Американская империя - Анатолий Уткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4. В определении противника в американском государственном анализе просматривается очевидная нелогичность, своего рода непотизм, одиозное прощение потенциально главных противников и указание — как на главных — на наиболее одиозных. Самый яркий пример, пожалуй, сопоставление Афганистана и Саудовской Аравии. Именно в последней правит весьма агрессивный ваххабитский режим, пропаганда антиамериканизма весьма софистична и открыта. Напомним, среди 19 сентябрьских террористов 15 вышли из Саудовской Аравии. Но четверть мировой нефти — это более чем весомый аргумент, и жертвой удара становится глухой Афганистан. Встает резонный вопрос, не получат ли американцы в результате новый Иран? Нового Хомейни?
5. Находясь в апогее своей мощи, США, словами Г. Киссинджера, «не сумели выработать общей концепции своего поведения в мире новых реальностей. Победа в „холодной войне“ стимулировала самоуверенность; удовлетворение существующим положением делает политику простой проекцией на будущее знакомых понятий; поразительные экономические успехи влекут политиков к смешиванию стратегии с экономикой, делают их нечувствительными к политическому, культурному и духовному воздействию гигантских трансформаций, вызванных американской технологией».
6. Но главноевсе же не в указанных моментах органической слабости. Главное в том, что 90 процентов мирового населения не удовлетворены существующим положением, которое грозит абсолютной маргинализацией абсолютного большинства земного населения, многих стран с традициями жертвенного противостояния судьбе и обстоятельствам.
Где выход из складывающегося и грядущего противостояния? Прежде всего это смягчение противостояния Север — Юг. Дж. Стерн из Гарварда настоятельно указывает, что, если Соединенные Штаты хотят избежать второго Сентября, они «больше не могут позволить другим странам опуститься в хаос» — если Америка не обратит внимания на проблемы образования, здоровья и экономического развития зарубежных стран, то «придут новые бен ладены». Пассивность же самоубийственна, промедление смертельно опасно. «Мы должны двигаться, — отражает все более популярную точку зрения Швенингер, — в направлении некой системы глобального налогообложения, которая не зависит от хрупкого благорасположения национальных правительств, хотя и контролируется ими».
Конкретным советом звучит делаемый вывод, что вводимый, скажем, Организацией Объединенных Наций (весьма скромный) налог в 0, 1% на нынешние мировые трансакции мог бы помочь развитию. Специально созданная международная компьютерная система могла бы фиксировать прохождение этого потока и налагать справедливый и относительно малочувствительный для облагаемых налог. Мировые трансакции ныне составляют 500 трлн. долл. в год (ежедневно в мировых трансакциях проходят примерно 1, 5 трлн. долл.) Указанный налог дал бы солидную сумму в 500 млрд. долл., которые можно было бы использовать для помощи бедным странам.
Такие исследователи, как американец У. Грейдер, полагают, что необходим «новый Бреттон Вудс, новое соглашение, восстанавливающее равенство между богатыми и бедными, для развитых и развивающихся стран». Должно возникнуть нечто вроде легально оформленного мирового сообщества. Это предложение, судя по всему, будет воспринято без всякого энтузиазма питающими отвращение к налогам нациями, жестко стерегущими свой финансовый суверенитет. «Но для американского политического класса, включающего в себя новую экономическую элиту, которая обогатилась на мировом рынке, преждевременно превозносить достоинства нового — глобального, безграничного рынка и в то же время категорически отказываться от финансирования политической инфраструктуры, необходимой для обеспечения ее жизнедеятельности».
Скептицизм внутри
Сомнения испытывают сами американцы. Нельзя сказать, что американские политики и их советники, софистичная и изощренная среда заокеанской политологии, не ощущают хрупкости любого владычества, опасности подняться над другими. Здесь меньше, чем могло бы быть, иллюзий относительно союзнической верности и лояльности. Напротив, немалое число американских политологов весьма критично оценивают теряющих критическое чутье идеологов имперской системы. Как формулировал весной 2002 г. известный американский обозреватель У. Пфаф, «похоже, что многие в администрации Буша убеждены, что военной силой можно добиться желательного разрешения политических проблем. Они полагают, что Ариэль Шарон делает то, что нужно делать в его ситуации. Грубой силой можно решать политические проблемы, но этот метод обычно несет с собой новые проблемы… Эдмунд Берк однажды заметил, что для нации нет большего бедствия, чем порвать со своим прошлым… Холодная война оторвала США от прошлого. После окончания ее возврата к прошлому не произошло. Стратегам в Вашингтоне статус империи представляется удачным выбором. Считается, что таким образом удастся увеличить стабильность международного сообщества и решить проблему терроризма, государств-изгоев, оружия массового поражения и т. д. Но американское политическое, экономическое и культурное влияние не носит стабилизирующий характер. Оно опрокидывает прочные структуры, преследуя добрые или дурные цели. Администрация Буша — это правительство крестоносцев».
