Вечный колокол - Ольга Денисова

— Мстиславич. Ты можешь мне не верить, но чудеса бывают, — Ширяй неожиданно сел и стал совершенно спокоен, — мне кажется, нужно очень сильно хотеть, и тогда все задуманное исполнится.

— Ширяй, боюсь, ты ошибаешься. И… Я очень тебя прошу… Как бы мне ни хотелось вернуть Добробоя, силой только моего желания он не вернулся. Я не хочу так же сильно желать твоего возвращения, понимаешь?

— Но мы же должны что-то сделать? Или ты предлагаешь сидеть тут и ждать, чем закончится дело? Когда князь Волот окрестит всю Русь? Кто рассказывал мне о лике Хорса, который скатится в Волхов? Боги помогут нам!

— Послушай… — Млад покачал головой, — это наивно. Никогда не стоит надеяться на богов. Почему ты решил, что они должны нам помогать? Они и без этого помогли нам.

— Знаешь, я читал какую-то латинскую книгу, — сказал вдруг Ширяй, — там рассказывалось о беззакониях, что творятся на земле. И, представляешь, человек, который ее написал, сделал очень интересный вывод: если их христианский бог допускает все эти жестокости, то значит, его не существует. Или он не настолько всемогущ, как все вокруг утверждают. Я тогда очень удивился: с чего это он решил, что бог им что-то должен? Если с такими мерками подходить к богу, надо не почитать его, а проклинать, причем на каждом шагу.

— Вот именно. Ты хочешь уподобиться этому латинянину?

— Нет, это я вспомнил к слову. Они мне кажутся какими-то глупыми. И книги у них глупые. Сначала они предполагают, что их бог всемогущ, а потом пытаются делать на этом основании какие-то выводы. Нелепо, не правда ли?

— Нелепо, — согласился Млад.

— И ты хочешь, чтоб и мы жили так же нелепо, как они? Ты хочешь, чтоб каждая книга, написанная в нашем университете, начиналась с утверждения: бог всемогущ? Боги помогут нам, я знаю, я чую, ты веришь мне? — Ширяй вскинул глаза, — я же чую иногда, как с тем оберегом по дороге из Изборска. Они не могут нам не помочь!

— Да почему же? — воскликнул Млад, — с чего ты это взял?

— Потому что это неравный бой! Потому что у них есть избранный из избранных, а у нас нет!

— У нас он тоже есть. И не боги виноваты в том, что он пожелал остаться смотреть на воду Белозера.

— Мстиславич, ты не веришь в чудо! — усмехнулся Ширяй.

— В чудеса можно верить, но нельзя на них полагаться. Это большая разница.

— А вдруг однорукий кудесник передумал и уже подходит к Новгороду? А вдруг со дна Ильмень-озера поднимется Ящер и проглотит Иессея? А вдруг Перун спустится из Ирия и убьет его молнией? — Ширяй рассмеялся, — ты не веришь в чудо, Мстиславич!

— Я не понимаю, почему ты смеешься, — покачал головой Млад.

— Я и сам не знаю, — насупился Ширяй, — я не понимаю, что со мной… Мне… Мне почему-то плохо, Мстиславич… Мне кажется, я схожу с ума… В этом нет ничего смешного. Мы должны что-то сделать…

Он поднялся из-за стола и направился к своей спальне, но не дошел всего трех шагов — упал на пол, как мешок, с грохотом опрокинув два пустых горшка с лавки. Тут же за стенкой заплакал ребенок, и Млад услышал встревоженный голос Даны.

Он подбежал к ученику и поднял ему голову: тот был без сознания. Млад брызнул ему в лицо водой и попытался поднять, чтоб переложить на лавку. Но правое плечо потянуло так сильно, что он побоялся это сделать. Впрочем, Ширяй очнулся очень быстро: распахнул глаза, и Млад увидел, что зрачки у него расширены почти на всю радужку.

— Что с тобой? Ты не ушибся? — Млад протер ученику лицо мокрой рукой.

— Ничего. Мне что-то стало нехорошо. Я… я пойду и лягу.

На следующее утро Ширяй раскопал где-то карту Новгорода, скопированную у Вернигоры, на которой были расставлены красные и черные кресты.

— Смотри, Мстиславич! — сквозь зубы процедил он, — они воплощают в жизнь то, что нарисовано на их бумаге! Пять церквей поставлено там, где стоят красные крестики! Вот я их сейчас обведу… Только шестая не на месте. Говорят, они хотели убрать капище Хорса, но Совет господ не позволил. Вот и поставили шестую рядом…

Он макнул перо в чернильницу с киноварью, но посадил на бумагу две кляксы и выругался.

— Ничего, я научусь… — проворчал он злобно, — я всему научусь…

— Ты не с той стороны ставишь подсвечник, — посоветовал Млад, — тень от руки заслоняет тебе то, что ты пытаешься написать.

Ширяй опустил перо в чернильницу и переставил свечи на другую сторону.

— Спасибо. На самом деле, лучше. Мстиславич, ты придумал что-нибудь?

Млад придумал. Он не мог уснуть всю ночь, и в голове у него созрело кое-что — столь же невероятное, как и предположения Ширяя о Ящере и Перуне. Но посвящать в это своего ученика он не собирался.

— У меня есть предложение, — ответил он Ширяю, — давай надеяться на чудо. Если за три дня чуда не произойдет, тогда мы предпримем что-нибудь сами.

— Крещение назначено на послезавтра, — Ширяй посмотрел на Млада исподлобья.

— Оно ничего не изменит. Ты же помнишь Мишу. Я не думаю, что, едва приняв этот обряд, князь Волот сразу станет таким, как он. Три дня. Пообещай мне, что ты сам без меня ничего не станешь делать? Заметь, предложение о чуде поступило от тебя.

— Хорошо. Но и ты пообещай мне, что без меня ничего не предпримешь, а?

Млад пожал плечами — лгать ему всегда было трудно, но на этот раз ложь того стоила.

— Я обещаю, — выговорил он, едва не подавившись этими словами.

Он уповал только на лед Волхова. Никто бы не решился выехать на лед сейчас, когда он еще столь тонок. Никто, кроме шамана — предсказателя погоды. Ему достаточно было посмотреть на Волхов, чтоб понять — лед выдержит коня. А если он выдержит одного коня, то выдержит и тройку, которой запряжены сани князя.

Это было безумием, чистым безумием, и уповать стоило только на чудо, о котором так уверено говорил Ширяй. А впрочем… почему именно чудо? Удача! Удача — то, что боги дают тому, кто не стоит на месте! И еще затемно в день крещения князя Млад пошел на университетское капище, пожертвовав Перуну петуха, а Дажьбогу — пшеничных колосьев.

Перед выходом из дома он долго всматривался в лицо Даны и младенца. Девочку назвали Мстиславой, в честь деда. Она выросла за этот месяц, кожа ее побелела, щеки зарумянились и стали пухлыми — она перестала так сильно напоминать Млада, в ней проступили черты Даны, но все вокруг говорили, что это, несомненно, дочь своего отца. Млад вспоминал день ее рождения, и не мог понять, как сразу не почувствовал того, что начал чувствовать теперь? Чудо. Вот настоящее чудо этого мира — переплетение двух людей в одном маленьком существе. И если он не вернется, если он не сможет осуществить задуманного, рано или поздно эта девочка продолжит род рыси.