Максимализмы (сборник) - Михаил Армалинский

Но шпионы мне не попадались, и я выбрал более оптимальный метод – если гора не шла к Магомету, то я сам отправился в Америку. А в ней я полностью выздоровел от своего «холецистита» и прочих советских болезней.

Впрочем, одна осталась – нетерпимость. И эта болезнь сохраняет моё здоровье.

Антисоветская «Спидола»

На работу я пошёл в 15 лет, а по гуманным советским законам подростку до шестнадцати лет разрешалось работать не больше 4 часов в день. Папа устроил меня работать в Учебно-экспериментальные мастерские ЛЭТИ – там начальником был его фронтовой приятель Д-ов. Я собирался поступать в ЛЭТИ и заиметь в самом этом институте предпочтительные для приёма два года трудового стажа было идеальным вариантом. Меня взяли в радиомонтажники. Я учился припаивать сначала сопротивления и конденсаторы, а потом (как поощрение) дорогостоящие диоды и транзисторы на текстолитовые и гетинаксовые платы. Когда я уходил в полдень, отработав свои четыре часа, все вокруг провожали меня злобно-завистливым взглядом. Законность моего ухода никого не смиряла с тем, что они-то должны продолжать ишачить.

Именно работая в Учебно-экспериментальных мастерских ЛЭТИ, я впервые испытал оргазм от нечаянного «вибратора». Мне дали механическое задание – пройтись корщёткой по металлической поверхности панелей, на которых монтировались осциллографы. Корщётка была смонтирована на круге, который вращался мощным электрическим мотором на стальной стойке, привинченной к цементному полу. Корщётка вращалась на уровне моего живота. Я, прижимая панель к корщётке, другую сторону панели подпирал низом живота и двумя руками держал панель за боковые стороны. Корщётка сотрясала панель, а панель передавала вибрацию через одежду на мой хуй – я почувствовал приятность и, когда я прижал панель сильнее к корщётке, она завибрировала сильнее, сползла полностью мне на хуй, и я излился себе в трусы. Механика сработала. Я с тех пор полюбил работу на корщётке, но мне её давали редко. В основном я паял.

Когда мне исполнилось 16, я стал работать полную смену и даже стал членом профсоюза. Добрый профсоюз давал нашему рабочему коллективу на зиму одну пару лыжных ботинок. Их приходилось разыгрывать среди лыжников. Я лыжником не был, но в лотерее участвовать стал и выиграл, чем вызвал злобу старого, толстого механика, который навострился на лыжные вылазки, а тут я, сопляк, только что начавший работать, получил заветные лыжные ботинки. Так как у меня не было лишней одежды, жили мы бедно, то я ходил в свою вечернюю школу рабочей молодёжи в синем байковом лыжном костюме и в лыжных ботинках. Когда наступила весна, я вернул в щедрый профсоюз стоптанные ботинки.

С радиомонтажным цехом, где я паял, соседствовал маленький механический с токарным, фрезерным и ещё какими-то станками. Это было время первых транзисторных карманных приёмников и токарь III-й делал на этом дефиците неплохие рубли. Он сдавал в то время экзамен на высший разряд станочника и зубрил для этого школьную математику. Кто-то его спросил перед экзаменом, выучил ли он синусы и косинусы. На это он гордо ответил:

– Что синусы косинусы? Я их тангенсами и котангенсами заебу.

Эти тангенсы и котангенсы явно представлялись для него высшей ступенью математики, тогда ещё невысшей.

Так вот, токарь III-й сделал форму, на которой из подогреваемого листа коричневого пластика выдавливал карманный гробик для транзисторного радиоприёмника. Из деталей, заимствованных в наших учебно-экспериментальных мастерских, на текстолитовой плате собиралась простейшая схемка для приёмника, работавшего на длинных и средних волнах. III-й брал за изделие восемь рублей. Тогда это были немалые, но в то же время и небольшие деньги, учитывая, что в магазинах карманных приёмников не имелось. Если с этим приёмником выезжать на Финский залив, то можно было словить Финляндию, а значит и западную музыку. А это для меня было уже большое дело. Поэтому я у него этот приёмник купил на заработанные деньги. Но в городе приёмник ловил станции плохо и вскоре я летом на даче продал его моему приятелю по двойной цене: приятель играл вечерами в преферанс и ему нужно было слушать музыку для успокоения души – так он обосновал свою покупку.

Продав карманный приёмник, я нацелился на Спидолу. Заработанные деньги я копил на неё. Спидола была великим событием в СССР – первый переносной коротковолновый радиоприёмник. А значит, он открывал доступ не только для западной музыки, но и для глушимых, но не заглушаемых западных голосов. На всех радиолах и настольных радиоприёмниках короткие волны начинались с 25 м и шли дальше 31,41 и 49 м. На этих волнах день и ночь работали глушилки, забивающие западные голоса на русском языке. Но в импортном варианте Спидол диапазон коротких волн начинался с 13 м и далее 15,17 и 19. Считалось, что на этих волнах глушилки не работают. Купить Спидолу в Ленинграде можно было только по огромному блату, которого у нас не было. Я решил обойти эту неприступную гору и вместе со школьным приятелем поехал в автобусную экскурсию в Ригу, где изготавливалась Спидола и где, как говорили, в конце месяца их всегда «выбрасывали» в магазины для выполнения плана. Так и получилось – я её купил в первом радиомагазине, куда я зашёл. Счастью моему не было границ. Со Спидолой я не расставался ни днём, ни вечером. А летом я ходил с ней по пляжу, положив её на мою согнутую в локте руку и направляя выдвинутую антенну вперёд, как пику. Моей любимой передачей была американская Breakfast Show, которое вёл Willis Conover своим чарующим баритоном. Это были голос и музыка рая на земле.

Однако русские передачи Голоса Америки, ВВС, Свободной Европы, Немецкой волны беспощадно глушились и отстроиться от глушилок было практически невозможно. А потому я загорелся идеей переделать Спидолу на импортное исполнение с другим набором коротких волн.

В то лето мы с родителями поехали отдыхать на машине в Ригу, и рижский родственник познакомил нас с парнем, работавшем на рижском заводе, изготовлявшем Спидолы. За какие-то поллитровые единицы измерения он вынес нам длинненькие платы со знакомо напаянными на них радиодеталями. Он вытащил старые платки из барабана выбора диапазонов и вставил новые. Но, как оказалось, эти новые короткие волны тоже глушили. Я недооценил вездесущности КГБ по всем радиодиапазонам.

Когда я приехал в Штаты и в году 1980-м отправился в Японию в командировку, я быстро соскучился по американской музыке и новостям и в огромном и ярком магазине электроники купил маленький переносной коротковолновый приёмник Sony. В Японии глушилок не было, и я, насыщаясь английским, вдруг услышал знакомый баритон Willis Conover, а за ним вступил оркестр Duke Ellington. Спираль сделала ещё один чудесный виток, я был так счастлив слушать любимый голос и любимые звуки в свободной Стране Восходящего Солнца, предвкушая вкусных японочек из турецкой бани, куда меня должны были вскоре повезти.