Русь изначальная - Валентин Иванов

После хазарского побоища за два десятка лет Поросье объединилось до самой Припяти. К югу росские владения перевалили через Рось. Из припятских лесов, с земель кислых, тощих, люди тянулись на степной чернозем. Теперь пашут на Турьем урочище, где прежде таился дозор от слабой росской слободки. Ныне дальний дозор перебрался на гору-могилу, откуда молодой Ратибор вместе с орлами караулил хазар.

Уголичи жили по-старому. Слобод не держали, но воины были хорошие и пешком и на конях. Их старшие назывались не князьями, а жупанами.[72]

Когда на уголичей нападали, они, бросая пашни и жилища, прятались по своим углам и в этих узких местах, где малой сплои можно многое совершить, оборонялись. Пашня привязывала уголичей к долинам, доступным для нашествия. Потому-то они не строили себе хороших домов и градов, а обитали в плохих хижинах, которые не жаль было покидать на разорение.

Спрятав детей, женщин, стариков бессильных, уголичи умели хорошо дослеживать, били исподтишка нападавших на Угол, заманивали в засады. Иной раз удавалось им брать добычи больше, чем они теряли на потравленных полях и в сожженных хижинах.

Между собой рода ссорились из укоренившейся привычки похищать девушек в жены и угонять из молодечества скотину. От врагов прятались порознь. Поэтому уголичи, как понял Ратибор, и жили раздробленно.

О гуннах, с которыми у россичей были только кровавые встречи, уголичи хранили добрую память – они были союзниками. Владан поминал гуннов как людей справедливых, не утеснявших друзей. Немало коренных ромеев, бежавших из империи, жило среди гуннов. Ныне беглые ромеи ищут убежища и у уголичей. Владан показывал Ратибору красивые серебряные пряжки работы беглых ромейских умельцев. Дед Владана с другими воинами ходил под рукой Аттилы Батюшки на закат солнца в страну Галлию и вернулся с хорошей добычей.

Своим настоящим врагом уголичи считали ромейскую империю. С незапамятных времен ромейское войско грабило славян, ловило для рабства, и редко кому удавалось вырваться из ромейской неволи. Бывало, будто успокоятся ромеи. Нет, опять начинают. А воевода Хилвуд задумал совсем извести славянский род. Много раз он налетал на дрогувичей, верзутичей, веунтичей, чьи земли на полуночь от Дуная. Хилвуд дотла выжигал поля, селения, леса, захватывал скот, многих людей убил и еще больше угнал рабами за Дунай. Даже в Угол ходил злобный Хилвуд и сухим летом пускал пал по горам, чтобы выкурить уголичей из убежищ. Поняв, что нет иного спасения от ромейской беды, многие колена соединились. Общим ополчением они разбили ромейское войско. С той поры ромеи не решаются ходить за Дунай, а уголичи научились от ромеев объединять войско и шарить по чужой земле.

Не бродягами и не чужаками россичи пришли в Угол. Князь Всеслав, готовя поход, засылал в Угол посыльных с дарами. Уголичи ждали россичей и сами снарядились войском, избрав походным князем-жупаном опытного в набегах Владана.

Двенадцать конных сотен привел Ратибор на Дунай. Двадцать пять сотен осталось со Всеславом для сбережения кона росской земли.

Сбылось предсказание Вещего князя: большому войску – дело большое.

На пустом стрежне выше крепости показались челны. Считал, считал их Ратибор и сбился. Не к чему считать. Уголичи переправятся сами, помогут переправиться и россичам. Уголические гребцы гнали порожние долбленки в помощь войску. Здесь, у крепости, берега удобны для переправы. Челны, однако же, замечал Ратибор, уголичи держат в ином месте. Стало быть, хотя ромеи и не лазают на левый берег, но уголичи их опасаются.

Свою помощь союзники предложили не даром. Запрашивали, торговались, почем за всадника возьмут. Сговорились – за каждых пятерых всадников по ромейской золотой монете, считая сюда же и обратную переправу. Ратибор мог располагать лишь будущей добычей, с россичами не было не только золотой порошинки, но и каких-либо товаров на мену.

Уголичи уверяли, что ромеев в крепости мало и они не осмелятся противодействовать сильному войску: к двенадцати сотням росских воинов прибавились восемнадцать сотен сборного войска уголичей, тиверцев, верзутичей, дрогувичей. Однако же Владан не помешал Ратибору послать десять челнов со стрелками, чтобы прикрыть переправу.

Муравьями забрались на крутой берег передовые россичи и дали дымом условленный сигнал: нет нигде ромейской засады.

