Книги крови - Клайв Баркер

— Это всегда сложно, — сказал врач, — определить время смерти. Она остыла по меньшей мере на три градуса. Я бы сказал, что она мертва уже около двух часов.

— Полиция прибыла сюда без четверти двенадцать, — сказал Карнеги. — Так что она умерла примерно за полчаса до этого?

— Где-то в этих пределах.

— Ее туда затащили? — спросил он, указывая на скамью.

— О, разумеется! Сама она не могла туда спрятаться. Не с такими ранами. Они — это нечто, как по-твоему?

Карнеги уставился на Хендрикса. Полицейский хирург, вероятно, видел сотни трупов в любом мыслимом состоянии, но сейчас на его заостренном лице явно читался интерес. Карнеги подумал, что эта тайна по-своему была не менее увлекательна, чем тайна мертвой женщины и ее убийцы. Как может человек наслаждаться определением ректальной температуры трупа? — дивился Карнеги. Но в глазах хирурга совершенно очевидно светилось удовольствие.

— А мотив? — спросил Карнеги.

— Вполне ясно, разве нет? Изнасилование. Он изрядно к ней приставал: обширные повреждения влагалища, следы спермы. Тут есть с чем повозиться.

— А раны на туловище?

— Рваные. На разрезы не похоже.

— Оружие?

— Не знаю. — Хендрикс опустил уголки губ книзу. — Я хочу сказать, ткани истерзаны. Если бы не было таких очевидных свидетельств изнасилования, я бы сказал, что это, скорее, животное.

— Ты хочешь сказать, собака?

— Ну, скорее, тигр, — ответил Хендрикс.

Карнеги нахмурился.

— Тигр?

— Шутка, — ответил Хендрикс. — Это я пошутил, Карнеги. Господи, у тебя вообще есть чувство юмора?

— Это не смешно, — сказал Карнеги.

— Да я и не смеялся, — ответил Хендрикс с мрачным видом.

— Тот человек, которого Макбрайд нашел в боксе.

— А что насчет него?

— Подозреваемый?

— Да никогда в жизни. Мы ищем маньяка, Карнеги. Большого, сильного. Дикого.

— А когда ее ранили? До или после?

Хендрикс нахмурился.

— Не знаю. После вскрытия станет известно больше. Но я бы сказал, что наш парень был в исступлении. Скорее всего, эти раны были нанесены одновременно с изнасилованием.

Обычно флегматичные черты Карнеги исказились в удивлении:

— Одновременно?

Хендрикс пожал плечами.

— Вожделение — забавная штука, — сказал он.

— Жутко забавная, — последовал испуганный ответ.

Карнеги велел водителю высадить его за полмили от дома, чтобы немного пройтись пешком и поразмыслить перед тем, как прийти домой, где его ждут горячий шоколад и дремота. Этот ритуал соблюдался чуть ли не с религиозным рвением, даже когда инспектор был уставшим как собака. Он привык выбрасывать из головы все служебные заботы до того, как переступит порог дома, — давний опыт показал, что если дома он будет продолжать думать о расследовании, это не поможет ни расследованию, ни его семейной жизни. Он узнал об этом слишком поздно, чтобы помешать жене уйти, а детям — отдалиться, но тем не менее, этого принципа он придерживался твердо.

Сегодня он шел медленно, чтобы развеялось тяжелое ощущение, которое принес этот вечер. Путь его проходил мимо маленького кинотеатра, который, как он прочел в местной газете, скоро будет снесен. Он не удивился. Он не был святошей, но раздражение, вызванное кинематографом, усиливалось у него с каждым годом. Репертуар на неделю только подтверждал это: сплошные фильмы ужасов. Зловещие и примитивные, если судить по рекламным плакатам с их бесстыдной гиперболизацией и утрированной жестокостью. "Ты можешь больше не уснуть!" — гласило одно из названий, а под ним — женщина, вполне бодрствующая, пятилась от надвигающейся на нее тени двухголового мужчины. Эти банальные образы деятели массового искусства до сих пор использовали, чтобы напугать бесхитростных зрителей. Блуждающие мертвецы; буйство природы, мстящей цивилизованному миру; вампиры, знамения, огнепроходцы, чудовищные бури — вся эта чушь, которая и раньше нравилась публике. Они были до смешного нелепы — среди всего этого набора опереточных ужасов ничто не могло сравниться с обыденными человеческими преступлениями, с ужасом (или его последствиями), который встречал Карнеги чуть ли не ежедневно, выполняя свои профессиональные обязанности. Перед его мысленным взором проплывали картины: мертвецы, освещенные вспышками полицейских фотографов, лежащие вниз лицом, точно ненужный хлам, и живые, чей взгляд ясно представлялся ему — голодный взгляд, жаждущий секса, наркотиков, чужой боли. Что было бы, если бы именно ЭТО они рисовали на своих афишах?

