Конец сюжетов - Людмила Улицкая

— Ну вот, пролилось все, теперь маленько поведрело…

— А вы говорили, сорок дней, — напомнила злопамятно Женя.

— А кто же его считает… Нам не ко времени сейчас дожди-то… Никак… На завтра-то три? Или сколько?

И Женя сообразила, что завтра может приехать хозяйка, и просила, чтобы Тарасовна оставила ей пять литров…

Утром следующего дня Надька увлекла всю компанию встречать мать к автобусу, и уже в десять все стояли на остановке. Хозяйка Анна Никитишна, красная, с распаренным потным лицом и двумя огромными сумками, приехала ближе к обеду. Сашка с Тимошей несли, взявши по ручке, одну кругло-набитую сумку, за вторую было взялись Петя с Гришей, но не сдюжили, и несли ее Анна Никитишна с дочкой, тоже поделив ручки…

Она была широкой натуры, бывшая местная жительница Анна Никитишна. Давно уже работала на хорошей должности в Москве, в УПДК, на ней лежали присмотр и обслуживание высших дипломатических чиновников по части уборки, стирки, стряпни. Штат у нее был — сотня баб, работа очень хлебная и очень ответственная: ошибок там не прощали. Но Никитишна была умна, дипломатична и наверху имела защиту. Женя этих подробностей не знала и потому было несказанно удивлена, когда дачная хозяйка стала распаковывать свои сумки и весь стол покрылся продуктами неземного питания, так что Гришка тут же и высказался:

— Космонавтская еда, да?

Да, и питье. В железных баночках, в маленьких бутылочках, и оранжевый порошок, из которого простым растворением водой происходил апельсиновый сок с газом…

— Ребятам, ребятам твоим гостинцы… Ты меня так выручила, Жень. Сейчас бы Надька в Москве без делу сидела, а тут хоть на воздухе… Мы с Колей поговорили, значит, так решили: мы за август с тебя денег не берем. Раз ты Надьку при себе оставила, значит, и мы со своей стороны… Ты меня поняла? — подмигнула Анна Никитишна, и Женька в который раз подивилась тому, что Надька, красотка писаная, так сильно похожа на свою медведицу-мать, низколобую, мелкоглазую, с рубленым носом и длинным, от уха до уха, ртом…

— Поняла, Анна Никитишна. Спасибо за гостинцы, они такого и не видали… Только вот насчет денег… Лишнее, ей-богу… У меня видите какое лето, и так двое прибились, и мне все равно, одним меньше, одним больше. А Надька — не ребенок, а золото. Помогает… Совсем другое дело, чем мальчишки… Девочка у вас отличная… — Про Надькино вранье Женя в этот момент и не вспомнила, удивленная широтой и щедростью этой полупростой тетки.

Детей уложили поздно — и за ужином долго сидели, лакомились всякими невиданными из пакетиков штучками, сладкими и солеными, и орешками, и резиновыми конфетами, и жвачкой малиновой и апельсиновой… Потом мыли ноги, чистили зубы, укладывались на новых местах, потому что уступили большую главную кровать Анне Никитишне с Надькой, а Сашку отправили на прежнее Надькино место…

Наконец дети угомонились, и Анна Никитишна вынесла из летней кухни бутылку водки, трехлитровую банку соленых огурцов своего посола и баночку рыжиков, все это прижимая к груди и тяжело топая по размокшей дорожке. И они еще долго сидели на терраске, и Анна Никитишна рассказывала Жене про свою геройскую жизнь, как она все сама, сама, и добилась и положения, и достатка… Могла бы и больше, но не хочет, потому что знает всему цену, и чего она достигла, то ей в самый раз, и большего ей не надобно…

Анна Никитишна выпила, за вычетом трех рюмок, бутылку водки, съела, за исключением одного небольшого огурца, трехлитровую банку солений — среди огурцов там обнаружились также маленькие патиссоны и зеленые помидоры, — и они разошлись, вполне довольные друг другом.

«Нормальная девчонка», — одобрила про себя Женю Анна Никитишна.

«Экзотический продукт эта тетка», — решила Женя.

Утром Анна Никитишна удивила Женю своей холодностью, а Женя не догадалась списать ее на легкое похмелье после вчерашнего. Хозяйка надела резиновые сапоги и отправилась в огород — спасать заглохшие в сорняках остатки редиски. Надя последовала за матерью — она вообще от нее ни на шаг не отходила, все тыкалась в нее, как теленок.

К вечеру ближе Анна Никитишна засобиралась. Сумки набила огородной зеленью и ранней картошкой, которую принесла Тарасовна. Прихватила и прошлого года соленья из подвала.

— Пропал у нас этот год для хозяйства, — объяснила Анна Никитишна Жене, — по весне дали нам с Николаем две путевки в санаторий, так мы посадки и пропустили. Считай, все хозяйство в этом году у нас под паром.

