Полка. О главных книгах русской литературы (тома III, IV) - Станислав Львовский

«Архипелагом ГУЛАГ», уникальным и скрупулёзным – насколько автору позволяли обстоятельства – исследованием советской карательной системы. В 1970 году Солженицыну была присуждена Нобелевская премия – в первую очередь за «Один день Ивана Денисовича», а в 1974 году его лишили советского гражданства и выслали за границу – в эмиграции писатель проживёт 20 лет, оставаясь активным публицистом и всё чаще выступая в раздражающей многих роли учителя или пророка.

После перестройки «Один день Ивана Денисовича» переиздавался десятки раз, в том числе в составе 30-томного собрания сочинений Солженицына (М.: Время, 2007) – наиболее авторитетного на настоящий момент. В 1963 году по произведению был снят английский телеспектакль, в 1970-м – полноценная экранизация (совместное производство Норвегии и Великобритании; Солженицын отнесся к фильму положительно). «Один день…» не раз ставился в театре. Первая российская киноадаптация появилась в 2021 году: фильм «Иван Денисович» снял Глеб Панфилов. С 1997 года «Один день Ивана Денисовича» входит в обязательную школьную программу по литературе.

«Один день…» – первое русское произведение о Большом терроре и лагерях?

Нет. Первым прозаическим произведением о Большом терроре считается повесть Лидии Чуковской «Софья Петровна», написанная ещё в 1940 году (муж Чуковской, выдающийся физик Матвей Бронштейн, был арестован в 1937-м и расстрелян в 1938-м). В 1952 году в Нью-Йорке вышел роман эмигранта второй волны Николая Нарокова «Мнимые величины», описывающий самый разгар сталинского террора. Сталинские лагеря упоминаются в эпилоге «Доктора Живаго» Пастернака. Варлам Шаламов, чьи «Колымские рассказы» часто противопоставляют прозе Солженицына, начал писать их в 1954 году. Основная часть «Реквиема» Ахматовой была написана в 1938–1940 годах (в это время в лагере сидел её сын Лев Гумилёв). В самом ГУЛАГе тоже создавались художественные произведения – особенно стихи, которые было легче запомнить.

Обычно говорится, что «Один день Ивана Денисовича» стал первым опубликованным произведением о ГУЛАГе. Здесь нужна оговорка. Накануне публикации «Одного дня…» редакция «Известий», уже знавшая о борьбе Твардовского за Солженицына, напечатала рассказ Георгия Шелеста[991] «Самородок» – о коммунистах, репрессированных в 1937-м и моющих золото на Колыме («На редакционном сборе "Известий" гневался Аджубей, что не его газета "открывает" важную тему»[992]). Твардовский в письме Солженицыну сетовал: «…Впервые введены в обиход печатной страницы такие словечки, как "опер", "сексот", "утренняя молитва" и т. п. А рассказец сам по себе преговённый, говорить не о чем»[993]. Солженицына появление рассказа Шелеста сначала расстроило, «но потом я подумал: а чем он мешает? ‹…› "Первооткрывания" темы – думаю, что у них не получилось. А словечки? Да ведь не нами они придуманы, патента на них брать не стоит»[994]. Эмигрантский журнал «Посев» в 1963 году отзывался о «Самородке» презрительно, полагая, что это попытка «с одной стороны, утвердить миф о том, что в лагерях от злого дяди Сталина в первую очередь страдали и гибли добрые чекисты и партийцы; с другой стороны – через показ настроений этих добрых чекистов и партийцев – создать миф, что в лагерях, терпя несправедливости и муки, советские люди по своей вере в режим, по своей "любви" к нему оставались советскими людьми»[995]. В финале рассказа Шелеста зэки, нашедшие золотой самородок, решают не менять его на продукты и махорку, а сдать начальству и получают благодарность «за помощь советскому народу в трудные дни» – ничего похожего, разумеется, нет у Солженицына, хотя многие заключенные ГУЛАГа действительно оставались правоверными коммунистами (сам Солженицын писал об этом в «Архипелаге ГУЛАГ» и романе «В круге первом»). Рассказ Шелеста прошёл почти незамеченным: о скорой публикации «Одного дня…» уже ходили слухи, и именно текст Солженицына стал сенсацией. В стране, где о лагерях знали все, никто не ожидал, что правда о них будет высказана гласно, многотысячным тиражом – даже после XX и XXII съездов КПСС, на которых были осуждены репрессии и культ личности Сталина.

