Сражения Космического Десанта - Стив Паркер

Одно из зданий — зубчатый центральный анклав — явно оказалось в эпицентре бурной деятельности. Почти все остальные были заброшенными. Бункеры с противовоздушными орудиями бездействовали в тишине. Крепостные стены превратились в обломки, пав под яростью ксеносов, когда орки впервые сломили оборону Львов несколько часов спустя после бойни в Манхейме. Но последний оплот всё ещё стоял крепко. На посадочных платформах на крыше разместились четыре поднявших пыль потёртых “Громовых ястреба”. Здесь несколько часов назад приземлились Львы. К ним присоединились десятки грубых громоздких пехотных транспортов, которые также сдули пыль за обвалившиеся внешние стены анклава.

Кинерик смотрел сквозь эркер шаттла, как на месте учинённой бойни имперская армия готовилась к войне.

— Я вижу “Гибельный клинок”, — произнёс он, указывая на большой транспорт — похожий на сильно бронированного жука — который опускал в грузовых тисках гигантский танк.

— Это “Серый Воин”, — ответил я, ощутив в голосе благодарность. — Генерал Куров идёт в бой. — По гордому покрытому вмятинами и ободранному бурей корпусу танка было видно, что он не тратил зря время в те недели, когда война начала стихать.

Мы собирались приземлиться на центральном здании, но старавшийся изо всех сил пилот никак не мог найти свободное место на земле, не говоря уже о нескольких метрах на посадочной площадке.

— Прекрати снижаться, — обратился я к нему по воксу. — Возвращайся на орбиту. Приготовься компенсировать открытие дверей через десять секунд.

Отрезанные от братьев в космосе, мы были готовы к любому развитию событий. По внутренней обстановке шаттла было видно, что он предназначался для перевозки десяти человек в ограничительных креслах, а не двух космических десантников в полной боевой броне. При каждом движении прыжковые ранцы с лязгом задевали стены, и нам пришлось оставить ящики с боеприпасами, которые лежали на полу, но это неважно.

Кинерик ударил кулаком по нажимной пластине и впустил ревущий ветер. Мы шагнули ему на встречу, падая в небеса.

Насколько мне известно, мне не снятся сны. А если и снятся, то возможно я просто не могу вспомнить, что происходит в моём подсознании. Хотя, в конечном счёте, это одно и то же. Во многих медицинских записях упоминается, как падение в кошмарах резко обрывается перед ударом. Я всегда считал это любопытным. Люди такие хрупкие и всегда боятся потерять контроль. Своими кошмарами с падениями они даже гравитацию превращают в психологического врага.

Страх. Он воняет прогорклой мочой. Я не могу представить эмоцию отвратительней.

Адептус Астартес часто используют высотное десантирование, в том числе и без десантных капсул. Мы наклонились вперёд и спикировали под золотыми росчерками трассирующего огня, у которого не было никаких шансов попасть по нам. Один раз Кинерику пришлось включить двигатели на спине и заложить вираж в сторону от взлетавшей громадины Имперской гвардии.

Показывающие высоту руны звенели и мигали, предупреждая о приближении земли. Мгновение спустя мой ранец взвыл, пробуждаясь к жизни, и замедлил падение перед ударом. Мы приземлились с двойным глухим грохотом — на посадочной платформе появились вмятины, а под ботинками побежали паутинки трещин.

Небо вспыхивало — это шумно вращались зенитные турели, которые в автоматическом режиме и безо всякого вреда отслеживали прибывающие десантно-штурмовые корабли и транспорты.

Едва мои ноги коснулись поверхности, как на ретинальном дисплее замигала руна связи.

— Реклюзиарх? Повелитель… я требую объяснений.

— Какой же ты не благодарный, Экене. — Я впервые рассмеялся с тех пор как обрушился собор. — Мы подумали, что тебе пригодится подкрепление.

Тогда меня впервые обнял человек. Не прошло и часа, как мы с Кинериком уже шагали за пределами крепостных стен, осматривая собиравшиеся батальоны. Над головами кружили “Стервятники”. Воздух был насыщен дымом от работавших вхолостую двигателей танков. Все подразделения Стального легиона загружали боеприпасы и солдат в “Химеры” и шестиколёсные вездеходы “Шеду”.

Как не удивительно, но обнял меня не капитан Андрей, а генерал Куров — далёкий от показного величия седеющий офицер с хорошими манерами, который встретил меня с саблей у бедра и слезами на глазах.

— Реклюзиарх, — сказал он вместо приветствия. Объятие оказалось быстрым, и от удивления я не успел отреагировать. Его голова едва достигала креста на моей груди, затем он шагнул назад и посмотрел на меня:

— Герой Хельсрича позвал — и его город отозвался.

