Гвоздь в башке. Враг за Гималаями. За веру, царя и социалистическое отечество - Юрий Брайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Этот документ вам знаком? – Донцов продемонстрировал фотокопию зашифрованного текста.
– Впервые вижу. – Фыркнул Лукошников.
– А что будет, если мы сравним отпечатки пальцев, оставленные здесь, с вашими собственными? – со стороны Донцова это уже был чистый блеф: на рукописи среди многих других имелись отпечатки пальцев какого-то неизвестного человека, но для идентификации они не годились в связи с плохим качеством.
– Ничего не будет. Умоетесь.
– Про закрытое акционерное общество «Теремок» вы слыхали? – Донцов решил пойти ва-банк.
– Не приходилось.
– Следовательно, никакого отношения к пропаже денег из его сейфа не имеете?
– Не имею, как и к пропаже вкладов населения в Сбербанке.
– Зато одна дама, которой вы симпатизируете, принимала в этом неблаговидном деле самое прямое участие. Я имею в виду «Теремок», а не Сбербанк.
– Передавай ей привет, хотя я и не знаю, про кого ты здесь толкуешь.
– В электропроводке разбираетесь?
– Допустим.
– В сигнализации тоже?
– Надо будет – разберусь.
– Сигнализацию в столовой психиатрической клиники не вы отключали?
– На фиг мне это. Всех собак на меня хотите повесить? Не выйдет.
– Вы по-прежнему продолжаете утверждать, что про убийство Олега Наметкина узнали только спустя пять дней непосредственно от меня?
– Так и было.
– В это трудно поверить. Вся клиника стояла на ушах.
– Не хочешь – не верь.
Ворон опять подал голос – требовательно и немелодично.
– На волю просится, – пояснил Лукошников. – Надоело ему тут с нами…
Он открыл форточку, и птица с криком канула во мрак, словно грешная душа, уносящаяся в преисподнюю.
Некоторое время Лукошников стоял у окна, опираясь на подоконник и глядя в ночь, потом повернулся, взял со стола остывший чайник и, не говоря ни слова, отправился на кухню.
– Куда вы, Аскольд Тихонович? – крикнул ему вослед Донцов. – Мы еще не закончили. Да и чая больше не хочется. Животы от воды раздуло.
Хозяин на эти слова даже ухом не повел. Было слышно, как он наполняет водой чайник, как зажигает газ, для чего-то хлопает дверцей духовки, звякает посудой.
– Не сбежит? – прошептал Кондаков.
– Вряд ли, – ответил Донцов. – Какой из него бегун в такие годы. Да и Цимбаларь внизу караулит.
– А с чего бы это ему речь отняло?
– Совесть, наверное, не на месте. Или просто время тянет.
Донцов и Кондаков сидели как на иголках, но вот наконец раздалось приближающееся шарканье старческих шагов. Гости вздохнули с облегчением, однако, как выяснилось – преждевременно.
Дверь, ведущая из единственной комнаты в прихожую, до этого приоткрытая, резко захлопнулась, и с той стороны щелкнул замок.
– Аскольд Тихонович, что это за глупые шутки! – возвысил голос Донцов, но ответом ему был только шум, обычно производимый человеком, спешно собирающимся в дорогу.
– Там что-то горит! – воскликнул Кондаков. – Спалит нас старый хрыч! Спасаться надо!
Действительно, с кухни запахло горелым, но это был не смрад превращающегося в уголь бифштекса, а нечто ностальгическое, напоминающее дым осеннего костра, в который для разнообразия брошены ненужные любовные письма.
Путь к спасению преграждала дверь – филенчатая, крепкая, не чета нынешним фанеркам. Да и Донцов был не в том состоянии, чтобы использовать свое плечо вместо тарана. Кондаков физических нагрузок вообще чурался, ссылаясь на артрит и гипертоническую болезнь третьей степени. Однако и сгореть заживо не хотелось.
Дверь они в конце концов выбили, воспользовавшись столом, полновесным и грубым, как и все в этой квартире, но хозяина к тому времени и след простыл. Более того, он каким-то образом сумел заклинить дверь, ведущую на лестничную клетку.
Пока Кондаков разбирался с этим новым препятствием, Донцов забежал на кухню, в которой находился очаг возгорания, и голыми руками выгреб из духовки пылающие комья бумаги.
Огонь проще всего было бы погасить водой из-под крана, но это окончательно погубило бы хрупкие листы.
Поскольку половиков, скатертей, занавесок и даже приличных полотенец в квартире Лукошникова не имелось, Донцову пришлось пожертвовать собственным, еще вполне приличным пальто.
Когда с пожаром (который на деле оказался вовсе не пожаром, а так, мелкой диверсией) было покончено, оба сыщика с облегчением вздохнули.
– Пакостник старый! – Кондаков размазывал сажу по потному лицу. – Уж всыплю я ему!
– Это непременно. – Донцов заметно нервничал. Пора бы уже и Цимбаларю появиться… Кстати, а вы лифт, на котором старик уехал, слышали?
– Вроде бы…
– Куда он ушел – вверх или вниз?
– М-м-м… – Кондаков задумался. – А ты знаешь, скорее всего вверх.
– То-то и оно! Здесь же чердак на весь дом. Он по нему в другой подъезд переберется, и поминай как звали.
Общими усилиями они выломали входную дверь (оказалось, что Лукошников заклинил ее снизу топориком для рубки мяса) и, не дожидаясь лифта, устремились вниз. Гипертоник и почечник – наперегонки.
Цимбаларь, как ни в чем не бывало, грел у батареи поясницу и заодно покуривал. Проскочить мимо него было невозможно – под контролем находились и лифт и лестница.
– Что вы такие распаренные, отцы родные? – удивился он. – Отпор у клиента получили?
– Сбежал он! – вместе с последними остатками сил выдохнул из себя Донцов. – По чердаку ушел. Только не знаем, в какую сторону. Давайте все на улицу. Ты, Саша, налево, а вы, Петр Фомич, направо. Вдруг успеете перехватить. А я на всякий случай здесь останусь.
Стоит ли говорить, что в многоэтажном доме, построенном в форме буквы «Г» и имеющем двенадцать сквозных подъездов, задержать беглеца такими ничтожными силами было столь же неосуществимо, как руками поймать стрижа.
Организм Донцова исчерпал предел своих возможностей, а вдобавок в боку что-то словно оторвалось. На подгибающихся ногах он вернулся в полную дыма квартиру Лукошникова и рухнул на жесткую хозяйскую койку.
Следом приковылял Кондаков, выглядевший ненамного лучше. Цимбаларь на машине объезжал окрестности, надеясь наскочить на сбежавшего старика, но в его успех уже никто не верил.
– Дожили! – сетовал Кондаков, лязгая зубами о край кружки. – Старый пень вокруг пальца обвел.
– О старые пни много молодых ног поломано, – пробормотал Донцов, изо всех сил пытаясь удержать сердце в пределах, предусмотренных анатомическими нормами.
– Как грязной тряпкой по роже… И ведь не пожалуешься никому.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});