Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы - Дмитрий Стародубцев

Белоплащные воины, ошеломленные происходящим, обнажили клинки, писцы открыли в ужасе рты, а их стержни застыли на полуслове, и только один Партифик оставался безразличным.

– Божественный! – обратился к Алеклии Семерик, встав между ДозирЭ и правителем. – Как истинный телохранитель, отвечающий собственной головой за твою жизнь, я не могу позволить тебе драться с этим неблагодарным псом. Если ты уж так хочешь поединка, позволь мне сразиться за тебя, и клянусь честью, я отомщу за все оскорбления, которые нанес тебе этот недостойный раб.

– Нет! – твердо отвечал Алеклия. – Это мое личное дело. Оно не касается государственных вопросов, а поэтому я не могу позволить кому-либо рисковать вместо себя. Дай свой меч. Я приказываю тебе! Ну же!

Семерик, весь красный от волнения, перехватил тяжелый меч за лезвие и рукоятью вперед протянул Инфекту. Тот взял, примериваясь к оружию, взвесил его в руке и ладным молниеносным движением рассек воздух перед собой.

Такой же меч с опаской вручили ДозирЭ.

Уже опустилась ночь, и в зале Голубых Вод только жаркие огни факельниц освещали потускневшее пространство. Птицы и животные затихли, буйные краски растений поблекли. Фонтаны молчали, и только где-то мирно журчал ручей.

Для поединка выбрали подходящее место, ровное, хорошо освещенное и достаточно широкое, чтобы соперники могли маневрировать.

Пока суд да дело, на ДозирЭ со спины напал один из телохранителей, пытаясь его убить. Несмотря на внезапность, ДозирЭ успел отскочить в сторону и в следующее мгновение со всей силы влепил в лицо нападавшему рукоятью меча. Тот упал, истекая кровью, на пол полетели выбитые зубы. Божественный был в бешенстве и строго предупредил остальных белоплащных.

Наконец всё было готово, и соперники стали сходиться. Те несколько человек, которые при этом присутствовали, окружили место схватки и с несказанным удивлением наблюдали за действиями поединщиков, так до конца и не веря, что это может происходить на самом деле.

«Да, пожалуй, я нашел единственный выход, – думал Алеклия, внимательно наблюдая за движениями своего противника. – Нет никакого сомнения в том, что, если б я отдал его Вишневым, в народе меня обвинили бы в том, что я по ложному навету жестоко расправился с молодым человеком из-за люцеи Андэль. Если же я его сейчас убью, а бедняга крайне изможден, и сделать это будет не сложно, – всё будет справедливо. А к славе созидателя и полководца прибавится слава блестящего поединщика. Народные собрания будут мною гордиться. Да – это единственный выход. Будь проклят тот день, когда я впервые увидел Андэль!»

Еще недавно ДозирЭ чувствовал себя превосходно, удивляя окружающих безрассудной смелостью и странной терпеливостью: ведь раны его были ужасны. Но вот действие чудотворного снадобья стало проходить, и вновь явилась нестерпимая боль, а вместе с ней черный неистовый страх охватил отрезвевший мозг. Молодой человек, будто ранее ведомый каким-то другим ДозирЭ, который сделал все, чтобы избавиться от последней надежды на спасение, вдруг осознал ужас того, что происходит на самом деле. Он вдруг увидел себя как бы со стороны, собирающегося убить своего военачальника, испугался, и тут меч его безвольно опустился к земле, и сам он остановился и поник головой.

– Что же ты? – недовольно топнул ногой Алеклия. – Сражайся!

ДозирЭ попробовал вновь поднять меч, но рука не слушалась.

Он видел перед собой своего Инфекта, которого ранее готов был защищать, даже ценою собственной жизни, видел перед собой своего Бога, которому поклонялся; он любил его каждой частичкой своей души: он не смел направить в его сторону закаленный клинок меча Славы.

– Я не могу, – наконец признался ДозирЭ. – Я не могу, убей меня!

И ДозирЭ отшвырнул меч в сторону, упал на колени и склонил голову.

Партифик, стоящий в стороне со скрещенными на груди руками, только бесстрастно кивнул головой, словно знал, что именно так всё и закончится.

– Мой Бог! Я люблю тебя так, как не любит тебя ни один твой подданный. Я раскаиваюсь в своем поступке и настоятельно требую, чтобы ты немедленно меня казнил, выбрав самую беспощадную казнь. Знай только одно: всё, что я совершил, было сделано из-за любви к Андэль. Во имя этой любви я и готов умереть.

«Опять это слово „любовь“»! – со скукой подумал разочарованный Алеклия, нехотя возвращая счастливому Семерику его меч.

– Ну что же с тобой делать? – беззлобно спросил Божественный, которого вся эта история уже изрядно утомила.

