Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13 - Вальтер Скотт

Дженкин с яростью ударил себя кулаком по лбу.

— Полно, полно, — сказал Ричи, — ваш гнев ничему не поможет. Скажите лучше, куда вы держите путь?

— К дьяволу, — огрызнулся Джин Вин.

— Страшное это место, если слова ваши надо понимать буквально; но если вы употребляете их метафорически, то в этом большом городе найдутся места и похуже таверны Дьявола, так что я не прочь пойти с вами и распить вместе полгаллона горячего хереса — он предотвратит несварение желудка и послужит приятным вступлением к холодной цыплячьей ножке.

— По-хорошему прошу, отпустите меня, — взмолился Дженкин. — Я не хочу, чтоб вы пострадали от моей руки. Может, вы и впрямь желаете мне добра, но только на меня накатило такое, что я сейчас опасен даже для самого себя.

— Так и быть, я готов рискнуть, только пойдем со мною. Тут есть неподалеку подходящее местечко, до него ближе, чем до таверны Дьявола, — какое, к слову сказать, зловещее название, отобьет всякую охоту выпить. Я предлагаю пойти в таверну у церкви святого Андрея — тихое заведение, где я частенько промачивал горло, когда жил с лордом Гленварлохом по соседству с Темплом. Что за чертовщина с ним? Так рванулся, едва с ног не сбил.

— Не называйте при мне имени этого коварного шотландца, если не хотите свести меня с ума! — воскликнул Джин Вин. — Я был так счастлив, пока не знал его. Он виноват во всех бедах, которые на меня обрушились, по его милости я стал вором и сумасшедшим.

— Если вы вор, то перед вами судья, если вы безумец — перед вами лекарь, но судья милосердный, а лекарь терпеливый. Послушайте, мой друг, об этом лорде каких только слухов не ходило, но в них было не больше правды, чем в бреднях Магомета. Самое худшее, в чем его можно упрекнуть, — это то, что он не всегда любит внимать добрым советам, как следовало бы ему, и вам, и всякому молодому человеку. Идемте со мной, идемте же! Если небольшое денежное подспорье и множество превосходных советов способны помочь вашему горю, то могу сказать одно: вам повезло, что вы встретились с человеком, который в силах дать и деньги и совет и сделает это с превеликой охотой.

Настойчивость шотландца сломила упрямство Винсента, который был так взволнован, что лишился способности сам принимать решения, и потому с готовностью подчинился чужой воле. Он дал отвести себя в небольшую таверну, расхваленную Ричи Мониплайзом; там их усадили в уютном уголке и поставили перед ними полгаллона горячего хереса, от которого шел пар, и голову сахара. Им подали также табак и трубки, но курил один Ричи: он с недавних пор завел эту привычку, считая, что она придает ему больше степенности и важности и что табачный дым служит приятным, завораживающим собеседника сопровождением к мудрым сентенциям, струящимся из его уст. После того как наполненные стаканы были в молчании осушены, Ричи вторично спросил, куда направлялся его гость в ту минуту, когда им посчастливилось встретиться.

— Я же вам сказал, что шел к своей погибели, то есть в игорный дом. Я решил попытать счастья, рискнув этими последними монетами, — авось и выиграю столько, сколько нужно заплатить капитану Шаркеру, чей корабль стоит в Грейвсенде, готовый отплыть в Америку. Ну, а там — прости-прощай! По пути сюда мне уже встретился один дьявол, он хотел было отклонить меня от моего намерения, но я от него отделался. Кто вас знает, может вы из той же породы? Какие вечные муки вы уготовили для меня, — добавил он с диким видом, — какую цену вы за них предложите?

— Да будет вам известно, что я с таким товаром дела не имею ни как продавец, ни как покупатель. Если вы откровенно расскажете, в чем ваше горе, то я сделаю все возможное, чтобы вызволить вас из беды, однако не буду расточать заранее обещаний, пока не услышу вашей истории: и опытный врач не прописывает лекарства, пока не изучит всех признаков болезни.

— Кому какое дело до моих несчастий, — проворчал бедняга и, сложив на столе руки, опустил на них голову в полном отчаянии, с каким изнемогающая под непосильным грузом лама бросается на землю, чтобы умереть.

Подобно многим людям, придерживающимся о себе высокого мнения, Ричи Мониплайз очень любил утешать ближних, ибо, с одной стороны, это давало возможность проявить свое превосходство (утешитель неминуемо, хотя бы и на короткое время, получает преимущество перед страждущим), а с другой — потворствовало его страсти к разглагольствованиям. Он принялся безжалостно допекать кающегося грешника пространной речью, полной таких избитых истин, как «людская судьба переменчива», «бог терпел и нам велел», «слезами горю не поможешь», «вперед надо быть умнее»; к атому он добавил несколько укоризненных слов, осуждающих прошлое поведение Джина Вина, — он прибег к едким упрекам, видя в них средство для преодоления упрямства больного, подобно тому как Ганнибал воспользовался уксусом, чтобы проложить себе путь через горы. Однако сносить молча подобное извержение пошлостей свыше человеческих сил, и Джин Вин — то ли желая остановить поток слов, вливаемых ему в уши «рассудку вопреки», то ли вняв изъявлениям дружбы, которым, по словам Филдинга, люди в несчастье всегда столь охотно верят, то ли просто для того, чтобы излить в словах свои горести, — поднял наконец голову и сказал, обратив к Ричи красные, опухшие глаза:

— Побойся бога, приятель, придержи свой язык, и ты все от меня узнаешь. А затем сделай мне милость: простимся и разойдемся в разные стороны. Знаешь ли ты, что Маргарет Рэмзи… Да ты видел ли ее когда, дружище?

— Видел один раз в доме мейстера Джорджа Гериота на Ломбард-стрит. Я был там во время обеда.

— Да, помню, ты помогал тогда подавать кушанья. Так вот, эта пригожая девушка — а я продолжаю считать ее самой пригожей из девушек, живущих между собором святого Павла и Темпл-Баром, — выходит замуж за вашего лорда Гленварлоха, чума его возьми!

— Но это невозможно, любезный! Что за чушь ты городишь? Вы, лондонские ротозеи, попадаетесь на первоапрельскую шутку в любой месяц года. Чтобы лорд Гленварлох женился на дочери лондонского механика! Да я скорее поверил бы, что великий пресвитер Иоанн женился на дочери еврейского разносчика!

— Полегче, братец, — заметил Джин Вин, — я никому не позволю отзываться неуважительно о моем городе, даром что у меня своих забот по горло.

— Прошу прощения, любезный, я не хотел никого обидеть, но что до этой женитьбы, то она попросту невозможна.

— И все же она состоится, так как и герцог, и принц, да и все прочие ввязались в это дело, а уж пуще всех наш король; старый дуралей раскопал где-то, что Маргарет — важная дама у себя на родине; впрочем, все шотландцы выдают себя за важных особ.