Письма с Дальнего Востока и Соловков - Павел Флоренский

Дорогая Оля, присылаю тебе наброски (по книгам) отдельных ветвей и листьев дерева ГИНКО (Ginkgo biloba), дерева глубоко занимавшего меня своим строением с самого детства, хотя я и не знал, что в нем занимательного. Экземпляры его росли в Батуме на бульваре. Когда нас с Люсей водили гулять, я всякий раз останавливался перед гинко и щупал его листочки.

Замечательна их веерообразная, t японском стиле, форма, белесовато–зелено–голубой цвет, жилсоватость без соединительных перемычек. Это признаки древюсти (вероятно и сероватый цвет), промежуточности между собственно листом и хвоей.

Лишь впоследствии я узнал, что гинко, действительно, есть пережиток далекого прошлого — живое ископаемое класса, уже вымершего, возникшего в конце каменноугольн. времени, получившего большое распространение в середине юрского времени и затем полувымершего. Лишь при японских храмах сохранились экземпляры, от которых теперь размножены по ботанич. садам прочие, да затем найдены еще экземпляры в Ю. Китае (кажется недавно). Кстати сказать, семена гинко съедобны и напоминают фисташку. В моем гербарие листья гинко были, м. б. и еще есть, поищи. — У меня с детства был особый нюх на явления и вещи, которые магически привлекали мое внимание без какого‑либо явного повода. От них волновался не только ум, но и все существо, билось сердце, пробегал по спине холод. Уже много лет спустя, потом открывалось, что это явление или вещь в самом деле представляют исключительный интерес, что они — «особые точки» (выражаюсь математически) мировой ткани и что в них—ключи к пониманию глубокого прошлого мироздания или каких‑либо затаенных его уголков. Вот, и гинко я срисовывал, желая вспомнить свое детской волнение, присылаю тебе эти зарисовки как стенограмму своего развития. Ho хорошо понимаю, что даже самый объект может оказаться бездушным чужому взору, не говоря уже о плохом рисунке. —Напиши мне, знаешь ли ты какие‑нибудь составные растения, типа неразрывных сообществ, и какие именно? Обсудите этот вопрос все совместно. Что такое микориза? Могут ли какие‑нибудь растения жить без кислорода? Какие современные растения ты знаешь, происхождение которых относится к древним геологическим временам? Крепко целую тебя, дорогой Олень. Будь здорова и слушайся мамочку. Играешь ли в 4 руки? Еще раз целую.

г. Загорск (б. Сергиев)

Московской области

Анне Михайловне Флоренский

Флоренской Павел Александрович

Пионерская ул., д. 19 Cn. I, Осн

1936. ХІ.29—30[2386]. Соловки. № 78. Дорогая Аннуля, вчера получил два ваших письма, оба под № 29, от 14 «ноября» и 20 октября. О маленьком в старых письмах я не писал сознательно: его очень люблю и мне было тяжело писать о нем, находясь в полной неизвестности, и боязно напоминать вам. Оба его снимка получил, хорошо, что увидел его хоть на снимке. Как я уже писал, он очень похож на Васюшку, особ, на меньшем снимке. Карточка Тики с На ашей доставила мне приятные впечатления. Один из моих б: изких знакомых очень одобрил снимок работы Мика, а также t Тику; этот знакомый сам много снимал, особенно портретов и хорошо знает фотографию. Мик на снимке мне не то чтобы не понравился, а обезпокоил: очень уж напряженности в нем мн<го. Я по прежнему занимаюсь водорослями, и даже по преимуществу в направлении биол. химии и морфологии, а попутю делаю и зарисовки для вас: они доставляют мне спокойствие,: ак по процессу полумеханическ. работы, так и по назначению — быть пересланными вам. М. б. эти рисунки, в которых вырахается то или иное наблюдение, будут интересны кому–ниб. из *ас. Отвечаю тебе на вопросы по водорослям[2387]. Ho сперва, чтобп не забыть, сообщаю по получении открыток А. И. Поблагодари его за память; он и С. А. единственные из моих школыых товарищей, которые поддерживают связь, даже несмотря за мое молчание, впрочем не по моей вине. Водолазов здесь нет, драгировка (ловля) водорослей производится с плоскодонное лодки—байды—при помощи драги (по японски канза). Это шест ок. 5—6 м длиною, снабженный ні верхнем конце перекладиной–ручкой, х в нижнем— расширенной надставкой, на которой укреплены четыре отростка‑как рога. Этими отростками зацепляют водоросль и затем накручивают ее на драгу, после чего водоросль можно вытаскивать. Ho тащить приходится клубок водорослей вместе с камнями, к которым водоросли присосались, камни нередко 30—40 кг весом, и потому работать драгой не легко. Оторвать водоросли от камня руками невозможно, приходится обрезать ризоиды или ножку. У водорослей корней нет, а есть корневидные присоски, которыми она держится на камне, но не питается, питание же берет всею поверхностью своего тела (слоевища, или таллома) непосредственно из воды. Упругие, тугие, без каких‑либо твердых частей, без волокон, словно сделанные из резины, стебли водорослей напоминают змей. И когда байду наіполнят ламинариями, то сидишь в ней как в капустных листьях кишащих огромными змеями. На той глубине, с которой можно вручную драгировать водоросли, дно видно. Для взятия же водорослей с глубин больших 5—б м, необходима механизированная драгировка, которая пока не осуществлена и вообще представляет большие трудности, вследствие каменистости дна. Ho главная часть промышлен. водорослей получается не драгировкою, а—из выбросов. Если шторма дуют в благоприятном направлении, то в первый же прилив после их затихания на берег наносит множество водорослей, которые располагаются длинными, по неск. километров иногда, широкими (до 5—8 метров) валами, высотою 0,5 м. Отсюда водоросли «выносят». Выноска должна делаться быстро, т. к. водоросли может снова отнести в море или затянуть песком, а в теплое время они, кроме того, быстро загнивают. Вынесенные водоросли раскидываются на лугу или на кустах, если время сухое, для просушки, или же складываются в кучи для консервации, и тогда, обычно весною, пережигаются для получения золы. Пережог ведется либо в кострах, либо на особых печах, в зависимости от условий погоды и оборудования. XI.7. Завод полупустой по случаю праздников и тихо, если не считать радио. Сижу в полном одиночестве и грущу, хотя вместе с тем радуюсь за вас, думая что собрались на эти дни. Только мама не с вами. На дворе не [у]ютно, снег, но полутающий, в заводских помещениях холодно. Я обложен со всех сторон желтоватыми свитками, словно хартиями на древнем пергаменте. Это—новая продукция—рулонный агар. В производстве агара самая трудная часть—высушить агаровый студень (в котором 9/10 или более воды), чтобы при этом агар не закис, не заплесневел и не получил неприятного темного и безформенного вида. Обычно для этой цели применяется предварительное вымораживание студня. Ho, в виду отсутствия морозов и ненадежности их на Соловках, мы придумали новый способ сушки, на горячем барабане, который обмакивается нижнею частью в растопленный студень («бульон»), увлекает его при вращении и просушивает образовавшуюся пленку. После долгих неудачных попыток построить такой барабан собствен, средствами и почти без материалов, мы добились наконец успеха и теперь заваливаем мою лабораторию готовой продукцией, от которой все приходят в удовольствие. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля.