От его гнева не осталось и следа, тем более что последний поступок молодого человека произвел на него весьма благоприятное впечатление.

– Знаешь что? – сказал с открытой улыбкой Алеклия. – Ты, несомненно, должен умереть. Все, что случилось, не может быть прощено. Но я ценю твое мужество и дам тебе возможность умереть, как подобает воину. Если ты поклянешься в ближайшее время погибнуть в бою, я отпущу тебя с миром и даже пощажу твоих друзей. Ты можешь не спешить – у тебя есть некоторое время, но и не забывай о нашем договоре. Согласен?

– Благодарю тебя, Великий и Всемогущий, о лучшем наказании я не мог и мечтать. Но как же Андэль?

– О! – только и произнес Божественный, пораженный неслыханным нахальством. – Эй, приведите Андэль!

В скором времени в зале Голубых Вод в окружении десятка белоплащных воинов появилась Андэль. Она была с распущенными волосами, босая, без единого украшения, в скромной прямой плаве из грубой льняной ткани. Более всего она походила на приговоренную к казни, хотя Инфекту девушка напомнила непорочную деревенскую невесту перед брачным обрядом.

Ее юное светлое лицо было чуть подернуто на щеках живым сердитым румянцем. Глаза были волнующе заплаканы, но взгляд – тверд, а губы своевольно сжаты. Прямая спина, высоко поднятый подбородок. Довольно странная уверенность в ее незавидном положении.

Она так решительно шла и так смело смотрела вперед, что казалось, ее волю сокрушить невозможно, и это восхищало. Но тут перед ней предстал истерзанный ДозирЭ, она тихо вскрикнула, и всё очарование ее стойкости бесследно исчезло.

– Андэль, искусительница моя заблудшая, – обратился к ней Божественный, тщетно стараясь быть строгим, – я хочу задать тебе лишь один вопрос. Но, прежде чем я это сделаю, мне надо кое-что сообщить… За твой сегодняшний проступок я должен был бы тебя уничтожить и вымарать твое имя из всех летописей. Ты принесла моему сердцу такую боль и такую печаль, какую вряд ли оно заслужило. Но вместо этого я милостиво прощаю тебя, и более того – обещаю, что происшедшее сегодня не будет иметь последствий, ни для тебя, ни для этого юноши – твоего обезумевшего воздыхателя, который, как ты видишь, уже достаточно пострадал… Ты знаешь, как ни странно, мне не хотелось бы с тобой расставаться. Я желаю, чтобы всё плохое было как можно скорее забыто и чтобы ты вновь была бы моей и любила бы меня, как прежде. А чтобы тебе любилось крепче и чтобы ты наконец забыла о своих прежних поклонниках и перестала считать себя рабыней и грезить о свободе, которой тебе якобы недостает, я не буду больше стеречь тебя, словно копи Радэя, и с завтрашнего дня ты можешь свободно передвигаться, как тебе заблагорассудится, и делать всё, что захочешь. Я обещаю, что не буду чинить тебе препятствий. Кроме того, ты сможешь тратить столько золота, сколько захочешь… Теперь ты видишь, насколько я добр и незлопамятен? Так что ответь мне: готова ли ты остаться со мной или предпочтешь покинуть своего хозяина с этим неудачником? Как решишь, так и будет – воля твоя. Хотя я и имею на это полное право, но не хочу тебя принуждать. Только знай: назад дороги не будет!

Андэль внимательно посмотрела на Божественного: он был обаятелен, великолепен, прекрасен… Она перевела взгляд на ДозирЭ. Тот, безнадежно изуродованный, показался просто отвратительным, однако глаза его – единственное, что напоминало о прежнем герое, – сверкали тем самым ослепительным огнем, огнем неуемной жизненной страсти, который всегда и придавал ее чувствам по отношению к нему особый неповторимый терпкий привкус.

– Андэль, богиня моя, – вдруг произнес ДозирЭ, заметив на себе взгляд девушки. – Помни, какой бы выбор ты сейчас ни сделала, я люблю тебя и буду любить. Пока бьется мое сердце…

– Ты будешь отвечать или всё решить за тебя? – нетерпеливо осведомился у люцеи Божественный.

– Я хочу быть с ним! – после напряженной паузы вдруг указала Андэль на ДозирЭ.

Все присутствующие не смогли скрыть замешательства, даже видавший виды Партифик. Что же касается Алеклии, то он не сдержался и с досадой сорвал со своей головы лотусовый венец. Он не мог и предположить, что девушка способна так смело противоречить своему Великому и Всемогущему – мужчине, которому еще совсем недавно была предана до беспамятства и поклонялась, словно идолу. Глупая вздорная девчонка! И как он ее не раскусил с самого начала?