Современная румынская пьеса - Лучия Деметриус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Продолжительная пауза.
Л и я. И ваш отец не написал.
М е л а н и я. Нет, не написал. Худо-бедно сами вышли из положения. (После продолжительной паузы, другим тоном.) Теперь он приедет.
О а н а (будто только что вошла). Пойдемте в ту комнату. Стол накрыт, ждем только Онигу…
М а р к у (появляясь на секунду). Пойдемте… Пойдемте… (Исчезает.)
М е л а н и я (развеселившись). Будто мы готовимся к праздникам!.. (Выходит в соседнюю комнату.)
Л и я (остается, листает газеты). Они очень давние.
О а н а. Военного времени. Марку не может с ними расстаться. Будто среди этих выцветших листов бумаги запрятана его молодость. Вам это, вероятно, покажется смешным, но порой и я считаю, что каждый человек одержим желанием оставаться вечно молодым или бессмертным. Любой человек. Самый незначительный. А там, в горах, Марку и Онига, пока они воевали, были близки к бессмертию! (Нежно, мечтательно улыбаясь, будто рассказывает сказку.) Какой-то миф или народная сказка утверждает, что люди после смерти не могут кануть в небытие, что их душа остается над дверью крыльца, охраняя дом, где они жили. Остается вместе с семьей. Вместе с жизнью. Но чтобы невидимая, прозрачная душа оставалась рядом с теми, кого она любила, да еще чтобы никто ее не заметил, не ощутил ее присутствия, — вот чего я никак не возьму в толк. (Некоторое время глядит вдаль. Затем резко берет Лию за руку.) Ну пойдемте… Пойдемте же.
Обе уходят в столовую. Минута тишины, затем появляется П е т р е.
П е т р е (поглядев им вслед, с досадой). Какая наивность! (Подходит к окну и смотрит на вечерние огни.)
Тишина. М а р к у приходит из столовой, оглядывается вокруг, затем своей характерной, какой-то нерешительной походкой приближается к столу и обнаруживает там несколько газет из своей коллекции. Берет их и, прижимая к груди, несет к шкафу и кладет на место. Затем направляется в столовую. По дороге останавливается у столика в углу, где лежит посылка, рассматривает ее.
М а р к у (сам с собой). Безукоризненно упакована… Интересно, что там может находиться?..
П е т р е (стоя около ширмы). Мы, вероятно, узнаем последние…
М а р к у (не удивленный присутствием Петре). Тем не менее ничего не стоит ее вскрыть!
Петре глядит на него с жадным любопытством.
(Смущенный.) Почему ты на меня так смотришь?
П е т р е (удивленно). Как?
М а р к у. Как-то странно… Будто ты разглядываешь что-то незнакомое.
Несколько секунд они смотрят друг на друга не двигаясь. Вдруг раздается звонок.
(С суетливой радостью.) Слышишь… Это он!.. Он!..
П е т р е (торопливо и тихо, будто боится, что его услышит звонивший). Право же, отец!.. Почему ты воспринимаешь его таким, каким он был когда-то, и упорно не хочешь видеть его таким, каким он стал сейчас… Проявляешь к нему чрезмерное уважение, весьма тягостное, когда речь идет о воспоминании.
М а р к у. Иначе нельзя… Он мой друг.
Снова раздается звонок.
(Направляясь к двери, кричит.) Приехал! Оана!.. Слышишь?.. Онига приехал.
О а н а появляется на пороге. За ней М е л а н и я и Л и я.
П е т р е (который успел выглянуть в окно). Нет… Это сосед!..
М а р к у. Сосед?!!
П е т р е (победоносно шествует к двери и распахивает ее). Прошу вас…
Нерешительно входит с о с е д. На нем широкое пальто, в котором он выглядит очень неуклюжим; кажется застенчивым, стыдливым.
С о с е д. Извините за беспокойство… (Достает из кармана листок бумаги.) Вам телеграмма. Мне передал ее почтальон, когда я шел домой. А я поднялся к себе и забыл вам ее принести.
Марку берет телеграмму и распечатывает.
О а н а (успокаивая соседа). Ничего, ничего, не надо волноваться.
С о с е д (настаивая). Понимаете… Я поднялся к себе, принялся за чтение и совсем о ней забыл. (Очень смущен.)
О а н а. Не огорчайтесь. Бывает.
С о с е д. Да, но видите ли!.. Если бы не положение, создавшееся из-за сада… Мне не хотелось бы, чтоб вы думали, будто я это сделал нарочно. (Хочет удалиться и вдруг высказывает то, что его мучает.) Знаете, я давно хотел вас спросить, почему вы не выходите… (жест в сторону окна) в сад… Я весь день на работе, прихожу усталым по вечерам, у меня нет желания сидеть на воздухе, сразу заваливаюсь спать. (Смущенно смеется, будто устыдившись какой-то глупости.) Вообще-то… вся эта старая история оказалась… сущей ерундой. Может быть, забудем ее? Тем более что я… (Доверительно.) И цветы стали вянуть. Одним словом, как хотите, но цветы пропадают, жаль ведь… Ну вот, я ухожу. (Быстро идет к выходу. Оборачивается.) Извините меня, пожалуйста, за беспокойство… А насчет сада — подумайте еще… (Выходит.)
П е т р е (передразнивая его). Извините меня, пожалуйста, извините меня, пожалуйста, но цветы пропадают, жаль ведь…
О а н а. Он, может быть, от чистого сердца…
П е т р е. Разве ты не поняла, чего ему надо? Теперь он хочет, чтобы мы ухаживали за его цветами… Какое лицемерие…
М а р к у (сложив телеграмму, кладет ее на стол; хрипло). Он не приедет… Не может приехать. В другой раз…
П е т р е (удовлетворенно смеется). Этого следовало ожидать.
О а н а. Петре!
П е т р е. Петре! Петре!.. Вечно вы меня одергиваете… Но сейчас я ни в чем не виноват. (Поворачивается спиной.)
Марку подавлен полученным известием.
М е л а н и я. В детстве я больше всего любила рождество. Не так сами праздники, как подготовку к ним. Отец брал меня с собой в лес, за елкой; в этом я видела что-то прекрасное, величественное, и мороз и метель были нипочем, раз уж привозили с гор красавицу елку. А сейчас у меня впечатление, будто я возвращаюсь из леса, но без елки.
О а н а. Ты уже не ребенок, Мелания. Тебе пора привыкать к поездкам, откуда возвращаются без елки.
Пауза.
Л и я (решительно). Я должна идти.
О а н а. Но ужин готов.
П е т р е. Ее поезд уходит через полчаса. И она не хочет опоздать.
Л и я (собирается уходить). До свидания.
О а н а. Всего хорошего.
М е л а н и я. До свидания.
Л и я. До свидания, Петре.
П е т р е. Я провожу вас.
Лия направляется к выходу.
М а р к у (будто только что вспомнил). А посылка… Вы не берете ее с собой?
Л и я (удивленно). Но это же не моя посылка. (Поняв всю нелепость предложения Марку.) Почему именно я?
М а р к у. Потому что, оказывается, это вовсе
