Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

– Нет, – ответил я за него. – Он не может.

– Да, – отчетливо произнес через ларингофон Мартин Силен. – Я закончил ее.

Я тупо смотрел на старика.

– На самом-то деле, – хихикнул поэт, – это он ее закончил.

Костлявая рука, обтянутая пергаментной кожей, с трудом поднялась, и скрюченный палец ткнул в мою сторону.

Полковник Кассад глянул на меня с подозрением. Я покачал головой.

– Да проснись ты, засранец! – В голосе поэта прозвучало отеческое участие. – Ну-ка поищи свой скрайбер!

Спохватившись, я резко обернулся к прикроватному столику. Скрайбер исчез.

– Все напечатано. Наштамповано с миллион резервных копий. Отправлено в инфосферу прямо перед телепортацией, – просипел Силен.

– Инфосферы нет, – тупо сказал я.

Мартин Силен хохотал до слез, а потом снова закашлялся.

– Нет, малыш, ты не просто тупица, – перевел синтезатор. – Ты безнадежен. А что такое, по-твоему, Бездна? Проклятая инфосфера проклятой вселенной, мальчишка. Я слушал ее веками, еще до того, как девочка дала мне причастие с этими своими нанотехническими паразитами. Вот чем, малыш, занимаются все писатели, все художники, все творцы! Слушают Бездну, пытаясь услышать голоса мертвых. Почувствовать их боль. И боль живых тоже. Поиски музы – не более чем путь, каким художники и святые вступают в Связующую Бездну. Энея это знала. И ты это должен знать.

– Вы не имели права передавать мой рассказ! – возмутился я. – Он мой. Я его написал. Он не входит в ваши «Песни».

Знай я, по какому шлангу подается кислород, непременно б наступил на него и так бы и стоял!

– Дерьмо собачье, малыш, – столь же ласково сказал Мартин Силен. – Зачем, по-твоему, я отправил тебя в этот одиннадцатилетний отпуск?

– Как зачем? – удивился я. – Чтобы спасти Энею.

Поэт чуть не захлебнулся кашлем. Видимо, его это рассмешило.

– Да не нуждалась она в спасителях, Рауль. Вот черт, да насколько я понимаю, это она то и дело вытаскивала из огня твою никчемную задницу. Даже если на помощь приходил Шрайк, он приходил только потому, что она его самую малость приручила. – Бельма мумии, прикрытые окулярами, обратились на полковника Кассада. – Тебя приручила, я хотел сказать, тебя, машина-убийца.

Я попятился и наткнулся на биомонитор. Над головой в отверстии башни висела большая, круглая Старая Земля. С каждой минутой она становилась все больше и больше. Голос Мартина Силена вывел меня из задумчивости.

– Но ты еще не закончил, малыш! «Песни» не дописаны.

Я уставился на него через разделявшие нас метры холодного пространства.

– О чем ты, старик?

– Ты должен доставить меня туда, вниз, и там мы их допишем, Рауль. Вместе.

Телепортироваться на Старую Землю мы не могли – там не было никого, кем бы я смог воспользоваться в качестве маяка, – а потому решили с помощью эргов приземлить весь кусок Эндимиона. Подобное предприятие могло бы погубить старого поэта, но старый поэт заорал, чтобы мы Бога ради заткнулись и делали свое дело. И мы заткнулись. «Sequoia Sempervirens» уже часа два кружила на низкой орбите около Старой Земли – или просто «планеты Земля», как требовал называть ее Мартин Силен. Согласно данным всех оптических приборов и всех наших радаров, люди на планете отсутствовали, зато во множестве водились разнообразные животные, рыбы, птицы. В атмосфере не было зафиксировано ни малейших следов загрязнения. Сначала я думал приземлиться в Талиесин-Уэсте, но, посмотрев на экраны, обнаружил, что все постройки исчезли. Теперь там была пустыня. Тот Рим, в который вернулся когда-то второй кибрид Джона Китса, тоже исчез. Исчезли все города, все автострады – все, что я считал экспериментальными реконструкциями львов, медведей и тигров. На Земле не осталось никаких следов человека. Она бурлила жизнью и здоровьем, словно дожидаясь нашего возвращения.

Я стоял у корабля Консула, в куске города-внутри-Древа, в окружении старых друзей Энеи. Я говорил о приземлении, интересовался, не хочет ли кто отправиться с нами, и все это время думал только о маленьком металлическом контейнере в сумке отца де Сойи.

– Простите, месье Эндимион, – вдруг сказал А.Беттик, подходя ко мне, – не хотелось бы вас прерывать. – Казалось, голубое лицо старого друга вот-вот покраснеет от смущения. Так бывало всякий раз, когда ему приходилось высказывать кому-либо свои возражения. – Но мадемуазель Энея оставила мне указания на случай, если вы вернетесь на Старую Землю, что вы, совершенно очевидно, и сделали.

