Лис - Михаил Нисенбаум

– Ты пьешь волшебный яд желаний? Тебя преследуют мечты?

На Лииных щеках горел нежный румянец, на плечах и вороте шубки блестели растаявшие снежинки. Сняв шубу и помогая раскутать платок, он не удержался и обнял ее, вдыхая тепло распеленатого тела.

– Ты же меня безумно любишь? Безумно? – Лия повернулась к нему и требовательно смотрела снизу вверх.

– Ты знаешь.

Она высвободилась из объятий и двинулась на свет, горевший на кухне.

– Сережа, что это?

Тагерт принялся смущенно объяснять.

– А я тут есть?

– С тобой же мы не расстаемся.

Она снова посмотрела на него, как минуту назад в коридоре – испытующе.

– Я забираю документы из университета.

– Что?

До Тагерта не сразу дошел смысл сказанного. Несколько мгновений он ошарашено смотрел на собственный прощальный взмах с большой фотографии.

– Лия, зачем? – пробормотал он, но тут же перечеркнул сказанное: – Нет, я понимаю зачем, просто стоит ли?

Тагерт чувствовал, как в маленькой кухне толкутся, раскрываясь, десятки соображений, которые не могут уместиться ни в голове, ни в этой минуте, но при всей невозможности продолжают прибывать, шириться, расшатывая мысли и стены. Конечно, Лиин шаг – единственный возможный в сложившихся обстоятельствах. Кто-то посторонний, чужой вполне может остаться в университете, из которого вытеснили, выдавили его, Тагерта. Кто-то продолжит учиться у тех людей, которые запрещали его книгу, писали доносы, голосовали за его увольнение. Никогда не решить окончательно вопрос, какая степень близости к злу, которого лично ты не совершаешь, делает тебя ответственным за него. Журналист, который работает в газете и пишет, положим, рецензии на новые спектакли, романы, фильмы – и хорошо пишет! – до какой степени он отвечает за колумниста, который на соседней полосе, а то и в другом номере газеты призывает дать тюремный срок тому, кто оскорбляет его верноподданические чувства? Должен ли этот прекрасный журналист-театровед уйти в другую газету – если такая найдется, – где все авторы и даже главный редактор – его единомышленники или хотя бы порядочные люди? Или ему достаточно самому не писать ничего бесчестного и бесчеловечного? Но если он такой чистоплюй, который не терпит в ближайшем соседстве подлецов, может ли он позволить себе жить в стране, которой правят деятели похуже, чем его товарищ-колумнист? Платить налоги, идущие в том числе на беззакония, мириться с продажными судьями и бандитами-полицейскими? Или нужно уехать из страны – куда? Хорошо бы на планету Венеру, но там нет работы и кислорода.

И все же, останься Лия в университете, как Тагерт это принял бы? Она решила все сама, без объяснений, без обид – и отчего же теперь он недоволен? Потому что это неудобство, и придется о чем-то хлопотать и беспокоиться?

– И как теперь? Как же твой диплом?

Они стояли над столом, где на листе ватмана уже лежали неприклеенные снимки.

– Хочешь, я помогу тебе клеить фотографии? – предложила Лия, улыбаясь.

– Помоги.

– А ты тогда помоги мне перевестись в МГУ.

Тагерт растерянно посмотрел на жену. Минуту назад он узнал о ее отчислении, а теперь – что именно он должен… И куда! В МГУ!

– Конечно. Разумеется. Если это в моих силах.

– Мужчина, который смог получить меня в жены, в силах сделать что угодно. Например, поцеловать меня немедленно.

– А можно медленно?

– Нет! То есть да. Запутал, окаянный.

Уже получены деньги и трудовая книжка, сдан пропуск, а плакаты все еще не готовы. Теперь расклеить их по университету Тагерт не мог, как не мог и отказаться от замысла, который мысленно воплотил много раз. Чего он ждал? Слез, протестов, звонков? Нет, только одного: пусть как можно больше людей знают о его уходе и о том, что этот шаг сделал он сам. Кто-то спросит, что же случилось, некоторые добьются ответа. Что же изменится? Наверняка ничего. Разве только что-то в головах тех немногих, кому важно понимать, как устроен окружающий их мир. Вероятно, плакат – его последний урок. Хотя какой же это урок без объяснений причинно-следственных связей? Сентиментальность? Ну да, почему же не рассказать людям, которых любишь, как жаль с ними расставаться?

Но время упущено. Теперь плакаты может расклеить на этажах кто-то другой. Кто? Кого попросить о такой услуге? Про Пашу Королюка Тагерт не думал: мало того, что откажется, так еще начнет разубеждать, разгорится никому не нужный спор – ну его, этого Пашу. Нужен кто-то из студентов, причем из таких студентов, кто на хорошем счету у начальства. Которым этот поступок не повредит. Мол, преподаватель попросил, для чего – не знаю.

Среди бывших актеров «Лиса» таких нет: эти парни не отличники, сессии сдают с опозданием, их лучше не трогать. Валера Байярд сразу согласится, но ему это наверняка навредит. Андрей Чадов? Он в прошлом году получил диплом. Девчонок просить не стоит. Они не откажутся, но разговор выйдет чересчур соболезнующий – такой разговор ему сейчас не нужен. Дойдя в телефонной книге до строчки «Горецкий Миша», Тагерт остановился. Пожалуй, Миша – наилучший кандидат. Он не отличник, но член Союза студентов, кажется, даже один из руководителей. Его все любят за дурашливую жизнерадостность, легкость, готовность участвовать в любом общем деле, потому что если собрались многие, значит, дело не может быть плохим.

Тагерт набрал номер и на середине первого же гудка услышал веселый голос:

– Здрасьте, Сергей Генрихович. А когда следующая «Дефиниция»? Приведу вам пару новых фанов философии.

С приятной горечью Тагерт отвечал, что следующей «Дефиниции» не будет, что он ушел из университета и просит ему помочь попрощаться со студентами. Горецкий, ни о чем не расспрашивая, согласился сразу:

– Конечно, сделаю. А может, давайте соберем Союз студентов, организуем, не знаю, письмо или собрание?

– Нет, Миша, не надо письма, все уже решено, ничего не изменить. Как передать вам плакаты?

Дав отбой, Тагерт подумал: почему он не рассказал о запрете учебника? Почему не согласился на то, чтобы в его защиту выступили студенты из Союза? Если ты просишь студентов об участии во взрослом деле, почему не относишься к ним как ко взрослым? Но Союз студентов – это же в основном комсомольцы ректората. Только наивный Миша Горецкий может воображать, будто в конфликте Тагерта с начальством Союз примет сторону Тагерта. Стоит Мише обратиться к этой публике, он сам окажется за бортом, хорошо если только за бортом Союза. Ну а стоит ли тогда вообще расклеивать эти плакаты? Тагерт прошелся по комнате от окна к шкафу и обратно. Серое субботнее небо казалось пасмурным навсегда. Все-таки стоит. Молча исчезнуть теперь равносильно признанию, что его выставили за дверь и он послушно подчинился. Что выставили его не просто так, а за какую-то провинность: какую, они же и объяснят.

В понедельник рано утром они встретились на «Баррикадной» в центре зала. То и дело Тагерт