Когда он добрался до дома, в тени за гаражом закричал ребенок. Карнеги вздрогнул и остановился. Крик повторился, и на этот раз Карнеги понял, что это было. Не ребенок, нет, — кот или коты, которые обменивались любовными призывами в темном проулке. Он направился туда, чтобы шугануть их. Весь проулок провонял острым запахом секреторных желез. Ему не было нужды кричать — шаги распугали животных. Они прыснули во все стороны — не парочка, а полдюжины; он явно прервал уютную оргию. Однако он все равно опоздал — с царящим вокруг запахом уже нельзя было справиться.

Карнеги невыразительно смотрел на выставку видеомагнитофонов и мониторов, которая расположилась у него в конторе.

— Господи помилуй, что это такое? — произнес он. — Видеозаписи, — сказал Бойл, его помощник. — Из лаборатории. Я думаю, вам нужно просмотреть их, сэр.

Хоть они и работали вместе уже семь месяцев, Карнеги не слишком-то любил Бойла. Под лощеной оболочкой таилось бешеное честолюбие. Будь Бойл вполовину моложе, это казалось бы естественным, но ему было уже далеко за тридцать и амбиции его были почти маниакальными. Эта сегодняшняя выставка оборудования, на которую Карнеги наткнулся, едва войдя в контору, была как раз в стиле Бойла — показательная сверх меры.

— Для чего столько экранов? — кисло спросил Карнеги. — Что, мне нужен стереопоказ?

— У них там было три камеры, которые снимали одновременно, сэр. Фиксировали эксперимент одновременно с нескольких точек.

— Какой эксперимент?

Бойл жестом указал своему начальнику на стул. Подобострастен до предела, подумал Карнеги, не много же тебе будет от этого толку.

— Все в порядке, — говорил Бойл лаборанту у видеоустройства. — Начинайте.

Карнеги потягивал горячий шоколад, который притащил с собой. Этот напиток был одной из его немногих слабостей. Если машинка, которая его готовит, когда-нибудь сломается, он будет несчастным человеком. Он поглядел на три экрана. Неожиданно на них появились титры. "Проект Слепой Мальчик, — гласила надпись. — Секретно".

— Слепой мальчик? — спросил Карнеги. — Что это? Или, вернее, кто?

— Очевидно, это какое-то кодовое слово, — ответил Бойл.

— Слепой мальчик, слепой мальчик, — повторял Карнеги, словно пытаясь вбить эти слова себе в подсознание, но прежде чем он как-то осознал их, все три экрана начали показывать разное. Хоть на них был изображен один и тот же объект — мужчина в очках с двойными линзами, лет под тридцать, сидящий в кресле, — но каждый монитор показывал эту сцену под различным углом. Один из них показывал объект в полный рост и профиль, другой — на три четверти и под углом сверху, а третий — спереди, и на мониторе были лишь голова и плечи мужчины, отснятые через стекло бокса спереди. Все эти три изображения были черно-белые, и ни одно из них не было нормально отцентрировано и сфокусировано. И действительно, уже когда пленки начали прокручиваться, кто-то все еще улаживал эти неурядицы. Объект о чем-то доброжелательно болтал с женщиной — в ней с первого взгляда можно было опознать погибшую, — прилаживающей ему на лоб электроды. О чем они говорили, уловить было трудно, потому что акустика камеры плохо действовала как на аппаратуру, так и на слушателей.

— Женщина — это доктор Дано, — услужливо подсказал Бойл. — Жертва.

— Да, — сказал Карнеги, внимательно наблюдая за экранами. — И сколько идут все эти приготовления?

— Довольно долго. Большая часть разговоров не несет никакой информации.

— Ну, давайте поглядим на то, что несет информацию.

— Прокручивайте быстрее, — сказал Бойл. Лаборант подчинился, и фигуры на трех экранах задергались и завизжали, точно комедианты.

— Погодите, — велел Бойл. — Немного вернитесь обратно! — Лаборант вновь сделал так, как он велел. — Вот! — сказал Бойл. — Остановитесь тут! А теперь пускайте с нормальной скоростью. — Действие возобновилось в нормальном темпе. — Вот где оно по-настоящему начинается, сэр.

Карнеги уже прикончил свой горячий шоколад и опустил палец в густую массу на дне чашки, чтобы сбросить на язык последние капли. На экране доктор Данс приближалась к тому типу со шприцем, потом оттянула кожу у локтя и ввела что-то. Не в первый раз с тех пор, как он зашел в лабораторию Хьюма, Карнеги пытался угадать, чем они там на самом деле занимались. Было ли то, что отображалось на экранах, фармакологическим исследованием? Но сверхсекретность эксперимента, проводимого поздней ночью в опустевшем здании, заставляла предположить, что это было что-то иное. Да и эта надпись на экране — "Секретно!". То, что они сейчас наблюдали, было явно не предназначено для посторонних глаз.