Диаспора - Борис Иванов

— Понимают. Они и вправду все понимают... — Фальк горьковато усмехнулся. — И ты скоро поймешь... Теперь ты узнал почти все необходимое, чтобы понять... Точнее — увидел. Но, знаешь, говорят так: «Когда в голове нет мыслей, глаза не видят фактов»... Твой предшественник был сообразительнее... Ну, впрочем, и ты дозреваешь... У тебя сейчас будет время заехать сюда не по службе, а так просто — недели через три... В сезон Ангелов. Когда точно — я тебе звякну. Только приезжай до рассвета — как на рыбалку...

Он помолчал немного.

— Вот что... Пора мне поговорить с господином федеральным следователем серьезно. На прощание. Пригласи его в рощу — вместе с собой. Устроим небольшой э-э... пикник. В честь, так сказать, вашего посвящения. Пусть захватит что-нибудь в этом смысле... И еще пусть обязательно не забудет корм для Ангелов! Большую пачку. Пусть приедет — и увидит. И ты увидишь...

ЭПИЛОГ

Кай не забыл ни про печенье для странных птиц, ни про бутылку хорошего виски. Кирилл очень кстати вызвал его — в день отгула. Удалось предусмотреть даже барбекью и корнишоны. Они втроем (наблюдателей от Хозяев в этот раз окрест видно не было, должно быть, так и было надо) устроили костерок в расщелине между валунами у опушки рощи. Поставили на тлеющие уголья мангал, выпили по первой.

— Ну, вы, я вижу, дозрели, господин кандидат в кладбищенские смотрители, — Кай кивнул Кириллу и положил себе на пластиковую тарелку пару кусков аппетитного на вид филе, — и вы, господин Посвященный, для того, чтобы просветить непосвященного.

— Дозрели. С вашей помощью, господин следователь, — с каким-то мрачным удовлетворением согласился Фальк и, проглотив содержимое второй стопки, хрустнул огурчиком. — Хотя и сами могли б умом дойти... Кладбище, говорите... Погост. Последнее воплощение... Х-хе... Куда, спрашиваете, они потом деваются? Да никуда... — Он повел рукой в сторону таинственно шепчущей рощи. — Вот этак и висят. Не иссыхают и не гниют. И птички их не трогают. Так вот и висят...

Он налил по третьей.

— Дозревают... Превращаются. Трансформируются...

Кирилл встал. Провел рукой по глазам.

— Как?! Это?.. Эти...

Фальк рассыпался беззвучным смехом.

— Это! Это самое, друг мой! Эх вы все — новенькие... Кладбище.. Посмертное перерождение... Да эти коконы — никакие не трупы! Роща и не думает ими питаться — наоборот, это она их питает... Обменивается с ними гормонами, метаболитами... Такой у них цикл... Она сезон — зеленая, запасает сахара, белки... А сезон — голая. Тогда ей коконы необходимы — иначе ни дерево цикл не закончит, ни кокон... Регуляторы роста и все такое... Коконы — они коконы и есть! Мешки для куколок... Были «черти», стали — куколки... Ангельские куколки!

— Ангельские? — Кирилл в остолбенении уставился на Фалька.

— Ну конечно! Конечно и именно!!! Ангельские!!! Ты же сам не хуже меня знаешь, как строение и физиология «чертей» похожи на строение и физиологию земных насекомых! На строение и физиологию вида с полным метаморфозом! Ну там — плюс-минус лапоть... А если так, то и весь их жизненный цикл должен быть чем-то вроде того, что мы у какой-нибудь бабочки-капустницы видим. Ну так он действительно такой и есть! Ангелы — это их финальная стадия. Или — наоборот — исходная, первоначальная, если хочешь... Да ты и сам сейчас увидишь...

И Кирилл увидел — ждать пришлось недолго — как серый, сморщенный кулек кокона, тот, что висел на стволе, который высился поближе, у самой опушки, начал преображаться. Он стал сначала робко и медленно, а затем все быстрее и увереннее — расправляться, словно кто-то невидимый вдыхал в него воздух. Расправился, сделался каким-то странно асимметричным то ли плодом, то ли воздушным шариком, затрепетал на несуществующем ветру и вдруг начал выпускать, исторгать из себя нечто. Нечто, сверкнувшее в лучах рассвета радужным разворотом крыльев и точеными, изысканно прекрасными формами...

