, выдвинувшись из массы войска на пригорок, как раз туда, где его ожидали увидеть Блоха с Ньютом. Выдержав долгую паузу, чтобы каждый заметил его появление, лич начал свое кошмарное действо. К нему одного за другим подтаскивали пленников и пленниц, а Балендин разделывал их на части. Валин, и не будучи личем, чуял бивший от легионеров на стене ужас и горячий, как угли, трепет ургулов, распалявшийся с каждой жертвой. Он слышал жестокую радость Балендина: его зверство приносило плоды, в отвращении, ненависти и преклонении толпы людей лич находил то, чего искал, и наращивал силу.

Валин потянул носом воздух, рассчитывая учуять намек на горящие под землей фитили кеттральских взрывснарядов. Без толку. Он уловил лишь кровь и конский пот, мочу и ужас. Оставалось только верить в скрытую под ногами Балендина взрывчатку. Ньют, несомненно, знал свое дело, но если он допустил ошибку, если заряд не взорвется, битве конец. Лич просто снесет стену, и ургулы хлынут в пролом, убивая всех на своем пути.

– Дайте мне кого покрепче, – проговорил Балендин; в голосе, разносящемся над кровавой землей, слышалась самодовольная усмешка. – Такого, чтобы не сломался от первого надреза ножом. Я хочу дать ему время. Я хочу, чтобы эти солдаты на стенах прочувствовали всю глубину отчаяния.

Он, конечно, говорил на аннурском. Ургульский лич успел выучить, но сейчас он обращался к легионерам, напрямую к их страху. Эта мысль ударила Валина, как пощечина.

– Их надо отвлечь, – сказал он.

Хуутсуу покачала головой:

– Ургулов?

– Солдат. Наших солдат. Пусть смотрят на что угодно, лишь бы не на Балендина. Нужно отнять у него их страх.

Поздно.

С последним воплем пленника рухнул огромный кусок стены Миертинского форта. Не было ни взрыва, ни сотрясения – ничего похожего на работу кеттральских снарядов. Только скрежет камня о камень, поначалу как бы неохотный, прозвучал, может быть, шагах в сорока к западу от Валина – будто небывалый гигант налег плечом на тяжелые плиты, уперся пятками в землю и надавил. Стоявшим на стене аннурцам хватило времени недоуменно или предостерегающе вскрикнуть. А потом строение, достигнув невидимой точки, за которой не могло уже держаться, обвалилось внутрь, и грохот падающих камней смешался