Волшебный квартет - Клиффорд Саймак

— Но сейчас клетка вовсе не вертится,— заметила Иоланда.— Колесо вертится, а клетка нет.

— Увы, это потому, что сломалось зубчатое колесико, что поворачивает клетку. Совсем сломалось, пополам. Я как раз тем сейчас и занят, что делаю новое колесико. Как только я его сделаю — клетка снова будет вертеться.

— Ты давно здесь живешь? — спросила Иоланда.

— Не могу сосчитать, сколько лет. Я был еще молодой, когда здесь поселился.

— И птицу с собой привез?

— И птицу привез. Она живет у меня очень давно.

— Ты хочешь сказать, что все эти годы птица вертится вместе со своей клеткой? Тебе должно быть стыдно.

— Нет, не все эти годы,— отвечал старик,— Много лет ушло на то, чтобы научить ее говорить «Спаси, Господь, мою душу». А перед этим мне пришлось отучить ее говорить слова, которым ее научили раньше. Я купил ее у одного моряка, а он обучил ее таким словам, от которых даже бывалый человек может упасть в обморок.

— Одного я не могу понять,— сказал Харкорт,— Зачем вообще ты здесь поселился? Всякий человек, если он в здравом уме, старается держаться подальше от Брошенных Земель.

— Я прошу простить меня, господин,— ответил старик,— но ведь и вы тоже здесь, верно?

— Мы совсем другое дело,— сказал аббат.— Мы пришли сюда с определенной целью.

— У меня тоже была цель. Я видел себя миссионером среди живущей здесь Нечисти. Я сказал себе, что моих способностей и силы воли хватит, чтобы стать святым. Я думал, что у меня хватит сил и на то, чтобы стать мучеником, если уж придется.

— Но ты не стал святым. И мучеником тоже не стал.

— Я слаб,— сказал старик.— Мне не хватило мужества. Я с этим не справился. Я хотел вернуться назад, пытался бежать, но меня не пустили, и вот...

— Кто тебя не пустил? — спросил аббат.

— Нечисть. Каждый раз, как я пытался бежать, они загоняли меня обратно. Тогда я отыскал это уединенное место и укрылся здесь. Из благочестия и молитв я хотел возвести стену, которая защитила бы мое недостойное тело и спасла бы мою душу.

— Ты больше не пытался бежать к людям? Только прятался здесь?

— Нет. Много раз пытался я бежать, но они никак меня не пускали. Я думал, мне удалось от них спрятаться, но я ошибался. Они узнали, что я прячусь здесь, и каждый раз, как я пытался убежать, загоняли меня обратно. Иногда меня заставлял вернуться сюда великан или тролль, иногда гарпия, иногда кто-нибудь еще. Меня не трогали, просто заставляли вернуться сюда. Играли со мной, как кошка с мышью. Они хихикают, сидя вон на том холме,— ведь они никогда не смеются, а только хихикают. Сюда, в овраг, они не спускаются, а остаются наверху. Иногда я их вижу, хоть и редко, но я постоянно слышу, как они хихикают. Когда-нибудь они спустятся сюда, и тогда мне придет конец. Когда им надоест играть со мной, как кошка с мышью, и тогда они меня прикончат.

— Ты говорил о стене благочестия, которую пытался воздвигнуть. Твой говорящий попугай — это часть стены?

— Я делал что мог. Я использовал все средства.

— Ну хорошо, ты обучил попугая говорить «Спаси, Господь, мою душу». И какая тебе может быть от этого польза? Ты же сам говоришь, что он просит Господа спасти не твою душу, а его. Он говорит «мою душу», а не «душу моего друга», или «моего хозяина», или «этого человека». Даже ты мог бы понять, что это нелепость. Ведь у попугая нет никакой души.

— Я хотел, чтобы он замолвил за меня слово,— отвечал старик.— Но нужно, чтобы слово было попроще. Мне нелегко далось его обучение даже этому, не говоря уж о таких тонкостях. Я думаю, Господь поймет.

— Ну и ну,— сказал потрясенный аббат.— Никогда еще ничего подобного не слышал.

— Он просто сумасшедший,— сказал Шишковатый.— Ни один разумный человек не отправится миссионером к Нечисти. К язычникам — да. Даже к неверным, там еще есть кое-какая надежда. Но не к Нечисти. Ведь Нечисть — совсем не то, что люди, будь они христианами, неверными или язычниками.

— Пусть я сумасшедший,— возразил старик,— но всякий сходит с ума по-своему. Я шел своим путем. И оправданий не ищу.

— Ты заблудшая и нераскаянная душа,— заявил аббат.— И заблуждения твои многочисленны и разнообразны. Начиная с того, что ты даже сейчас не понимаешь, что натворил. Сын мой, тебе за многое придется держать ответ, много пролить слез, прежде чем...

— Погоди, Гай,— вмешался Харкорт.— Где же твое христианское милосердие? Этот человек представляет тот самый простой народ, который ты должен быть готов прощать. В нем непременно есть что-то хорошее. Хотя бы просто мужество — ведь он много лет прожил здесь.