Я всё ещё чувствовал мурашки на коже от его прикосновения. Эмоциональность генерала объяснялась тем, что он родился, вырос и обучался в Хельсриче; вновь вспыхнувшая война причиняла ему боль, и он относился ко мне с образцовым уважением. Удивительно насколько эта встреча отличалась от первой. Даже сложно сравнивать сегодняшнюю теплоту с былой холодностью.

— Хорошо, что ты здесь, генерал, — ответил я, посчитав, что он не обидится на подчёркнутую нейтральность.

Кинерик почувствовал моё смущение и шагнул вперёд.

— Меня зовут Кинерик, — поздоровался он с Куровым, смотря на командующего сверху вниз. Я услышал мрачный смешок брата, когда он увидел, что генерал сложил руки символом крестоносца, а не имперской аквилой.

— Как же вы действуете на них, сир, — сказал он мне по воксу.

Военный совет проходил прямолинейно и в отвратительной обстановке — пришлось согласовывать планы перед батальоном газующих танков. Нас окружили офицеры, некоторые наудачу касались моей брони. Я проигнорировал это также как проигнорировал объятие. Пускай придерживаются своих странных суеверий, раз они поднимают боевой дух.

— Ты привёз то, что я оставил в Хельсриче? — спросил я Курова во время перерыва в обсуждении.

Он утвердительно кивнул чему-то улыбаясь.

План был прост. Мы направляемся в ущелье Манхейма, и уничтожаем всё что дышит и двигается.

— Мне нравится ваш план. — Сказал Андрей. Капитан сидел на бульдозерном отвале латунно-серой “Химеры” и стучал ногами по расчерченному чёрно-жёлтыми полосами металлу. Его поддержали кивками и шёпотом собравшиеся командиры гвардейцев. Они были в полушинелях и касках, пока не надевая противогазы.

Экене молчал рядом со мной в центре импровизированного конклава. Аура гнева Льва была почти материальна и направлена на меня. Он заговорил в самом конце, словно рядом и не стояли сто офицеров, которые только что решили отдать жизни, помогая его последней атаке.

— Вы превысили свои полномочия, — обратился он ко мне. Благодаря вокс-микрофону шлема его голос был похож на рык, хотя, на мой взгляд, вожак прайда и так рычал.

— Я делаю то, что велит мне долг. Ни больше, ни меньше.

Он показал цепным мечом на горизонт — там возвышались горы и гнили тела его братьев.

— Это наш бой.

За подобный тон я мог его ударить и свалить на землю. Эта мысль пришла мне в голову и, конечно же, я имел право так поступить. Я сдержался, как из-за того что не хотел, чтобы гвардейцы увидели ссору космических десантников, так и из-за понимания ярости Экене и сочувствия к ней. Гневу просто нужна другая цель. Сейчас мне следует сохранять хладнокровие, а не впадать в горячность. Вожака прайда необходимо наставить на правильный путь, а не бить и позорить.

— Это по-прежнему ваш бой, — ответил я. Сомневаюсь, что Дубаку не заметил, как многие офицеры крепко сжали лазганы или положили руки на кобуры пистолетов, когда он столь агрессивно обратился ко мне. — Разница в том, кузен, что теперь ты можешь победить.

Он повернулся, едва заметно посмотрев на крозиус на моём плече. Я понял, чем он недоволен на самом деле. Не тем, что я привёл тысячи легионеров ему на помощь. Люди здесь не причём.

Дело во мне. Я был причиной его беспокойства.

— Если мы встретимся с вожаком… — начал Экене, но я остановил его мягким жестом.

— Месть остаётся тебе, Лев. Моя задача — довести тебя до твоей жертвы. Честь требует, чтобы ты убил его лично.

— Это всё о чём я прошу, реклюзиарх. Он должен умереть от клинка Льва.

— Тогда посмотрим, как он сдохнет.

Я повернулся к офицерам, вдохнул прометиво-угольную вонь многочисленных двигателей и посмотрел на охряно-серое море полушинелей и боевой техники.

— Речь! — крикнул Андрей. В ответ на его просьбу раздался смех. Я подождал, пока он стихнет.

— Не в этот раз. Сегодня мы идём на войну ради чести и мести, а не ради выживания. Эти добродетели не нуждаются во вдохновенных речах — потому что они по самой своей сути праведны. Но вот, что я скажу.

Я поднял булаву и медленно обвёл по дуге передние ряды, указывая на каждого солдата, каждый танк и каждый ящик с боеприпасами.