Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1 - Николай Корнеевич Чуковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наступление началось 14 января, а Серов прибыл в Ленинград утром 15-го. Воздух над городом тяжело вздрагивал от артиллерийского гула. Немецкие орудия в Стрельне методически били по городу, и снаряды с воем проносились над улицами. Звенели и сыпались стекла. Но в городе прислушивались не к разрывам немецких снарядов, а к могучему гуденью фронта, ко все заглушающему грохоту наших пушек.
В штабе ВВС все были чрезвычайно заняты. Гремели телефоны, трещали пишущие машинки, писаря и адъютанты с ворохом бумаг в руках носились вверх и вниз по лестницам. Некоторые офицеры, служившие в штабе с начала войны, узнавали Серова, радостно ему улыбались, но посидеть с ним и поговорить не имели времени. Пожелтевшие от бессонных ночей, от табачного дыма, они не только заняты были своей штабной работой, но и спешно готовились к переезду — штаб собирался двигаться на запад вслед за войсками, флотом и авиацией.
Адъютант начальника штаба передал Серову приказание явиться в штаб уже на южном берегу, где-то за Ораниенбаумом.
С волнением ехал Серов в кузове грузовика по льду Маркизовой лужи, еще не очень прочному, в котором кое-где чернели и дымились полыньи. Как тут все знакомо! Вон Исаакий, вон гигантский кран Северной верфи, а там, впереди, кулич Кронштадтского собора. Сколько раз Серов пролетал здесь осенью сорок первого года, сколько раз видел он очертания этих зданий! Вон длинный низкий Лисий Нос, а вон и синяя полоска петергофского берега. Сколько раз он видел, как оттуда черными стаями летели «юнкерсы», и сколько раз он вылетал им навстречу…
Серов встретил в пути знакомого авиатехника, который рассказал ему, что лунинская эскадрилья в течение многих месяцев стояла на острове к западу от Кронштадта. Серов вспомнил этот остров — неподалеку от него произошел когда-то тот бой в тумане, возвращаясь из которого погиб Чепелкин…
— Но их там уже нет, на острове, — сказал техник. — Сейчас все движется.
За Ораниенбаумом грохот фронта стал грозным и оглушительным. Серов ехал среди множества машин, орудий, понтонов, двигавшихся в одном с ним направлении. Это резервы и тылы старались догнать уходящий все дальше фронт. Какие здоровые, молодые, веселые лица у бойцов, какая техника и сколько ее!
Но Серова, конечно, больше всего поражали самолеты.
Чем дальше он ехал, тем чаще видел он их над собой из кузова своей машины. С грозным гуденьем низко над лесом проносились эскадрильи штурмовиков. Многие десятки бомбардировщиков, внезапно заполнив все небо, двигались в строю, как на параде. И высоко-высоко в посветлевшем небе поблескивали при поворотах быстрые стайки истребителей, как рыбки в светлой заводи. Воздух с утра до вечера звенел от пения моторов. Сколько теперь самолетов у Советской державы, и всё — новые! Ни одного такого, как тот, на котором сражался Серов в сорок первом.
Штаб дивизии помещался на брошенном немцами аэродроме, в уцелевшем здании, из окон которого видно было летное поле с остовами сгоревших на земле «юнкерсов». Часть штабного имущества находилась еще в машинах; вестовые перетаскивали на себе столы, пишущие машинки, ящики с бумагами, а связисты тянули провода, налаживая связь с полками.
«Вот если бы Проскуряков принял меня!» — думал Серов, пока часовой у дверей проверял его документы.
Но Проскуряков, командир дивизии, находился где-то в частях. Серова принял заместитель начальника штаба, подполковник, человек новый, с незнакомой Серову фамилией. Однако о Серове он слышал:
— Серов? Тот самый? Рассохинец?
С любопытством оглядев Серова, он подробно расспросил его о здоровье, потом с сомнением покачал головой и сказал:
— Нет уж, пускай подполковник Лунин сам решает, как вас использовать.
Он тоже, как и генерал в Москве, удивился, узнав, что Серов никогда не видел Татаренко. Задав еще несколько вопросов — об Урале, о жизни в тылу, — подполковник приказал дежурному по штабу:
— Соедините старшего лейтенанта с полком Лунина.
И Серов весь затрепетал от радости, когда наконец из глубины телефонной трубки до него донеслось:
— Капитан Тарараксин слушает!
Казалось, это был голос самого полка, знакомый и родной голос.
— Серов! Рад, что вы здоровы! Майор Щахбазьян шлет вам привет, он стоит рядом у телефона и приказывает вам явиться в полк. Там, в дивизии, наша машина. Разыщите ее и приезжайте. Сейчас на командный пункт зашел Деев и тоже просил передать привет. Видите, сколько нас, старичков, еще осталось…
Через два часа Серов прибыл в полк.
Просторный аэродром полка был полон самолетов. Прекрасные, незнакомые Серову боевые машины, поражавшие изяществом и силой, дежурили у старта, разбегались, взлетали, строились в воздухе, уходили в бой, возвращались, садились, и из них безучастно смотрели на шагавшего по аэродрому Серова летчики с незнакомыми лицами. И Серов оробел. Он почувствовал себя маленьким, ненужным. Неужели это его полк, тот самый, в рядах которого он когда-то сражался, о котором столько мечтал, лежа на госпитальной койке? Доверят ли ему такой самолет? Научится ли он когда-нибудь управлять им? Ведь он столько времени не брался за штурвал…
Нужно было спросить у кого-нибудь, как пройти на командный пункт. Какой-то плечистый мужчина в синем летном комбинезоне стоял у самолета, повернувшись к Серову обширной спиной.
Услышав шаги Серова, он обернулся, и Серов увидел знакомое широкое лицо, покрасневшее от солнца и ветра.
— Товарищ командир полка, старший лейтенант Серов явился…
Но договорить ему не удалось.
Две сильные руки обняли его, горячая мягкая щека прижалась к его щеке. Лунин, пыхтя от волнения, мял его в объятиях. А поодаль, не смея приблизиться, толпились незнакомые молодые летчики и шептали с почтительным удивлением:
— Серов! Тот самый!
Им долго не удавалось остаться наедине. Лунин был очень занят: выслушивал донесения, отдавал приказания — там, за лесом, где громыхал фронт, шел непрерывный бой, и самолеты то садились, то взлетали. У него не было ни мгновения, чтобы поговорить с Серовым. Однако он время от времени ласково взглядывал на него, скосив глаза, и Серов знал, что он о нем не забыл. Наконец, улучив минуту, Лунин крикнул