Все молча ждали. Я вообще-то не слышал, чтобы она давала указания андроиду на «Иггдрасиле». С другой стороны, к концу путешествия там был страшный шум и полная неразбериха.

А.Беттик откашлялся.

– Мадемуазель Энея говорила, что во время приземления, если таковое состоится, корабль должен пилотировать Кет Ростин, кроме него, на планету должны высадиться еще четверо. Она просила меня принести извинения всем, кто хотел бы спуститься на Старую Землю немедленно. А особые извинения – самым дорогим друзьям: мадемуазель Рахиль, мадемуазель Тео. Мадемуазель Энея просила заверить вас, что все вы будете желанными гостями на Земле ровно через две недели, в последний день пребывания корабля-дерева на орбите. Кроме того, она просила сказать, что через два стандартных года… то есть через два земных года, конечно… всякий, кто будет в состоянии телепортироваться сюда сам, сможет посетить Старую Землю.

– Через два года? – переспросил я. – Это почему?

– Мадемуазель Энея не объяснила, месье Эндимион, – покачал лысой головой А.Беттик. – Извините.

– Ну и кому же дозволено спуститься сейчас? – поинтересовался я. Если моего имени в списке нет, я все равно высажусь, пусть даже вопреки ее последнему желанию. Пробью себе дорогу силой. Или угоню корабль Консула.

– Вам, сэр. Она вполне однозначно упомянула вас, месье Эндимион. И месье Силена, разумеется. Отца де Сойю. И… – Андроид смущенно замялся.

– Продолжай! – бросил я более резко, чем хотел.

– Меня, – договорил А.Беттик.

– Тебя, – повторил я. И тут же все понял. Андроид проделал вместе с нами долгий путь… был с Энеей даже дольше, чем я, – из-за разницы в объективном времени, набежавшей во время моей одиночной одиссеи. Более того, А.Беттик ради нее, ради нас, рисковал жизнью, он потерял руку на Роще Богов, угодив в западню Немез. Он учился у Энеи еще до того, как Рахиль и Тео – не говоря уж обо мне – стали ее учениками. Конечно, она хотела, чтобы ее друг А.Беттик был на Старой Земле, когда ее прах будет развеян по ветру. Мне стало стыдно.

– Извини, – сказал я. – Ну конечно, ты должен пойти с нами.

А.Беттик едва заметно кивнул.

– Еще две недели, – повернулся я к остальным нашим друзьям. На их лицах читалось разочарование. – Через две недели мы все будем там, внизу. И посмотрим, какие сюрпризы приготовили нам львы, медведи и тигры.

Попрощавшись с нами, тамплиеры, Бродяги и люди покинули островок Эндимиона, чтобы помахать нам вслед с лестниц и мостов корабля-дерева. Рахиль уходила последней. Внезапно она обернулась и крепко обняла меня.

– Чертовски надеюсь, что ты достоин этого, – прошептала она. Понятия не имею, о чем говорила эта пылкая брюнетка. Она – как и большинство женщин – всегда была для меня загадкой.

– Порядок, – сказал я, и мы все поднялись в башню к Мартину Силену.

Я увидел Старую Землю… Земля… над головой. А потом она вдруг стала размытой и совсем исчезла – силовое поле башни слилось с полем дерева, сгустилось, поля разъединились, и город поплыл в пространство, подталкиваемый ходовыми полями. Тамплиеры и Бродяги устроили пульт управления в лазарете, и без того забитом реанимационной аппаратурой, и там стало совсем тесно. Мне почему-то пришло в голову, что, когда эрги попытаются приземлить целый городок с башней, звездолетом и ведущим в никуда обрубком моста на планету, лишенную космопортов и диспетчерской службы, я узнаю о неминуемой катастрофе за секунду до гибели – пойму, глядя на бесстрастное лицо Кета Ростина, полуприкрытое капюшоном.

Я даже не почувствовал, как мы вошли в атмосферу. Только увидел, что изменился цвет неба в отверстии башни. И приземления тоже не почувствовал. Мгновение мы стояли в полной тишине и ждали, а потом Кет Ростин оторвался от дисплеев, прошептал что-то своим любимым эргам и повернулся к нам:

– Приземлились.

– Я забыл сказать вам, где мы должны приземлиться, – встрепенулся я, вспомнив пустыню, которая когда-то была Талиесином. Должно быть, именно там Энея была счастливее всего. Там мы должны развеять ее прах – я знал, что это ее прах, но все равно не верил, – развеять на знойном ветру Аризоны.

Кет Ростин оглянулся на Мартина Силена.

– Я сказал ему, где приземлиться, – прохрипел синтезатор голосом старого поэта. – Где я родился. И где намерен умереть. А теперь не будете ли вы все столь любезны перестать ковырять в носу и выкатить меня отсюда, чтобы я мог взглянуть на небо?