Вонгозеро. Живые люди - Яна Михайловна Вагнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ключи-то с собой?
Несколькими минутами позже, утвердившись уже за рулем безмолвной спящей машины, он повернул к нам довольное улыбающееся лицо и сказал:
– Ребятишки-то мои пикап, конечно, присмотрели. Практичней, кто бы спорил. Я и не спорю, чего там. Просто мне нравится эта.
Оба они с Лёней – одинаковые, большие и грузные мужики, походили сейчас на мальчишек, одного из которых заставили отдать другому любимую игрушку; лица у них были детские.
«Ребятишки», притихшие, с завистью наблюдали за анчуткиными беспокойными движениями на водительском сиденье. Он даже положил красные свои обветренные ладони на руль и попытался крутнуть его; кожаное колесо поддалось совсем чуть-чуть и встало. Всё так же по-детски улыбаясь, он вставил ключ в зажигание и повернул. Ничего не произошло, кроме оглушительной, пустой тишины. Анчутка нахмурился.
– Вы когда ее заводили последний раз?
– Так аккумулятора нет, – пояснил Лёня хмуро. – Сняли мы их, в декабре ещё. Они, наверное, сдохли уже все, за четыре-то месяца.
– Прикурим, – ласково сказал Анчутка и ещё раз погладил руль. – Наш УАЗик только и годится уже, чтоб прикуривать. Ладно, – он с сожалением выпрыгнул на снег. – Пошли, баньку посмотрим, а потом я Вову к вам за аккумулятором снаряжу.
Бережно, по-хозяйски захлопнув дверцу, он запер ее ключом, положил его в нагрудный камуфляжный карман, и даже несколько раз любовно похлопал по этому карману; глаза его быстро сновали по нашим лицам, как будто ища на них малейшие признаки неудовольствия и сожаления.
Пока мы возвращались назад, пока огибали избы – переднюю, обжитую, и следующую, пустую и заколоченную, говорили уже о мелочах. «Там ещё дизеля литров пять в баке должно быть, – говорил Серёжа. – Мы сольём, иначе не хватит. Нам ходок десять-двенадцать по озеру нужно сделать на пикапе». «Сливайте, – милостиво соглашался Анчутка, – у нас есть ещё». «И кресло детское мы заберём, ладно? Вам же не нужно?» – спрашивала Марина, опасливо подбираясь к идущим впереди мужчинам; чтобы поравняться с ними, ей пришлось сойти с узкой протоптанной тропинки на рыхлую белую обочину. «Вова, тебе не нужно детское сиденье?» – смеялся Анчутка, и юный Вова, державшийся позади, возмущённо, пристыженно хихикал.
Лёня шёл последним, и даже не оборачиваясь, я мысленно благодарила его за каждый шаг, сделанный без возражений и протестов. Сделка была завершена. Дом был наш.
15
Переезд начался на следующий день. Пятеро наших мужчин, из которых один был стар и болен, другой – ранен, третий – слишком юн, и только оставшиеся двое могли работать в полную силу, должны были освободить выбранное для нового дома место от нескольких закравшихся-таки валунов и деревьев, выцарапать из-под снега и притащить подходящие по размеру камни, призванные служить ему фундаментом, и приступить к работе на том берегу. Аккуратно снять шифер и разобрать стропила и балки, стараясь при этом запомнить, как именно всё это выглядело в собранном виде, потому что никто из них, как бы они ни храбрились, никогда прежде не делал ничего подобного. После им нужно было вынуть двери и окна, а затем одно за другим пронумеровать длинные необструганные шестиметровые бревна, из которых были сложены стены; снять их по очереди, обвязав верёвками, чтобы потом пучками по пять-десять штук перетащить по льду через озеро, прицепив тросом к пикапу, и попытаться, наконец, сложить этот циклопический деревянный конструктор в том же порядке здесь, на острове.
Март перевалил уже за половину, но холод никак не хотел ослабевать, и хотя ясных дней становилось всё больше, жёлтый солнечный диск насмешливой, равнодушной декорацией торчал в нижней трети неба, не согревая. Мы, женщины, не могли помочь мужчинам никак, но в первые несколько дней всё равно старались сопровождать их, словно наше присутствие способно было ускорить что-нибудь в этом тяжёлом задуманном нами деле, которое всё чаще теперь казалось неосуществимым. Два бесконечно долгих холодных дня мы стояли вокруг разбираемой бани, отказываясь от любезных приглашений сделавшихся теперь радушными соседей зайти к ним погреться и выпить чайку, и бессмысленно мёрзли, готовые по первому требованию откупорить термос с кипятком (или чаем, когда соседи оказывались щедры). Наша жертва, однако, оказалась лишней. Под нашими недоверчивыми, неуверенными в успехе взглядами неловкие строители только больше нервничали и ошибались, роняя в снег то инструменты, то фрагменты деревянных конструкций. На исходе третьего дня, когда кровля была почти разобрана и стропила лежали теперь на снегу одинаковыми кучками, отсортированные по какому-то неизвестному нам, праздным зрителям, принципу, сидевший верхом на последнем тонком венце Мишка вдруг, нелепо взмахнув руками, полетел вниз и сам. Когда же мы бросились к нему, причитая, ощупывая, отряхивая его, он почти со злостью принялся отталкивать наши руки и сказал, наконец, болезненно кривясь и обращаясь ко всем женщинам сразу, словно мы были стаей кудахчущих наседок: «ну зачем вы… ну хватит… вам что, нечем заняться, что ли?..»
Может быть, именно поэтому больше мы с ними не ходили, предложив вместо этого взять на себя ежедневную проверку сетей. Мишка, ненадолго отпущенный со стройки дать нам первый урок подледной ловли, вытянул первую сеть на лёд и почти немедленно убежал назад, на берег, торопясь принять участие в более важном деле. Мы остались одни – четыре женщины, двое детей и пёс, хищно принюхивающийся к заиндевевшим рыбьим тушкам, опутанным капроновой нитью. Один только вид огромной спутанной сети, блестящей на мокром льду, убедил нас в том, что дотащить до дома и её, и четырёх её спящих в холодной воде товарок нам будет просто не под силу, так что выбирать из них уснувшую рыбу мы решили прямо на месте, поливая застывшие пальцы горячей водой из термоса, чтобы вернуть им чувствительность. Дети толстыми укутанными столбиками торчали неподалёку, с любопытством наблюдая за нашими мучениями. Мы до смерти боялись порвать хрупкий капрон и потому возились с каждой сетью бесконечно долго, мешая друг другу, оскальзываясь, зачерпывая воду мгновенно намокающими рукавами; к моменту, когда дошла очередь до последней, пятой сети, мы совершенно выбились из сил, окоченели, промокли и почти впали в отчаяние. Но тут в тугом клубке черных натянутых ячеек вдруг забилось, задёргалось большое, блестящее, серебряное, впятеро крупнее неподвижной и скучной подмороженной плотвы, защелкало челюстью, – и мы, все четверо разом завизжали, закричали одновременно, потащили вверх и в сторону, торопясь, чтоб не сорвалось, чтоб не ускользнуло назад в