Что-то во всем этом было такое, что Кирилл и сам ощутил свое единение с происходящим, свое в нем участие... Он сделал шаг вперед — к охваченному трепетом дереву — потом другой, третий... Волосы на затылке его зашевелились.

Ему показалось, что в нем самом и внутри всего великого кристалла мироздания грянула какая-то нечеловеческая музыка... Аккорд...

Белое, словно из призрачной, дыму или тени подобной плоти рожденное кольцо, морщась и скручиваясь, сошло с плеч явившегося миру творения и медленно, нехотя легло к подножию ствола — теперь вдруг застывшего, словно струной вытянувшегося в каком-то сладостном напряжении.

«Потом оно потемнеет, — подумал Кирилл. — Станет черным. Распадется. В него нельзя будет ступать до того...»

Он сделал еще один шаг...

— Не спугни... — глухо окликнул его Фальк.

Но и сам шагнул следом. На метр-полтора отстав от него, двинулся к роще и федеральный следователь.

А невероятно прекрасный Ангел взмахнул — чуть неумело еще — радужными крыльями, оторвался от ветки, с которой так долго был единым целым, перепорхнул — недалеко, на веточку повыше — и, нахохлившись, замер там.

— Просыхает... — уважительно пояснил Фальк и потянул обоих своих спутников за рукава. — А теперь пошли, пошли... Ходу отсюда!!!

Теперь уже вся роща трепетала, содрогалась под невидимым напором тысяч стремящихся к новой жизни сущностей. И уже не запредельные — на грани восприятия — аккорды неслышимой музыки — куда там! — урагану подобный хорал, призрачный и немыслимо могучий одновременно, рушился на них, заполнил вселенную, возвещая приход в нее все новой и новой красоты и гармонии...

Все новые и новые Ангелы — каждый сверкнув в занимающемся рассвете — рассаживались в черно-белом, гротескном сплетении ветвей.

— Ходу!.. — продолжал подгонять спутников Фальк. — Ходу! Шашлык — в кулек, бутылки — в рюкзак, и — ходу! Теперь, Кирилл, у тебя, считай, суток трое отгула — пока вся эта канитель не закончится... О них теперь старшие позаботятся... Унесут их... На это у них, слава богу, ума хватает. А может — инстинкт...

— К-куда унесут? — Кирилл спотыкался о кочки и все оглядывался, оглядывался на то — остающееся позади...

— Да в птичники наши, будь они неладны — не успеваем строить их — куда же еще?! — с досадой отозвался Фальк, поджидая, пока замешкавшийся Кай отряхнет замаранную брючину и догонит его. — Раньше, понимаешь, пока их много было — «чертей» нормальных, не на «пепле» сидящих, — так у них они при семьях жили... Ангелы... По одному, по двое... А те, что побогаче — так целые выводки содержали... В основном — предков своих. Целую, так сказать, родословную и генеалогию в живом виде... Благо — есть они не просят, так только — балуются, гадить не гадят. Место разве что занимают, так зато э-э... услаждают душу... А сейчас, когда они через «пепел» этот в Ангелы все подались, так приходится фермы для них заводить, для бесхозных... А то их ведь ни одна зар-р-раза не берет! И перестрелять их всех к чертовой матери нельзя. Еще слишком много взрослых «чертей» на планете — не позволят. Да и накладное получится дело. Этически сомнительное к тому же... Но и в дикости их нельзя оставлять... Передохнуть они сами не передохнут — и не сомневайся! Но безобразничают страшно — игруны ведь! Проходу от них не будет. И так уже: машину где попало не поставишь, вещей нигде без присмотра не оставишь — упрут. Просто так — поиграться. Поиграют и бросят, где-нибудь за тридевять земель. Это же детство у них. Вечное детство... Хотя, с другой стороны, если, конечно, вдуматься...