— Больше того,— сказал Шишковатый,— он может быть нам кое-чем полезен. Что бы ты сказал,— обратился он к старику,— если бы мы тебе помогли? Ты бы согласился помочь нам?

— От всей души,— отвечал старик.— Только как могли бы вы помочь такому, как я?

— Ты сказал, что тебе не дают покинуть эти места, что Нечисть тебя не выпускает, а когда ты пытаешься убежать, она неизменно заставляет тебя возвращаться назад. Так вот, ты можешь уйти с нами. Мы беремся защитить тебя и...

— Ты хочешь сказать, чтобы я отсюда ушел?

— Именно это я и хочу сказать. Ты пытался уйти...

— Но это единственное безопасное место, какое я знаю,— возразил старик.— Здесь они меня не трогают. Они следят за мной, издеваются надо мной, глумятся, но пока еще не причинили мне никакого вреда. Если я пойду с вами, я окажусь ничем не защищен. Больше того, если я пойду с вами, я навлеку на вас всю их злобу, и тогда...

— Ну хорошо. Если ты хочешь остаться здесь, мы можем помочь тебе в другом. Вот эта дама искусна в резьбе по дереву. Она может сделать зубчатое колесико, которое нужно тебе, чтобы клетка вертелась. Она может сделать это быстро и искусно.

— Вот это была бы для меня большая помощь,— сказал старик.— Я мог бы сделать его и сам, только с большим трудом и не очень хорошо.

— А за это,— продолжал Шишковатый,— ты расскажешь нам о стране, что лежит к западу отсюда. Мы направляемся туда, но почти ничего о ней не знаем.

Старик покачал головой:

— Этого я сделать не могу. Я ведь говорил вам, что не выхожу из этого оврага уже много лет, мне не дают отсюда выйти. И об окружающей местности я ничего не знаю.

— Ну вот, опять ничего не вышло,— сказал Харкорт.

— Сначала коробейник, а теперь и этот,— подтвердил аббат.— От обоих нам никакого толку.

— Но все равно я ему вырежу колесико,— сказала Иоланда.— Из милосердия.

И тут что-то произошло. Харкорт не успел заметить, что именно, но он ощутил, что что-то произошло, и остальные тоже это ощутили. Все вокруг как будто мгновенно изменилось. Люди неподвижно застыли на месте как стояли, всякие звуки внезапно прекратились, и наступила полная тишина, как будто что-то наглухо отделило их от остального мира.

Это длилось всего мгновение — может быть, не дольше, чем один удар сердца, и во всяком случае, не дольше, чем один вздох. Но что-то случилось с временем, и им показалось, что это длилось гораздо дольше, чем один удар сердца или один вздох.

Первым опомнился старик. С возгласом ужаса он подпрыгнул, повернулся в воздухе и, опустившись на землю, бегом пустился наутек, начав перебирать ногами еще раньше, чем они коснулись земли. Через мгновение он уже скрылся за поворотом оврага.

Словно какое-то шестое чувство заставило Харкорта обернуться — может быть, это и было шестое чувство, хотя потом он не мог ничего припомнить. Обернувшись, он увидел великана, который вышел из леса на поляну. Он шел вперевалку, огромный, заросший черной шерстью, отвратительный и невероятно толстый. Его раздутый живот свисал так низко, что наполовину закрывал болтающиеся гениталии. Он был гол, а сзади тащился унизанный колючками хвост.

Харкорт схватился за рукоятку своего меча, и послышался скрежет стали о ножны.

— Убери свой меч,— сказал ему великан, приближаясь.— Я вас не собираюсь трогать. Нам незачем кидаться друг на друга.

Харкорт вложил меч в ножны, но руку держал на рукоятке. Великан присел на корточки.

— Идите сюда,— сказал он.— Давайте посидим и потолкуем. Может быть, если мы поговорим начистоту, и вам и мне будет кое-какая польза. И скажите вон тому священнику, чтобы он опустил свою громадную булаву,— Он повернулся к Шишковатому,— Ты один тут разумный человек— ты даже не пытался взяться за секиру. Даже эта прелестная молодая девица — и та приготовила стрелу.

— Досточтимый великан,— ответил Шишковатый,— если бы мне понадобилось прибегнуть к секире, я бы погрузил ее в твое жирное брюхо прежде, чем ты успел бы досчитать до одного.

Великан усмехнулся:

— Не сомневаюсь. Ни минуты не сомневаюсь. Я кое-что слышал про тебя или про тебе подобных.

Харкорт вышел вперед и сел на корточки напротив великана. Теперь он заметил, что великан уже стар. На первый взгляд казалось, что он весь зарос черной шерстью, однако вблизи было видно, что на груди и плечах у него пробивается седина. Клыки, торчавшие из верхней челюсти, пожелтели, а на одной руке не хватало кисти: вместо нее к тупому обрубку предплечья была привязана металлическая чашка. Пальцы другой руки оканчивались треугольными, острыми как бритва когтями, тоже пожелтевшими от старости.