Собрание сочинений. Том 9. Снеговик. Нанон - Жорж Санд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В первой же главе романа Жорж Санд точно указывает место и время действия — далекарлийская провинция в Швеции, 1770 год. Характерно, что, впервые обратившись к Швеции, писательница выбрала местом развертывающихся событий именно Далекарлию — область, которая прославилась в шведской истории тем, что отсюда начинались освободительные движения шведских крестьян против датского владычества.
В центре романа «Снеговик» стоят два главных действующих лица. Это Христиан Вальдо, бродячий кукольник, благородный и смелый, и барон Олаус Вальдемора, прозванный Снеговиком, владелец больших земельных угодий и рудников, человек жестокий и порочный. В этом романе писательница осталась верпа своему эстетическому принципу создания характеров, противостоящих друг другу так, чтобы в их борьбе можно было видеть торжество добра.
Период 1718–1772 годов получил в Швеции название «эры свобод». Смерть Карла XII покончила с абсолютной монархией, и власть короля оказалась урезанной в пользу сословного риксдага (парламента). Страна, изнуренная войнами, обрела наконец долгожданный мир. Восстанавливалось хозяйство, развивались новые отрасли промышленности. Политическую власть захватило мелкопоместное и чиновное дворянство, в то время как феодальная знать, утеряв былое могущество и стремясь восстановить его, в 1730-х годах образовала реваншистскую партию, члены которой именовали себя «шляпами», в отличие от своих противников, политические взгляды которых они считали достойными лишь людей «в ночных колпаках». «Шляпы» развернули обширную программу деятельности в области внутренней и внешней политики. Они видели в личности Карла XII политический символ, олицетворение реванша, и стремились вернуть Швеции то, что она утратила по мирному договору 1721 года, договору, который низвел страну на положение второстепенной державы. В своей борьбе «шляпы» ориентировались на помощь Франции.
Партия «шляп» более четверти века удерживала власть в стране. Но в середине 60-х годов XVIII столетия к власти пришли «колпаки», началось сближение Швеции с Россией. Борьба двух партий достигла апогея в начале 1770-х годов — накануне государственного переворота Густава III, положившего конец «эре свобод». Этот переломный период в истории страны и привлек внимание писательницы.
Роман «Снеговик» имел успех у широкого круга читателей. Шведские газеты писали в 1879 году: «Политическую ситуацию и положение в стране писательница охарактеризовала так правдиво, что это сделало бы честь даже шведскому автору. Одно из действующих лиц носит имя Петерсон. Впервые далекарлиец Петерсон представлен европейскому читателю».
На русский язык «Снеговик» был переведен в год выхода романа во Франции и опубликован в четвертом, пятом и шестом томах журнала «Собрание иностранных романов, повестей и рассказов в переводе на русский язык». В советское время издается впервые.
Жорж Санд
Нанон
I
В нынешнем тысяча восемьсот пятидесятом году, уже вступив в преклонный возраст, принимаюсь я писать о днях моей юности.
Не к себе стремлюсь я привлечь внимание, нет, цель у меня иная: я хочу сберечь для детей и внуков дорогую мне, священную память о человеке, который был моим мужем.
Сумею ли я хорошо написать — не знаю, ведь в двенадцать лет я не знала даже грамоте. Напишу как сумею. Я начну с событий очень давних и попытаюсь припомнить самые первые мои впечатления. Как у всех детей, чей ум не был развит воспитанием, они у меня очень смутны. Знаю, что родилась я в 1775 году, что пяти лет от роду лишилась отца и матери; я даже не могу припомнить их лица. Оба они умерли от оспы, я тоже чуть было не умерла от этой болезни — оспопрививание к нам еще не проникло. Меня вырастил мой двоюродный дед, он был вдов и воспитывал двух родных своих внуков, чуть постарше меня и тоже сирот.
В нашем приходе мы были из самых бедных. И все же мы не христарадничали: дедушка ходил еще на поденщину, оба его внука уже начали зарабатывать; но у нас не было ни клочка земли, и нам с великим трудом удавалось выплачивать аренду за жалкий домишко, крытый соломой, и за огородик, где почти ничего не росло, потому что соседские каштаны его затеняли. На наше счастье, каштаны падали к нам, а мы помогали им падать; да и что в этом было худого — ведь разлапистые ветви нависали над нашими грядками и губили нам репу.
Дедушка — все звали его Жан Утес — был, несмотря на бедность, человеком великой честности, и когда его внуки залезали в чужие сады и огороды, бранил их и строго наказывал. Он говорил, что любит меня больше, чем их, оттого что я не зарюсь на чужое. Он требовал, чтобы я относилась ко всем уважительно, и научил меня молиться. Суровый и в то же время очень добрый, он, случалось, оставшись дома в воскресный день, даже ласкал меня.
Вот и все, что я могу припомнить до той минуты, когда мой детский ум пробудился благодаря обстоятельству, на первый взгляд совершенно пустячному, но для меня необычайно значительному и послужившему как бы отправной точкой моего дальнейшего существования.
В один прекрасный день дедушка поставил меня перед собой, зажал между колен, влепил мне хорошую пощечину и сказал:
— Слушай, да повнимательней, что я тебе, малышка Нанетта, сейчас скажу. Не реви. Я тебя ударил, но вовсе не потому, что на тебя сержусь: напротив, только потому и ударил, что забочусь о тебе.
Я утерла слезы, подавила рыдания и стала слушать.
— Тебе уже одиннадцать сравнялось, — заговорил снова дедушка, — а ведь ты еще никакой работы, кроме как по дому, не знаешь. Ты в этом не виновата, у самих у нас ничего нет, а идти на поденщину тебе не под силу. Другие дети ходят за скотиной, пасут ее на общинном выгоне, а нам купить скотину все было не по карману; но вот мне удалось скопить кое-что, и я собираюсь пойти сегодня на базар и купить овцу. Ты должна поклясться именем господа бога нашего, что станешь о ней заботиться. Если ты не заморишь ее голодом, и не потеряешь, и будешь содержать в чистоте хлев, то овца станет гладкой и красивой и принесет доход, и на эти деньги в будущем году я куплю двух овец, а еще через год — четырех; вот тогда ты сможешь