Дорогая Оля, все безпокоюсь о твоей голове. Знаешь ли, у меня в детстве, особенно от 4 до 8—9 лет, были никогда не прекращавшиеся головные боли. Это можно сравнить, как если бы кто‑нибудь сильною рукою схватил за затылок. От этих болей я постоянно заламывал шею назад, откидывая голову, словно стараясь скинуть тяжесть и эту схватившую меня руку, но конечно тяжесть и боль не проходили. Кроме того, вероятно от малярии, был ежедневный жар. Папа, который водил меня пройтись, был обезпокоен и много раз в день спрашивал «болит ли головка» и щупал лоб. Я видел, как он огорчается утвердительным моим ответом и обнаружением повышенной температуры, хотелось мне успокоить папу, но дело говорило за себя и ничего успокоительного сделать я не мог. Папу во время этих прогулок я закидывал тысячью вопросов, гл. образом естественно–научных и в особенности п> части тропических стран. А в голове, м. б. в связи с жаром, іепрестанно звучали симфонии. Общий характер их помню і по сей день. Это были величественные многоголосые когграпункты, в духе Баха, а частью музыка в стиле Гайдна и Мэцарта. М. б. безсознатель- но воспроизводились и вариироваіись произведения именно этих композиторов, т. к. тетя Соня тогда усиленно обучалась музыке и много играла классическ>го. Мама моя, равно как и тетя Соня, обладали хорошими тот осами и часто пели—почти исключительно Шубертовские и Глинковские романсы, т. е. пожалуй наилучшее из имеющегося в мировой вокальной литературе. Эти романсы врезались мне в сознание и, как только услышу их, невольно вспоминаю детство. Из вокальной музыки впечатления детства остались еще от женщины–врача Марьи Викторовны Флориной[2388]. Она приходила лечить нас и вообще осматривать, а заодно и пела — Даргомыжского, Глинки и др. русских композиторов. Ho пение мамы мне нравилось гораздо больше. Тетя Соня обучалась потом в Лейпцигской консерватории пению и собиралась выступать, но из за туберкулеза должна была бросить пение безусловно. Была у меня еще двоюродная сестра Нина. У нее был замечательный, словно серебряный, голос. Окончила курс в филармонии, начинала выступать—и почти внезапно умерла, от туберкулеза. Пела сестра моя Валя, по домашнему, —и тоже скончалась, от той же болезни. Вот, по ассоциациям, я впал в грустные воспоминания, совсем не ладящие с неистовыми румбами и танго, несущимися, сегодня как на грех, исключительно отчетливо от радио, через 3 стены, правда досчатых. Впрочем, я не жалею, что записываю иногда в письмах воспоминания детства, —м. б. когда‑нибудь они вам станут интересны. Напиши, какого рода рукописи тебе приходится «считывать». Думаю, это очень полезное занятие—для грамотности, развития стиля и, м. б. обогащения литературного и научного. Крепко целую тебя, дорогая Оля.