Среди пуль - Александр Проханов

Его нагнала машина реанимации, белая, с красной полосой, фиолетовой мигающей вспышкой. Она издалека надрывно выла. Белосельцев посторонился, пропуская «Скорую помощь». Машина затормозила, задние дверцы приоткрылись и кто-то громко позвал:

– Белосельцев!.. – Из машины выглянул Каретный в белом халате и медицинской шапочке. – Давай сюда, живо!..

Белосельцев запрыгнул в машину. Та рванула, набирая скорость. Она была полна приборов, которые вначале показались медицинским оборудованием. Но они оказались радиостанцией и блоками питания. Тут же сидели двое, тоже в белых халатах. Один держал в кулаке переговорное устройство и повторял:

– Я – Башня! Я – Башня!.. Скопление рассеяно!.. Коробки продолжают работать по толпе!.. Обстановка нормальная!.. Как слышите меня?.. Прием!

Они мчались в машине «Скорой помощи» по проспекту. Белосельцев тупо рассматривал красный крестик, вышитый на белой шапочке Каретного.

Глава сорок седьмая

Напичканная средствами связи санитарная машина с военными в медицинских халатах мчалась по проспекту Мира, удаляясь от Останкино, рассылая в эфир позывные и коды, выуживая из ночного, изрезанного пулеметами неба боевые команды, перекличку стреляющих транспортеров, голоса штабов и пунктов управления.

Белосельцев, измотанный, потрясенный, сгорбился в углу машины, глядя, как у связиста из-под белой ткани халата выглядывает тугое колено в камуфляже. Прижимая к горлу тангенту, радист монотонно повторял: «Я – Башня!.. Я – Башня!.. Доложите потери!.. «Мимо, за шторкой машины, нарядно сверкал проспект, озарялись витрины гастрономов и универмагов, пылали рекламы и клубилась на тротуарах вечерняя толпа.

– Вот видишь, какая мочиловка вышла! – сокрушался Каретный, слегка приобнимая Белосельцева. – Делали все, чтобы развести конфликтующие стороны… Однако инстинкт толпы, инстинкт раздраженной армии… Все это ужасно!

– Я – Башня!.. Я – Башня!.. – монотонно повторял связист. – Запрашиваю о своих потерях… Как слышите меня?.. Прием!..

Машина, расплескивая бестелесные лиловые брызги, мчалась мимо Рижского вокзала, Крестовского рынка на красный свет. Включая ревун, обгоняла застывшие на светофоре автомобили.

– Я тебя видел в толпе, – продолжал Каретный. – Видел, как на тебя бэтээр попер. Еще бы секунда, и он бы тебе в лоб всадил! Я ему на борт передал приказ не стрелять. Он отвернул, а ты ему вместо «спасибо» корму пощекотал из «макарова»… Все понятно! В такие моменты нервы ни к черту! – Он успокаивал, утешал Белосельцева. А тот, опустошенный, сутулый, не желал ничего понимать. Не испытывал к Каретному ни благодарности, ни вражды, а только чувствовал страшную, тупую усталость, спасительно закупорившую все его мысли и чувства, напустившую в глаза слепую муть, заслонившую зрачки от невыносимых зрелищ.

– Операция вступает в заключительную фазу, – сказал Каретный. – Потерпи. Скоро все завершится. Мы едем к руководству. Тебя желают видеть, немедленно!

Белосельцев не ответил. Не было сил отвечать. Хотелось откинуться к брезентовым, притороченным к стене носилкам и забыться, заснуть.

– Передай на Первый пост, – приказал Каретный связисту. – Мы едем. Пусть в список внесут фамилию – Белосельцев.

Связист переключил частоту. Все тем же монотонным, бесстрастным голосом стал передавать:

– Первый!.. Я – Башня!.. Я – Башня!.. В список на входе внесите фамилию Белосельцев! Как слышите меня?.. Прием!..

И все заглушила сирена. Мелькали в водянистом лиловом свете автомобили, дома, прохожие.

По редким, возникавшим сквозь шторки фрагментам города, по очередности поворотов Белосельцев угадывал, что их машина свернула с проспекта Мира на Садовую, с Садовой на Каретный ряд, оттуда на черные сырые бульвары, пересекла Пушкинскую площадь, Тверскую, задымленную, затуманенную, с редкими шальными автомобилями и молчаливыми, спешащими пешеходами, спускавшимися все в одну сторону – к Моссовету. Домчались до Арбатской площади, развернулись перед Министерством обороны, похожим на раздавленный, с потеками крема торт. Остановились перед цепью автоматчиков.

– Выходим! – приказал Каретный. Он освободился от медицинского халата, кинул ком белой ткани в угол машины. Вылез наружу.

