Новая царица гарема - Георг Борн

Пожелав спокойной ночи старикам, она по обыкновению отправилась в соседнюю комнату и сделала вид, будто легла спать. Когда старики заснули и в передней комнате воцарилась тишина, она тихо и осторожно поднялась с постели.

Реция прислушалась: все было тихо. Чтобы успокоить проснувшегося ребенка, она покормила его грудью и, когда тот заснул, встала. Кругом были тишина и безмолвие. Она осторожно отворила дверь в соседнюю комнату. Гафиз и Макуса крепко спали, их громкий храп раздавался в комнате.

Реция тихо прокралась мимо их постелей, тихонько отворила дверь в прихожую. Холодный ночной воздух пахнул на нее, но она даже и не почувствовала этого, так была взволнована. Она быстро вышла на воздух, осторожно притворив за собой дверь. Никто не слыхал ее ухода. Повсюду в хижинах было тихо, все уже спали. С ребенком на руках она бежала прочь, бесцельно стремясь вперед. Ее преследовала одна мысль – поскорее избавить себя и свое дитя от всех скорбей этого мира. Пробегая по полю, она вдруг заметила вдали два огненных глаза приближающегося локомотива. Луч надежды блеснул на ее лице. Что, если бы она с целью избавиться от своего отчаяния и беспомощного состояния вместе с ребенком бросилась на рельсы? В одну минуту все было бы кончено.

Она торопливо направилась к рельсам. Ясно слышался шум приближающегося поезда. Со взглядом, обращенным к небу, она поцеловала своего ребенка.

– Так должно быть! – воскликнула она. – Только на небе ждет нас спасение и покой, здесь на земле мы беспомощны и обречены на гибель.

Крепко прижав малютку к своей груди, она опустилась на рельсы; горе и отчаяние ее были так велики, что она не чувствовала при этом ни малейшего страха. Напротив, ей казалось, будто она уже готова была вступить в ту блаженную обитель, где кончаются все земные бедствия.

Она поднялась. Громче раздавался шум локомотива, словно бешеное фыркание ужасного дракона с огненными глазами. На минуту ею овладел ужас.

– Прощай, мой Сади, я умираю за тебя! – воскликнула она и затем снова легла между рельсами.

Ночной мрак скрывал страдальцев от глаз машиниста, да если бы он и видел их, то был уже поздно тормозить поезд и тем спасти несчастных.

Свист локомотива возвестил городу о приближении поезда. В эту самую минуту вагоны переехали несчастную мать и сына…

XXIX. Бегство Зора

Принц Юсуф напрасно употреблял все старания, чтобы отыскать следы Реции, но он все еще не успокоился, хотя и не говорил более Гассану о своем желании еще раз увидеть прекрасную девушку. Юсуф платонически любил Рецию. Он вовсе и не думал назвать ее своей. Он хотел только еще раз увидеть ее, еще раз поговорить с нею. Она была так прекрасна: ему хотелось остановить свои пламенные взгляды на ее лице, на ее чудных выразительных глазах. Но ему никак не удавалось ее увидеть, хотя он и не жалел ничего, чтобы только отыскать ее.

Гассан, приобретавший все большую и большую благосклонность султана, не говорил Сади более ни слова о Реции с тех пор, как заметил, что между ним и принцессой завязалась любовь, которая с каждым днем принимала все более и более серьезный характер. Об открытой помолвке не было и речи, султан еще не дал на это своего согласия, но что в скором времени она должна была состояться, в этом Гассан не сомневался, а потому и молчал о Реции. «Если бы Сади еще думал о ней, – рассуждал Гассан, – он мог бы спросить о ней сам». Но Сади не спрашивал. Это нисколько не удивляло Гассана, в сердечных делах он был нечувствителен, почти суров. Ему не казалось странным, что Сади отрекся от своей первой любви теперь, когда ему, смелому, домогающемуся величия и славы паше, выпала на долю любовь принцессы. Он находил естественным, что Сади был настолько умен, чтобы всем остальным пожертвовать ради этого блестящего будущего, тем более что Рошана была прекрасна, заманчива и величественна. Высота ее сана и богатство еще усиливали это обаяние и увеличивали число домогавшихся ее руки.

Сообщая своему другу, что принцесса Рошана стала их союзницей, Сади ни слова не сказал ни о своей помолвке, ни о своей любви к Рошане. Гассан и не спрашивал его об этом; он был рад, что они нашли новую союзницу в борьбе с шейх-уль-исламом, и вместе с Сади надеялся, что ей удастся открыть местопребывание пророчицы.

Однажды вечером Сади был у Гассана в Беглербеге. Вдруг на взмыленной лошади прискакал туда слуга и передал ему собственноручную надушенную записку принцессы. Эту записку принес один из ее невольников на квартиру к Сади и как можно скорее велел передать ее паше. Сади взял записку и отпустил слугу. Тут он развернул ее.

– Читай скорее, я горю нетерпением узнать, что это такое, – сказал Гассан.

Сади стал читать вслух:

– «Союзница твоя извещает тебя, что время между твоим посещением и получением этих строк она провела не в бездействии. Во-первых, я прогнала своего неверного слугу Лаццаро. Во-вторых, я рассорилась с Мансуром. В-третьих, благодаря счастливому случаю, от одного старого укротителя змей я узнала, где пророчица…»

– Принцесса знает это! – горячо перебил его Гассан.

– «Если ты поторопишься, – продолжал Сади, – ты сегодня же можешь иметь ее в своих руках, и тогда тебе и твоему товарищу Гассан-бею удастся освободить Зора-бея, чего я от души желаю, так как это и твое желание. Пророчица – у палача-черкеса Будимира».

– У черкеса-палача. Дальше. Читай дальше!

– Я кончил, – отвечал Сади. – Последние слова – доказательства благосклонности ко мне.

– Письмо это важно для нас, Сади. Поспешим же немедленно к палачу!

В эту минуту разговор обоих друзей был прерван. Явился камергер султана и по высочайшему повелению позвал Гассана. Султан желал, чтобы он сопровождал его на прогулку.

Новая помеха.

– Я сейчас же отправлюсь один, – сказал Сади и простился с товарищем.

Гассан поспешил к султану. Сади же из дворца отправился к берегу и сел в приготовленную для него лодку, приказав гребцам грести к противоположному берегу и повернуть в канал.

Начинало быстро темнеть. Как стрела, скользила по воде лодка. Сади был исполнен ожидания и нетерпения. Если бы вследствие письма ему удалось найти пророчицу у черкеса-палача, он был бы новой, большой благодарностью обязан принцессе. Он и так уже гордился тем, что одного его слова было достаточно, чтобы она перешла на другую сторону, гордился тем, что она называла себя его союзницей и что его желания были также и ее. С самого возвращения у него не было ни одной спокойной минуты. Умчались, так сказать, все преследовавшие его злополучия: чины и почести буквально посыпались на него. И теперь его занимала только одна мысль – отыскать Сирру.