Потом все пошли провожать Анну Никитишну к автобусу. Один, шестичасовой, не пришел, пришлось ждать следующего. Ребятам надоело сидеть на бревнах, и они побежали на берег. Женя осталась с хозяйкой вдвоем и сделала легкую разведку:

— А что, Надю в Испанию со школой возили?

— Да, — равнодушно ответила Анна Никитишна, — я другой раз Николаю говорю, ну что ты ее лупишь, она учится хорошо, в доме помогает, а он — нет, говорит, учить надо. Может, и прав — Надька-то в классе первая отличница. Набирали для испанского кино, и изо всей школы трех только и выбрали. Полтора месяца продержали, и билеты на самолет, и питание, и гостиница, все за их счет. Нам ни копейки не стоило. Еще и денег заплатили. Но Николай брать не велел, не бери, говорит, потом от ихних денег не отмоешься. Мы же в УПДК работаем, не на заводе… — Она поковыряла пальцем в задних зубах, пожевала, пощелкала. — Испанский, он неплохой язык, на нем и Куба, и Латинская Америка. Пригодится. Я так думаю, мы ее в иняз определим.

«Так, — подумала Женя. — С Испанией ясно».

— А может, в юридический? С милицейской-то медалью? — закинула Женька еще одну удочку.

— Да какая медаль, Жень? Одно название! Почетный знак это. Она маленькая была, ей заморочили голову-то — медаль, медаль! Это она сама тебе рассказала? Во болтушка! У нас убийство в доме было, старушку топором зарубили. Фоторобот развесили, всех соседей собрали, инструктировали, если похожего увидят, чтоб сообщили. А у нас отделение милиции — во дворе. Ну моя и увидела — мужик в шапке мерлушковой, сразу побежала, его тут же и повязали. Оказалось, племянник старухин. Они и так на него думали, а тут он сам пришел, Надька-то его по фотороботу вычислила. Она очень приметливая… Да и удачливая — ей все в руки идет.

— И сын ваш такой же?

— Какой сын? — удивилась Анна Никитишна. — Нет у нас никакого сына.

— Как же? А Юра? Она все про своего старшего брата Юру рассказывает… — еще более удивилась Женя.

Анна Никитишна налилась краской, свела брови, и сразу стало видно, что не зря ее в этом самом УПДК держат:

— Ну, паршивка! Так это она по двору разнесла, что у нее брат… Соседкам много не надо, слух пустили, что у Кольки моего где-то на стороне сын есть… Вот оно откуда пошло! Ну Женя, ну я ей задам!

И она закричала зычным голосом:

— Надька! Беги сюда!

И Надька услышала и сразу же побежала, и ребята за ней. Они неслись в горку, дорожка была скользкая, не просохшая после длинных дождей, и видно было, что Гришка упал и подшиб Петю, и они барахтались на мокрой траве, а Надька бежала со всех ног…

Но тут из-за поворота вывернулся автобус и хотел мимо остановки промахнуть, но Анна Никитишна замахала кулаком, дверца передняя открылась, и она впихнулась туда вместе со своими сумками и, обернувшись к Жене, крикнула:

— Мы в ту субботу с отцом приедем, он с ней разберется, с паршивкой… врать… врать моду взяла…

Прибежавшая Надька увидела отъезжавший автобус и заплакала — в первый раз за две недели увидела Женя девчачьи слезы: с мамой не попрощалась. Она не знала, что ее ждет впереди…

Женю разбирал смех. Она обняла Надьку:

— Ну не реви, Надюша. Видишь, как сегодня автобусы ходят, без расписания — тот совсем не пришел, а этот раньше времени…

Теперь Женю интересовал один-единственный вопрос, вернее, ответ: что там на задах огорода, есть ли эта самая проплешина, о которой говорила Надька:

— Идем, покажешь, где у вас на огороде земля от лучей выгорела…

— Конечно, покажу, — Надька взяла Женю за руку. Рука у нее была мягкая, пухлая, приятная на ощупь. Они вернулись к дому, не входя на террасу, прошли на зады, где огород сам собой переходил в поле, потому что забор зимой повалился, и Николай не успел его поднять из-за того санатория.

Сначала Женя подумала, что это просто канализационный люк с обыкновенной чугунной крышкой. Потом поняла, что эта площадка раза в два больше. А вглядевшись, заметила, что нет там никакого шва: в середине действительно вроде чугуна, даже и поблескивает, а потом светлеет, с краю же этой спаленной земли прорастают травки, тонкие, бледные, по одной, а потом трава густеет и переходит в травяные заросли, которые давно пора бы скосить… Женя постучала ногой, обутой в резиновый сапог, — ну, может, не чугун, а асфальт… Потом села в серединке круга и попросила еще раз рассказать, как это было. И Надя с охотой пересказала свой рассказ и показала, откуда появилась летающая тарелка, где развернулась, как зависла и куда убралась…