Рябиновый мед. Августина - Алина Знаменская

Батюшка ответил не сразу. Уголовник ждал.

— Справедливым будь с теми, кто рядом. Доброты своей не стесняйся, от Бога она.

По стенам сарая чуть слышно ударял несильный осенний дождь.

Во время неспешного разговора попа с Ухватом Шнурок не спал. От нечего делать он стал высматривать щели в стенах сарая, коих нашлось немало. Облазив сарай по периметру, он пришел к совершенно фантастическому выводу: их никто не охраняет. Это был невероятно счастливый для побега случай.

Не поверив собственной догадке, он разбудил шпану, а те, в свою очередь, подняли на ноги весь сарай. В несколько минут разобрали пару-другую досок в крыше и беспрепятственно, подобно муравьям, потекли наружу и растворились в ночи один за другим.

Последним покидал сарай Ухват.

— Давай вместе, батя. Что тебе здесь? Вишь, как подфартило!

Священник только головой покачал:

— Я не пойду. Да и ты бы не ходил, болящий, пропадешь.

— Ну тогда молись за меня, батя. Прощай.

И уголовник скрылся в ночи, а в отверстую дыру в потолке заморосил дождь.

Утром явилась охрана и, отперев сарай, обнаружила одного-единственного продрогшего арестанта.

Пытаясь загладить собственную халатность, охрана в спешном порядке решала, как быть с оставшимся бедолагой. Его напоили горячим чаем с хлебом, и теперь он сидел перед начальником особого отдела тюрьмы, на столе у которого лежала папка с делом заключенного.

— Вознесенский Сергей Владимирович, — провозгласил крепкий, средних лет военный и с интересом взглянул на заключенного: — Так отчего ж не побежали со всеми, Сергей Владимирович? Преступная халатность охраны, скажем прямо, была ведь вам на руку?

— Мне с бандитами не по дороге, — ответил священник. Начальник помолчал, листая дело, покачал головой:

— Несколько сроков у вас, смотрю. Сначала — ссылка, затем — лагерь. И вот опять продлили. Упрямый вы человек, батюшка, как я погляжу.

— В чем же, гражданин начальник, мое упрямство? — удивился заключенный.

— В ссылке вы продолжали вести религиозную пропаганду. Вот здесь сказано — целую общину возле себя организовали, службы совершали. Так?

— Ну а как же иначе, ежели меня Бог на это дело поставил? У вас своя служба, у меня — своя. Люди в моем слове нуждаются, и бросить их я не могу.

— Вона как! — Военный покачал головой, усмехнулся. — Ну а в лагере что ж? Не одумались?

— Что вы имеете в виду, гражданин начальник?

— Хлебнули баланды-то, почистили парашу? Небось уголовники пайку отнимали? Было?

— Как не бывать? Человек слаб…

— Ну и что? Скажете — тоже люди? Нуждаются в вашем слове?

— А как же? — искренне удивился отец Сергий. — В лагере я познакомился с прекрасными людьми! С прекрасными… В Вологде у нас в бараке профессора были, инженеры, врачи. Когда профессора читали лекции, их слушали даже урки. Что вы! И они все нуждались в слове Божьем…

Начальник покачал головой:

— Удивляюсь я вам, Вознесенский. Вот тут в деле донос на вас от одного из ваших «прекрасных людей». Все подробно расписано, как вы в лесу литургию служили, как из черники давили «вино» для причастия… Просто поэма!

— Да, было. Благостные минуты. В лесу, а как в храме! — согласился старик, и начальник особого отдела снова покачал головой. У начальника был старый больной отец, возраста приблизительно этого зэка. К старости тот совсем выжил из ума, не узнавал внуков и невестку, стал отчего-то злым и всех подозревал в каких-то каверзах против своей особы. Боялся старик только его одного — своего сына и тихо жаловался ему на домашних, когда он приходил со службы и обедал. Находиться с отцом в одной квартире стало сущим мучением, и сам начальник часто размышлял об истоках этой старческой ненависти и маразма. Доктор ссылался на возраст и пережитые отцом потрясения — потерю жены и дочери. И вот перед ним другой старик. Разве этот не пережил потрясения? Ярославская епархия в минувшее десятилетие находилась под особым вниманием ГПУ-НКВД. Именно здесь был центр внутрицерковного сопротивления, не хотели ярославцы идти за новым, «красным» патриархом Сергием.

А этот горе-протоиерей еще и летопись вел, фиксировал речи опального патриарха Тихона. Как его должны были на допросах трясти! Вытрясали небось причастность к заговору. Не сознался. А в лагере? О! Там о церковников только ленивый ноги не вытирает, это дело известное. Так ведь улыбается и весь даже как-то светится старик! Все ему нипочем. А может, у него свой, особый вид старческого маразма?

Начальник захлопнул папку, завязал шнурки.

— Как же вы, батюшка, можете утверждать, что Бог существует, если вы лично его никогда не видели? Это какое-то задуривание мозгов. К чему? Людям о насущном думать надо, а вы им — сказки. Ведь доказать-то вы ничего не можете!

— Математически вычислить Бога невозможно, так же как и доказать его отсутствие, — согласился арестованный. — Если бы это было возможно, то человечество давно привело бы эти доказательства. Господь познается только душой, духом человека. Притом если душа стремится познать Бога и это познание — милость Господа и дар его.

— Ну, допустим, вы познали его и, более того, он вас с определенной целью на землю послал. Ну тогда почему он спокойно взирает, как вы, извиняюсь, баланду лагерную хлебаете и унижения терпите? Или что это, по-вашему, тоже — особая благодать?

— А как же?! — воскликнул отец Сергий. — На все лишь надо взирать духовными очами, и все будет на пользу духа.

Начальник отдела встал, прошелся. С некоторых пор почки стали доставлять неприятности, это злило. Под форменным кителем приходилось носить связанную из собачьей шерсти жилетку. А ведь ему всего-то сорок пять! Что уж говорить об этом, старике? Неужели не хочется старому сидеть тихо за печкой, в тепле? Небось кости болят, простатит мучает, желудок нормальной пищи требует… Ведь что, в сущности, значат наши убеждения, если на весах против них — тарелка горячего супа?

Он снова вспомнил своего отца, как тот немедленно появляется на кухне, едва кто-то из домашних звякнет ложкой о тарелку. Голод, пережитый в первые послереволюционные годы, так крепко врезался в сознание старика, что теперь он постоянно не прочь поесть.

— Власти вам дают шанс, Сергей Владимирович, надеются перевоспитать вас. Учитывая многочисленные просьбы вашего сына Артема Сергеевича, учитывая заслуги вашего покойного сына, комиссара Красной армии… Вам лишь нужно пересмотреть ваши взгляды или хотя бы не высказывать их открыто… Ведь вы пожилой уже человек, сгинете ведь в лагерях!

— Что ж, вы предлагаете мне на пороге вечности выпачкать душу предательством? — серьезно спросил священник и посмотрел на военного чистыми глазами.