Исправительно-трудовой лагерь в Карелии. 1940-е годы[996]

Правдиво ли в «Одном дне Ивана Денисовича» изображена жизнь в лагере?

Главными судьями здесь были сами бывшие заключённые, оценившие «Один день…» высоко и писавшие Солженицыну письма с благодарностями. Конечно, были отдельные нарекания и уточнения: в такой болезненной теме товарищам Солженицына по несчастью была важна каждая мелочь. Некоторые зэки писали, что «режим лагеря, где сидел Иван Денисович, был из лёгких». Солженицын подтверждал это: особлаг, в котором отбывал последние годы заключения Шухов, был не чета тому лагерю в Усть-Ижме, где Иван Денисович доходил, где заработал цингу и потерял зубы.

Некоторые упрекали Солженицына, что тот преувеличил рвение зэка к труду: «Никто не стал бы, рискуя и себя, и бригаду оставить без еды, продолжать класть стенку»[997], – впрочем, Варлам Шаламов указывал: «Тонко и верно показано увлечение работой Шухова и других бригадников, когда они кладут стену. ‹…› Это увлечение работой несколько сродни тому чувству азарта, когда две голодные колонны обгоняют друг друга. ‹…› Возможно, что такого рода увлечение работой и спасает людей». «Как же Ивану Денисовичу выжить десять лет, денно и нощно только проклиная свой труд? Ведь это он на первом же кронштейне удавиться должен!» – писал позднее Солженицын[998]. Он считал, что подобные нарекания исходят от «бывших придурков[999] и их никогда не сидевших интеллигентных друзей».

Но во лжи, в искажении действительности Солженицына не упрекнул никто из переживших ГУЛАГ. Евгения Гинзбург[1000], автор «Крутого маршрута», предлагая свою рукопись Твардовскому, писала об «Одном дне…»: «Наконец-то люди узнали из первоисточника хоть об одном дне той жизни, которую мы вели (в разных вариантах) в течение 18 лет». Подобных писем от лагерников было очень много, хотя «Один день Ивана Денисовича» не упоминает и десятой доли лишений и зверств, которые были возможны в лагерях, – эту работу Солженицын выполняет в «Архипелаге ГУЛАГ».

Почему Солженицын выбрал для повести такое название?

Дело в том, что его выбрал не Солженицын. Название, под которым Солженицын отправил свою рукопись в «Новый мир», – «Щ-854», личный номер Ивана Денисовича Шухова в лагере. Это название фокусировало всё внимание на герое, но было неудобопроизносимо. У рассказа было и альтернативное название или подзаголовок – «Один день одного зэка». Опираясь на этот вариант, главный редактор «Нового мира» Твардовский предложил «Один день Ивана Денисовича». Здесь в фокусе именно время, длительность, название оказывается практически равно содержанию. Солженицын легко принял этот удачный вариант. Интересно, что Твардовский предложил новое название и для «Матрёнина двора», который изначально назывался «Не стоит село без праведника». Здесь в первую очередь сыграли роль цензурные соображения.

Почему один день, а не неделя, месяц или год?

Солженицын специально прибегает к ограничению: в течение одного дня в лагере происходит множество драматических, но в общем рутинных событий. «Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три»: значит, эти события, привычные Шухову, повторяются изо дня в день, и один день мало чем отличается от другого. Одного дня оказывается достаточно, чтобы показать весь лагерь – по крайней мере тот относительно «благополучный» лагерь при относительно «благополучном» режиме, в котором выпало сидеть Ивану Денисовичу. Многочисленные подробности лагерного быта Солженицын продолжает перечислять и после кульминации рассказа – укладки шлакоблоков на строительстве ТЭЦ: это подчёркивает, что день не кончается, впереди ещё много тягомотных минут, что жизнь – не литература. Анна Ахматова замечала: «В "Старике и море" Хэмингуэя подробности меня раздражают. Нога затекла, одна акула сдохла, вдел крюк, не вдел крюк и т. д. И всё ни к чему. А тут каждая подробность нужна и дорога»[1001].

«Действие происходит в течение ограниченного времени в замкнутом пространстве» – это характерный очерковый приём (можно вспомнить тексты из «физиологических» сборников, отдельные произведения Помяловского, Николая Успенского, Златовратского). «Один день…» – продуктивная и понятная модель, которую и после Солженицына используют «обзорные», «энциклопедические» тексты, уже не придерживающиеся реалистической повестки. В течение одного дня (и – практически всё время – в одном замкнутом пространстве) совершается действие «Москвы – Петушков»; явно с оглядкой на Солженицына пишет свой «День опричника»