Дети леса, дети звезд - Мерри Джинн

Отдохнуть…

Тело любезно напомнило, что он гнал те же три дня на форсаже, потом шарахался еще день и практически не спал ночь, а сейчас переваливает середину еще день после этого, и какой насыщенный… И теперь, когда душу греет осознание выполненного долга, а внешние раздражители вдруг куда-то пропали, сложно уже не чувствовать всей усталости, набравшейся за последнее время.

Поэтому на площади, когда Грин допрыгивал за последним подлежащим отлову ушаном, Серазан тихо сложил остальную добычу, которую нести было, конечно, удобней ему, на ближайший удобный камень, и плюхнулся под родную свою березку.

Сел, прислонился осторожно к стволу, погладил — и тут обнаружил, что за несколько часов ствол этот стал крепче и толще, и легко уже выдержит его вес, а несколько робких веточек успели превратиться во вполне приличную крону, дающую уже ощутимую тень.

— Нет, ну надо же… — пробормотал Тесс, ошарашенный тихим чудом, перевел взгляд с зелени на ученика… на голодную и ожидающую морду сфинкса!..и только и спросил полуобреченно:

— Обед? Будем готовить?

— Я буду готовить, — ответил сфинкс, притягивая к себе ушастиков и надрывая когтями шкуру, чтобы удобнее было свежевать, — А вам, наверное, стоит просто поговорить друг с другом.

Морда у него последовательно меняла выражения: сначала это был сфинкс голодный, потом сфинкс заинтересованно-ошарашенный, и, наконец, сфинкс почти что хихикающий.

— С кем? — не понял Серазан, а ладонь продолжала тихонько ласкать молодую кору, голова клонилась прижаться, и хотелось закрыть глаза и просто так посидеть, а лучше — лечь в тени и постепенно заснуть, когда окончательно успокоится тело…

Грин промолчал, ухмыляясь, и принялся за приготовление мяса, костер отнес подальше от березки и Тесса, и это была почти виртуозная игра трансформаций, потому что человеком он концентрировался на еде, чтобы опять не провалиться, а сфинксу было нечего волноваться.

Попутно он размышлял еще, как намекнуть мастеру, что тот ухитрился подобрать живую душу дерева и сохранить ее столько времени, и что теперь Тесс в этой долине и в этом городе действительно под защитой. Лесовик, он сам ощущал в молодом деревце и трепет, и красоту, и желание отблагодарить, но не знал, надо ли вмешиваться в то, что может превратиться в сказку, а может остаться только намеком на нее.

Так он довозился с обедом, положил печеное на широкий лист и позвал Тесса:

— Готово!

Тесс не откликнулся. Грин старательно разобрал костер, положил мясо так, чтобы было видно, на мягких лапах обошел три круга так, чтобы внутри оказался Тесс, спящий под березкой, и расправил крылья.

Ощущение вольного полета после стольких пеших дней обожгло радостью.

Грин планировал над долиной, зная, что снизу смотрит Хранитель-Ворон, и не мог не сделать пары охотничьих движений, чтобы тот понимал, с кем имеет дело. Но Ворон был то ли слишком мудр, то ли слишком стар, чтобы меряться размахом крыльев, и Грин заложил крутой вираж по направлению к стоянке, на которой он спрятал вещи.

Там они и были, в развилке, прикрытые лапником. Умный аппарат, сработанный для полевых условий, сразу же по включении принялся искать базу, а потом заработал в режиме маяка, что от него и требовалось. Грин сидел рядом с ним и смотрел на мигающие лампочки, как кот на огонь, постепенно засыпая.

Он дремал, свернувшись клубком и прикрывшись крыльями, до самого рассвета, пока тишину не взрезал полузабытый звук летящего флаера.

Серазан проснулся под утро, удивительно пригревшийся, отдохнувший, довольный… Со спины приуючивалось теплое тело, он оглянулся, ожидая увидеть сидяще-лежащего ученика, но встретился взглядом с глазами зелеными, чистыми, только на девичьем лице, а когда сел, удивленный, и отодвинулся на расстояние удобного созерцания, то обнаружил, что грела его обнаженная девка, белокожая, молодая, наготы своей будто и не замечающая и явно без одежды ночью не мерзшая.

Грина зато поблизости не было, но был затушенный аккуратно костер, заботливо оставленный завтрак и, пожалуй, даже обед, а также Ворон, прохаживающийся туда-сюда по дуге на некотором расстоянии, мрачно глядящий на мясо то одним, то другим глазом, и теми же глазами недовольно на зеленоглазую незнакомку сверкающий.

— Ничего себе у вас призраки, — поприветствовал его Серазан, имея в виду девицу, но Ворон отрицательно дернул головой.

— Не у меня.

А девушка произнесла тихо:

— Я живая, не призрак, — Серазан уставился на нее, чувствуя, как поднимается вопросительно бровь, а она встала в рост, гибкая и сильная, целомудренная и бесстыжая, наклонилась к нему сидящему и погладила по щеке ладонью. — Спасибо тебе, что сберег.

Выпрямилась, развернулась и пошла к березе, сбитый с толку Тесс успел разглядеть странные плоские шрамы на стройных икрах и тонких запястьях, и тут девушка вошла прямо в ствол, вздрогнула телом — и слилась с деревом, которое тоже дрогнуло и шелестнуло листвой удивительно радостно и нежно.

— Это как? — вопросил Серазан у пространства.

Пространство ответило недовольно-скрипучим голосом старой птицы.

— Это ты сам же — ее — сюда и припер. Скажешь, не знал?

— Нет…

— Нда, — хмыкнул Ворон. — С какой из лун надо свалиться, чтобы быть таким дикарем?

Серазан отмахнулся, глядя вновь на березку… подумал совершенно неожиданно, что с утра немыт и помят, и ощутил от этого какую-то уж очень для себя отвычную неловкость.

Потом вспомнил, что лежит в кармане расческа, и что легко можно выстирать одежду поблизости у ручья и там же высушить, и что совершенно это неважно… и рассмеялся.

— Зачем с лун, я подальше — со звезд. И, кстати, не я один. Жди гостей, Ворон.

Конец!