Наследница Теней - Энн Бишоп

Он поднял голову и провел пальцем по ране, обратившись к целительскому Ремеслу, чтобы остановить кровь и закрыть ее. «Ее нужно залечить как следует».

«В самое ближайшее время».

Джанелль забрала руку и вернулась на Темный Трон.

«Нет, – решил про себя Сэйтан, – сейчас не самое подходящее время проявлять мужское упрямство». Кроме того, церемония так или иначе скоро завершится.

«Не замечаешь ничего странного при этом дворе?» – спросил Люцивар, когда напряжение вновь наполнило зал.

Удивленный этим вопросом, Сэйтан обвел взглядом торжественные, решительные лица. «Странное? Нет. Они все те же…»

Наконец, его озарило. Он думал об этом раньше, прикидывая возможные варианты, а затем неожиданная боль оттого, что Джанелль не назвала их имен, спутала все мысли. Ковен стал частью Первого Круга. Однако они не должны были так поступать, поскольку были сами Королевами Краев…

Карла шагнула вперед:

– Моя Королева, дозволено ли мне говорить?

– Ты можешь говорить, Сестра моя, – торжественно отозвалась Джанелль.

…А Королевы Краев не служили никому.

Сдерживаемый до этого мига огонь в льдисто-голубых глазах Карлы наконец разгорелся во всю свою сокрушительную силу, и она торжествующе сказала:

– Иннея приносит присягу Эбеновому Аскави!

Сэйтан почувствовал себя так, словно подавился собственным сердцем, которому стало тесно в груди, и оно попыталось выскочить. Мать-Ночь! Карла передала Джанелль верховную власть над Краем, которым должна была править она сама!

Габриэль шагнула вперед:

– Деа аль Мон приносит присягу Эбеновому Аскави!

– Шэльт приносит присягу Эбеновому Аскави! – крикнула Моргана.

– Нхаркава!

– Дхаро!

– Тигрелан!

– Филарф!

– Кентавран!

«Шэваль!» «Арсерия!» «Огненные острова!»

Кто-то подтолкнул Сэйтана в спину, заставив нарушить потрясенное молчание.

– Демлан приносит присягу Эбеновому Аскави!

Он подпрыгнул, когда Андульвар взревел:

– Аскави приносит присягу Эбеновому Аскави!

Наконец отзвуки прогремевших названий Краев, которые теперь стояли в тени Эбенового Аскави, перестали отражаться от стен. И тогда тонкий голос проник в их мысли:

«Арахна приносит присягу Леди Черной горы».

– Мать-Ночь… – пораженно прошептал Сэйтан, гадая, плели ли Пряхи Сновидений свои сложные паутины прямо на потолке этой огромной палаты.

– Я принимаю присягу, – уверенно завершила Джанелль.

Люцивар коротко сжал плечо Сэйтана и тихо произнес тоном, в котором веселье причудливо смешалось с беспокойством:

– Мне принести Советнику этого двора свои поздравления или соболезнования?

– Мать-Ночь! – Сэйтан сделал шаг назад на подкашивающихся ногах. Чужие руки подхватили его под локти, помогая устоять.

Люцивар тихо смеялся, обходя отца. Он поднялся по ступеням к трону и протянул правую руку.

Джанелль поднялась и положила левую руку на предложенную ладонь. Перед ними открылся широкий проход – новоявленный двор поспешил расступиться, позволяя Первому Эскорту проводить свою Королеву к выходу из зала.

Последовав было за ними, Сэйтан ощутил, как что-то удерживает его. Взмахом руки попросив Андульвара не ждать его, он почувствовал, как сжалось горло, когда представители родства застенчиво смешались с людьми, вновь предложив им свое доверие.

Зал быстро опустел. Последними его покинули Дрейка и Джеффри.

Больше не имея предлога стоять спиной к Трону, Сэйтан обернулся к Лорну. Пока они смотрели друг на друга, Повелитель почувствовал глубокую печаль, опустившуюся на его плечи, печаль тем более ужасную, что она была облачена в понимание. Он знал, почему Лорн остался. Ему самому тоже довелось испытать подобную грусть, когда перед ним стояли просители, до дрожи боящиеся Князя Тьмы, Повелителя Ада. Он знал, каково это – мечтать о любви и доверии и не получать их просто потому, что ты то, что ты есть.

Проведя указательным пальцем по своему Черному Камню, Сэйтан произнес:

– Спасибо тебе.

«Ты прекрассно восспольззовалсся моим даром. Ты ссслужжил хорошшо».

Сэйтан вспомнил обо всем, что он совершил в своей жизни. Обо всех ошибках и сожалениях. И пролитой крови.

– Разве? – тихо спросил он, обращаясь скорее к себе самому, нежели к Лорну.

«Ты всссегда чтил Тьму. Ты уважжал обычаи Крови. Ты вссегда понимал сссаму сссущщность и предназзначение Крови – хранить и зззащщищщать. Ты вссегда исспольззовал ззубы и когти, когда это было необходимо. Ты ззащщищщал сссвой молодняк. Тьма пела тебе, и ты ссследовал ззза ней по дорогам, по которым ходили немногие, кроме Драконов. Ты понял сссердце Крови, душшу Крови. Ты ссслужил хорошшо».

Сэйтан сделал глубокий вдох. В горле стоял комок, не давая ответить.

– Благодарю тебя, – наконец хрипло произнес он.

Долгое молчание.

«Как она – дочь твоей душши, так и ты – сссын моей».

Сэйтан стиснул в кулаке Камень, висевший у него на шее. Понимает ли сам Лорн, какое значение эти слова имели для него?

Но это было не важно. Важно, что между ними образовалась связь, мост, который он мог бы перейти. Он наконец-то сможет поговорить с Хранителем Цитадели обо всех познаниях Крови в Ремесле. Возможно, он даже выяснит, наконец, как Джане…

– А если я – дочь души Сэйтана, а он – сын твоей, я могу считать тебя своим дедушкой?

«Нет», – поспешно отозвался Лорн.

– А почему?

Волна жаркого, пыльного и вместе с тем сухого воздуха ударила их с такой силой, что оба были вынуждены отойти на пару шагов назад.

– Полагаю, это и был ответ, – проворчала Джанелль. Она потрясла руками, распутывая тонкую паутинную бахрому. – Не понимаю, правда, чего ты расфыркался из-за появления одной маленькой внучки.

– А вместе с ней и полного ассортимента внучатых племянниц и племянников, – чуть слышно пробормотал Сэйтан.

Джанелль одарила его сердитым взглядом, напоследок энергично встряхнув запястьями.

– Что ж, по крайней мере, вы наконец познакомились. Ты должен был пригласить его гораздо раньше, – добавила она, одарив Лорна взглядом, ясно выражавшим: «Я же тебе говорила!».

«Он был не готов. Он был ссслишшком молод».

Сэйтан готов был возразить, но Джанелль опередила его.

– Я была гораздо моложе, когда ты пригласил меня, – произнесла она.

Сэйтан прижал руку к животу и изо всех сил попытался удержать на лице бесстрастное выражение. Однако явный эмоциональный привкус озадаченности, исходивший от Лорна, мешал ему преуспеть в этом благом начинании.