Имаджика: Пятый Доминион - Клайв Баркер

— Каково твое мнение — Сартори был хорошим человеком? — спросила у Пая Кулус.

— Он был ходячим парадоксом. Проявлял сочувствие, когда этого меньше всего можно было ожидать. То же самое и с жестокостью. Он был крайним эгоистом, но тогда я думал, что иначе он просто не смог бы взвалить на себя такую ответственность и принять участие в Примирении.

— Проявлял ли он к тебе жестокость?

— Мадам?

— Ты понимаешь вопрос?

— Да. Но я не понимаю, зачем вы его задаете.

Кулус недовольно заворчала.

— Может быть, теперь наш суд проводится не с такой помпой, как раньше, — сказала она, — да и служители его поиссохлись с годами, но от этого ни то ни другое не утратило своей силы. Понимаешь меня, мистиф? Когда я задаю вопрос, я ожидаю быстрого и правдивого ответа.

Пай пробормотал извинения.

— Итак… — сказала Кулус. — Я повторю вопрос. Проявлял ли Сартори к тебе жестокость?

— Иногда, — ответил Пай.

— И тем не менее, когда Примирение провалилось, ты не оставил его и не вернулся сюда?

— Он вызвал меня из Ин Ово. Он связал меня заклятием. У меня не было такой возможности.

— Плохо в это верится, — заметил Тез-рех-от. — Неужели ты хочешь, чтобы мы поверили…

— Вы спросили у меня разрешения задать подсудимому вопрос? — прервала его Кулус.

— Нет, мадам.

— Теперь вы просите у меня такое разрешение?

— Да, мадам.

— Вам отказано, — сказала Кулус и вновь устремила внимание на Пая. — Я думаю, мистиф, ты многому научился в Пятом Доминионе, — сказала она. — Но тем более ты испорчен. Ты высокомерен. Ты коварен. И, возможно, ты так же жесток, как и твой Маэстро. Но я не думаю, что ты шпион. Ты гораздо хуже. Ты дурак. Ты повернулся спиной к людям, которые любили тебя, и позволил поработить себя человеку, на котором лежит ответственность за смерть многих благородных душ Имаджики. У меня такое чувство, что ты хочешь что-то сказать, Тез-рех-от. Давай говори, прежде чем я вынесу вердикт.

— Я хотел только отметить, что мистифа обвиняют не только в шпионаже, мадам. Отказавшись разделить со своим народом доставшийся ему при рождении великий дар, он совершил тягчайшее преступление против всех нас.

— Ни секунды в этом не сомневаюсь, — сказала Кулус. — И, честно говоря, меня прямо тошнит, когда я вижу, каким позором запятнало себя существо, которому было рукой подать до абсолютного совершенства. Но могу ли я напомнить тебе, Тез-рех-от, как нас мало? Наш народ почти исчез. А этот мистиф, которые и без того встречались редко, — последний из оставшихся в живых.

— Последний? — переспросил Пай.

— Да, последний! — ответила Кулус. Стоило ей повысить тон, и голос ее задрожал. — Пока ты там развлекался в Пятом Доминионе, наш народ систематически истребляли. Здесь, в городе, нас осталось меньше пятидесяти. Остальные либо мертвы, либо рассеяны по всему миру. Таких, как ты, больше нет. Все члены твоего клана либо убиты, либо умерли от горя. — Мистиф закрыл лицо руками, но Кулус продолжала говорить. — Двое других мистифов дожили до прошлого года, — продолжала она. — Один из них был убит здесь, в чианкули, когда помогал раненому ребенку. Другой отправился в пустыню — к голодарям, на окраину Первого Доминиона. Войска Автарха не любят подходить слишком близко к Немочи. Но они поймали его, прежде чем он успел добраться до палаток. Они притащили его тело сюда и повесили на воротах. — Она встала с кресла и приблизилась к рыдающему Паю. — Так что, может быть, твои преступления сослужили нам хорошую службу. Если б ты остался здесь, тебя бы уже не было в живых…

— Мадам, я протестую, — сказал Тез-рех-от.

— А что, по-твоему, я должна сделать? — сказала Кулус. — Добавить кровь этого дурака к морю уже пролитой крови? Нет. Лучше мы попытаемся извлечь выгоду из его развращенности. — Пай недоуменно поднял на нее взгляд. — Возможно, мы были слишком чисты. Слишком предсказуемы. Наши замыслы угадывали, наши заговоры раскрывали. Но ты из другого мира, мистиф, и, возможно, это придает тебе силу. — Она остановилась и сделала глубокий вдох. Потом она сказала:

— Вот мое решение: возьми себе в помощь кого-нибудь из нас и используй свои порочные склонности, чтобы убить нашего врага. Если никто с тобой не пойдет, иди один. Но не возвращайся сюда, мистиф, до тех пор, пока Автарх дышит.

Тез-рех-от рассмеялся. Эхо подхватило его смех и разнесло по всей зале.

— Идеальный приговор! — сказал он. — Идеальный!

— Я рада, что мое решение позабавило тебя, — сказала Кулус. — Ты свободен, Тез-рех-от. — Он попытался было возражать, но она так закричала на него, что он вздрогнул, словно его ударили. — Я же сказала: ты свободен!

Радостная улыбка сползла с его лица. Он отвесил официальный поклон, пробормотал несколько холодных слов прощания и покинул зал суда. Пока он не исчез за дверью, она не отрывала от него глаз.

— Мы все стали жестокими, — сказала она. — Ты — по-своему. Мы — по-своему. — Она посмотрела на Пай-о-па. — Знаешь, почему он рассмеялся, мистиф?

— Потому что он думает, что ваш приговор равносилен смертной казни?

— Да, именно так он и думает. И кто знает, может быть, так оно и есть. Но, возможно, наступает самая последняя ночь этого Доминиона, и самые последние создания обретут этой ночью силы, которых раньше у них не было.

— А я и есть самое последнее создание.

— Да, это так.

Мистиф кивнул.

— Я понимаю, — сказал он. — Я думаю, это справедливо.

— Хорошо, — сказала она. Хотя суд был закончен, она не двинулась с места. — Ты хочешь задать мне вопрос? — спросила Кулус.

— Да.

— Тогда спрашивай сейчас.

— Вы не знаете, шаман по имени Арае-ке-геи еще жив?

Кулус слегка улыбнулась.

— Я все ждала, когда ты о нем спросишь, — сказала она. — Он ведь был одним из тех, кто пережил Примирение, так?

— Да.

— Я его не слишком хорошо знала, но слышала, как он говорил о тебе. Он держался за жизнь очень крепко, когда многие уже давно бы сдались, и говорил, что в конце концов ты должен вернуться. Конечно, он не знал, что ты привязан к своему Маэстро. — Говорила она с деланным равнодушием, но все это время ее слезящиеся глаза пристально изучали мистифа. — Почему ты не вернулся, мистиф? — спросила она. — И не пытайся мне вешать лапшу на уши историями о заклятии. Ты мог бы ускользнуть, если бы хотел этого, особенно после неудачи с Примирением. Но однако ты остался со своим проклятым Сартори, хотя твои сородичи стали жертвой его глупости.

— Он был так несчастен, сломлен. А я был не просто слугой, я был его другом. Как же я мог оставить его?