Критически оценивая глобальный мессианизм, значительная часть американской элиты выражает сомнения и в потенциале США. В частности, патриарх американской политологии Дж. Кеннан с недоверием относится к способности Соединенных Штатов осуществлять мировую гегемонию: «Перед нами в высшей степени нестабильный и неудовлетворенный мир — преисполненный противоречий, конфликтов и насилия. Все это бросает нам такой вызов, к которому мы не готовы. В течение 60 лет внимание наших руководителей и общественного мнения было монополизировано совсем другими угрозами… Наши государственные деятели и общественность не приспособлены реагировать на такую мировую ситуацию, в которой нет четко выраженного фокуса для проведения национальной политики». Кеннан констатирует факт, что Вашингтон оказался неготовым к решению проблем XXI века, проблем несклонного быть управляемым внешнего мира. Сторонники этой точки зрения сомневаются в необходимости «глобальной вахты», способной вызвать вовне неприятие Америки, а внутри американского общества — перенапряжение.
Внушительное число аналитиков утверждает, что «однополярность — это иллюзия, это краткий момент, который не может длиться долго». «Почему, — пишет американский исследователь Г. Уиллс, — другие нации обязаны следовать за руководством США, а не за национальным руководством?» Ф. Закария предсказывает, что «подъем антиамериканских настроений будет ощутим во всем мире — от коридоров Кэ д'Орсэ до улочек Южной Кореи дипломаты будут высказывать свое недовольство американской демонстрацией силы». Благожелательная гегемония — этот американский словесный оборот воспринимается в остальном мире как нарушение логики. Британский дипломат пишет: «О желании мира иметь американскую гегемонию можно услышать только в Соединенных Штатах. Повсеместно в других местах говорят об американском высокомерии и односторонности». Америка не всегда права, более того, она часто не права и сомнамбулически не ощущает этого, находя новый Вьетнам, новое Сомали, новое Косово. «А если наши ракеты, — пишет американец Э. Басевич, — сокрушат пассажирский поезд, убьют незадачливых беженцев или поразят зарубежное дипломатическое представительство, мы выражаем соболезнование в ожидании, что наши жертвы поймут нас».
Мультикультурализм
Двести с лишним лет кредо американского общества являлась вера в то, что права личности, отдельного индивидуума безусловно важнее прав групп, построенных на этнических, религиозных или прочих основаниях. Национальным лозунгом был: еpluribusипит — едины в многообразии. Президент Т. Рузвельт предупреждал, что «единственным абсолютно верным способом погубить нацию целиком было бы позволить ей превратиться в клубок ссорящихся между собой национальностей». Такие историки и политологи, как A.M. Шлезингер и С. Хантингтон, предупреждали и предупреждают сейчас перестать воспевать превосходство группы над индивидуумом, отдельного сообщества над гражданином.
На рубеже третьего тысячелетия произошло качественное изменение. Национально главенствующей стала точка зрения отдельных этнических общин. Пресловутый плавильный тигель наций практически перестал работать. Более того. С 1970 года число американцев, имеющих многорасовые корни, увеличилось в четыре раза. После трех лет ожесточенных эмоциональных дебатов между традиционалистами и активистами многорасовости в самоидентификации американцев произошли существенные перемены. В национальном цензе (проводимом каждые десять лет) 2000 г. респондентам впервые было дано право идентифицировать себя по расовому признаку. Теперь американцы впервые подчеркнуто открыто указали на свою принадлежность к одной (или нескольким) из четырех мировых рас — белая, афроамериканская, азиатско-тихоокеанская, индейская-эскимосская. (Испано-язычные остаются в особой этнической группе.)