На площади было ветрено, липко. Туманно горели фонари. Улица, ведущая вниз, к Кремлю, была заставлена с обеих сторон бэтээрами. В узком, оставленном среди брони коридоре мчался «Мерседес» с мигалкой. Министерство обороны от остальной площади отделяла двойная цепь автоматчиков. По синим беретам и нарукавным эмблемам Белосельцев распознал в них десантников.

Каретный показал офицеру документ. Тот поместил книжицу в яркое пятно десантного фонаря, затем перевел это пятно на лицо Каретного. Дважды, проходя через обе цепи, Белосельцев предъявлял свой пропуск, получая в зрачки слепящий пучок света. В массивных дверях Министерства их снова задержали, отобрали оружие. Долговязый солдат-постовой долго рассматривал список, отыскивая в нем фамилию Белосельцева.

Они поднялись в лифте, стиснутые молчаливыми, озабоченными офицерами. Перед входом на этаж их снова проверили, просмотрели документы и списки. Белосельцев был не в силах отрешиться от зрелища толпы, истребляемой пулеметами, а потому, чтобы не выдать своего состояния, стал рассматривать роскошный коридор Министерства обороны, обитый дорогими породами дерева, с зеркалами и бронзой, устеленный алыми коврами, по которым расхаживали молчаливые полковники и генералы.

– Кто хотел меня видеть? – спросил он Каретного.

– Все те же… Наши друзья и начальники, – неопределенно ответил Каретный и отошел от него. Он присоединился к двум молодым генералам, которые что-то стали ему выговаривать.

Он слушал, кивал, и все трое стали удаляться, отражаясь в высоких зеркалах.

Белосельцев стоял в стороне, наблюдал за присутствующими. Перед массивной дубовой дверью с медными ручками стояли автоматчики. Белосельцев догадывался, что это была приемная министра. У самой двери, готовые по первому знаку кинуться в приемную, стояла группа многозвездных генералов с тонкими папками. Они делали вид, что неспешно беседуют, а сами чутко следили за дверью.

Другая группа генералов, помоложе и ниже званием, держалась особняком, дальше от двери. Разговаривали чуть громче. Некоторые позволяли себе прохаживаться по ковру, оглядывать в зеркало свои новые, с золотыми погонами френчи.

Полковники держались отдельно. Среди них было немало пожилых, в несвежих мундирах, плохо сходившихся на тугих животах. Выделялись полковники-милиционеры в синей форме. Один из них, отойдя на шаг, разговаривал по радиотелефону.

Чуть дальше, и тоже особняком, держалась группа штатских. Среди них были седоголовые, обрюзгшие и совсем молодые, но все в малиновых, темно-зеленых и синих пиджаках с бронзовыми пуговицами, по виду – служащие банков или владельцы частных фирм и компаний.

Следя за их перемещениями, угадывая их отношения друг к другу, уровень зависимости и субординации, Белосельцев увидел, как в коридор вошли двое. На них были без знаков различия комбинезоны, высокие зашнурованные бутсы. У обоих похожие стройные, литые тела. Они обладали особой, свободной и одновременно сдержанной осанкой, едва уловимыми движениями и переливами мышц, характерными для спортсменов или танцоров. В одном из вошедших Белосельцев узнал Антона, офицера «Альфы», за кем безуспешно охотился всю неделю. Он отчаялся отыскать его и вдруг увидел здесь, в озаренном люстрами министерском коридоре.

Оба вошедших осмотрелись и, не смешиваясь ни с одной из групп, встали поодаль. Их появление казалось Белосельцеву невероятным, как невероятной казалась недавняя бойня в Останкино, а до этого – сидение в осажденном Доме Советов, а до этого – встреча с Каретным в белых палатах, а до этого – вся его прежняя жизнь, состоявшая из войн и лишений, сквозь которые кем-то незримым и властным был проложен маршрут и вектор, приведший его в зеркальный коридор министерства с генералами и офицерами «Альфы».

Не спуская глаз с офицера, Белосельцев стал мучительно думать, как подойти к нему незаметно. Передать и получить информацию.

Каретный прогуливался с молодыми щеголеватыми генералами. Он уже побывал в конце коридора, развернулся и теперь шел обратно, что-то втолковывая собеседникам. Они были старше его по званию, но почтительно слушали Каретного. Поравнявшись с Белосельцевым, Каретный зорко взглянул на него. Они стали медленно удаляться по красному ковру, среди зеркал, золоченых рам и генеральских лампасов.

Воспользовавшись тем, что Каретный его не видит, Белосельцев двинулся сквозь негустое скопление военных к офицерам «Альфы». Проходя, не задерживаясь, произнес: «Бэтээр бортовой номер 78». Заметил, как вздрогнул Антон, изумленно скосил в его сторону глаза. Узнал, но Белосельцев прошел мимо. Стал удаляться, глядя себе под ноги, где мягко, гася звук шагов, краснел шерстяной ковер. Он хотел дойти до конца коридора, развернуться и на обратном пути улучить момент, перемолвиться с офицером.