Челны, груженные седлами, оружием и одеждой, шли ниткой, не торопясь. Голые всадники плыли с конями, держась по течению выше челнов.

Оставив на левом берегу в начальниках старого Крука, Ратибор плыл впереди, как положено князю.

Слабое течение едва заметно сносило. Умный конь и опытный всадник держали наискось, чтобы пристать точно к намеченному месту. Версты на три хватал в месте переправы Дунай. Потому-то течение здесь слабое, потому-то переправа здесь. Разумно поставили ромеи на своем берегу крепость. Опустившись в воду, Ратибор перестал видеть каменные стены. Думалось ему, как он сам сумел бы выждать, сумел бы не дать вылезти из воды голым, безоружным.

Ратибор приподнимался, оглядываясь на своих. Вся река уже рябила лошадиными и человеческими головами. Днестр – река куда более узкая, раза в три меньше плыть. Однако же пришлось потруднее. Течение там сильное, и челнов не было. Потопили десятка четыре лошадей. Сорок всадников остались об одном коне, пока не добудут себе подставы. Недосчитались и троих людей. Никто не заметил, как они пошли кормить рыб да раков. Молодые. Горды, упрямы. Такой сам будет себя спасать, на помощь же не позовет ни за что. Дескать, скажут потом: ты не смог… Зато здесь Ратибор строго приказал гребцам, чтобы глядели.

Вот и стержень. Течение усилилось, круче вправо взяли и конь и пловец. Однако же далеко быстроте Дуная не только до Днестра, но и до днепровских вод. Говорят, море здесь недалеко. В сотне верст ниже по течению Дунай поворачивает коленом на север, течет вдоль Понта. В низких землях реки медленны.

Надвинулся ромейский берег. Ратибор, различая остатки старых свай, таких же, как и на левом берегу, подумал: «Ужели мост здесь был брошен через реку в три версты шириной?..»

Достав дно копытом, гнедой согнул шею лебедем. Длинная отмель гостеприимно вела на сухое.

На горке дымил сигнальный костерок. Холодная встреча, нет хозяев. Колокол в крепости смолк.

Весело, шумно выплывали россичи. Шумно отфыркивались лошади. Десятки мощных рук выхватывали из реки груженые челны. Непривычные к наготе, россичи спешили одеться.

Ратибор же все ждал чего-то особенного. Чего? Все было обычное – воздух, земля и вода. Близился вечер.

2

Утром следующего дня на башне крепости подняли два скрещенных копья и белое знамя. Это был вызов на переговоры. Владан ответил тем же, и вскоре на лысой высотке показались три чужих всадника.

Среди россичей еще крепко жил воинский обычай, властвовали слободская строгость и безмолвное подчинение старшим. Хоть и тянулись россичи, как к чуду, поглядеть на первых воинов-ромеев, но в молчании дали им широкую улицу. Глазами их щупали цепко, не хуже пальцев. Оценивали лошадей, тяжелых, толстошеих и большеголовых, с длинной шерстью на бабках. Одетые в боевые доспехи, ромеи сидели глубоко и прочно, длинно опустив стремянные путлища. Оружия с собой ромеи не взяли.

Удивляясь себе, Малх искал под шлемами черты знакомых лиц. Все трое ромейских посланников были людьми немолодыми. Не служил ли Малх с кем-либо из них в легионах империи? Праздная мысль, праздное чувство человека, вернувшегося почти через два десятка лет.

Не будь встреч с купцами на Торжке-острове, Малх забыл бы и ромейскую речь. Недаром столько раз осыпались листья с росских лесов. Кому расти, кому стариться. Малх выкунел, как зимний заяц. Голова Малха бела, зато разросшиеся брови черны, и усы, отпущенные по-росски, не совсем побелели.

Много досады Малх доставил ромейским купцам. Прижившись среди россичей, бывший подданный империи вмешивался в торги, объясняя россичам истинные цены на соль и другие товары ромеев. Купцы грозились более не подниматься по Днепру, а кончали неизбежным примирением с упрямством славян.

Ромейский начальник не узнал в Малхе беглого подданного. Заброшенный на край империи, комес начальствовал над четырьмя сотнями пехоты и тремя сотнями конников. В их разноплеменном составе были подданные, навербованные среди нищего населения горных местностей империи, откуда при всем усилии сборщиков не поступали налоги. Были италийские военнопленные и доживали свой век несколько десятков готов, взятых в Неаполе, были персы. Эти тоже предпочли служить базилевсу с мечом в руке, а не в ошейнике пешенного серва. На всех них империя могла рассчитывать, ибо им некуда было деваться. Солдаты третьего разбора. По численности их едва хватало, чтобы занять стены величественной крепости.