Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан

Сам Пуанкаре не был ни Наполеоном, ни Шарлем де Голлем, хотя всегда сознавал, что хорошо выглядит в общественном мнении. Будучи полной противоположностью человеку яркому, бросающемуся в глаза, – невелик ростом, аккуратен, суетлив и строг, – он вместе с тем был умным и исключительно трудолюбивым. По-видимому, это была семейная традиция. Со стороны обоих родителей он был выходцем из буржуазных семей, члены которой становились судьями, государственными служащими, профессорами или, как его отец, инженерами. Его двоюродным братом был Анри Пуанкаре – один из ведущих математиков Франции. Раймон со своей стороны отличился в парижском лицее и в возрасте 20 лет стал самым молодым адвокатом во Франции в 1880 г. И хотя он пошел по пути других честолюбивых молодых людей и перешел в журналистику и политику, юридическое образование привило ему уважение к формам и процессам. На людях Пуанкаре был невозмутим и спокоен. Жесткий радикал Жорж Клемансо, который его терпеть не мог, назвал его «деятельным маленьким человечком, холодным, неприятным и не храбрым»[1494]. Это, как и многое из того, что сказал Клемансо, было несправедливо. В политике до 1914 г. и в страшные дни Великой войны Пуанкаре продемонстрировал и храбрость, и силу духа. И даже Клемансо никогда не мог обвинить его в коррупции, как многих других политических деятелей в Третьей республике.

Пуанкаре, что необычно для его времени и класса, был феминистом и ярым поборником прав животных. Например, он отказывался участвовать в традиционной охоте, которая проводилась в загородном поместье президента. Он любил искусство, театр и музыку особенно, и в 1909 г. стал членом Французской академии[1495]. Его многочисленные дневники также характеризуют его как человека эмоционального и чувствительного (он плакал, когда был избран президентом), которого часто ранили проявления неуважения и нападки его врагов. Когда сразу после Рождества 1912 г. он объявил, что будет баллотироваться на пост президента, на него со злобными нападками обрушились радикалы и левые. Говорили, что у его жены (замужество с Пуанкаре было ее вторым браком) было сомнительное прошлое, и даже ходили сплетни, будто она выступала в кабаре или цирке[1496]. Клемансо утверждал, что она была замужем за почтальоном, которого Пуанкаре отправил в Северную Америку. «Вы желаете спать с мадам Пуанкаре? – имел обыкновение громко говорить Клемансо. – Хорошо, мой друг, будет устроено»[1497]. Такие нападки так бесили Пуанкаре, что однажды он вызвал Клемансо на дуэль. (К счастью для первого, она так и не состоялась, так как Клемансо был опытным дуэлянтом.)

Когда Пуанкаре стал президентом, он решил максимально использовать имеющиеся у него полномочия и заниматься иностранными делами самостоятельно. Он каждый день приходил в министерство иностранных дел, принимал послов, зачастую по собственной инициативе, писал депеши и назначал доверенных друзей на ключевые зарубежные посты. В качестве министров иностранных дел он выбирал людей, которые были готовы играть вторую скрипку. 12 июля 1914 г., незадолго до начала последнего кризиса в Европе, эту должность занял умеренный социалист Рене Вивиани, хотя не обладал для этого подходящими качествами, если не считать патриотизма и красноречия. Он очень мало разбирался в иностранных делах и был склонен винить своих чиновников, когда допускал ошибки, тогда как Пуанкаре просто запугивал его. Пуанкаре слегка раздражало невежество Вивиани в дипломатии – тот не знал даже такой основной вещи, как название министерства иностранных дел Австро-Венгрии. «Когда он читает телеграммы из Вены, – выражал свое недовольство Пуанкаре, – он не может сказать Ballplatz, произнеся его как Bol-platz или Baliplatz»[1498].

Решимость Пуанкаре контролировать внешнюю политику Франции не всегда претворялась в практическую политику или руководство. Из Лондона Пол Камбон, который в конечном счете, стиснув зубы, стал его уважать, обвинил его в том, что его «ясная речь находится на службе путаных мыслей»[1499]. Пуанкаре не хотел войны, но его целью было сделать Францию сильной и более напористой в Европе, а также на Ближнем Востоке, где у Франции уже была большая заинтересованность в территориях Османской империи – Сирии и Ливане. В своем инаугурационном обращении к французскому парламенту в феврале 1913 г. он сказал, что мир возможен только в случае, если страна будет всегда готова к войне. «Ослабленная Франция, Франция, открытая по своей собственной вине вызовам, унижению, уже не будет Францией»[1500].

Пуанкаре тем не менее был готов добиваться ограниченной разрядки в отношениях с Германией. Сожалея об утраченных провинциях – Эльзасе и Лотарингии, он тем не менее не хотел использовать войну, чтобы их вернуть[1501]. Франция сотрудничала с Германией во время кризисов на Балканах в 1912 и 1913 гг., а в январе 1914 г. Пуанкаре обедал в посольстве Германии в Париже и был первым французским главой государства, который это сделал со времен войны 1870 г. Пуанкаре, по-видимому, даже надеялся, что система союзов, разделяющая Европу на два лагеря, может каким-то образом принести какую-то стабильность и дать возможность европейским державам разрабатывать договоры для мира, выходящие за рамки Европы, например по разделению Османской империи[1502]. В то же самое время он считал, как и многие из его соотечественников, что немцы – задиры, с которыми надо вести себя твердо. Он прочел Вивиани одно из своих частых наставлений: «С Германией всегда необходимо быть непреклонным и решительным; ее дипломатия склонна блефовать, и она всегда испытывает нас, чтобы посмотреть, полны ли мы решимости сопротивляться или мы склонны уступить»[1503]. К 1914 г. Пуанкаре стал более пессимистично смотреть на возможность работы с Германией. «Все больше и больше, – написал он в своем личном дневнике, – Германия воображает, что ей предначертано главенствовать в мире, что так называемое превосходство германской расы, все увеличивающееся число жителей рейха и продолжающееся давление экономической необходимости создают для нее исключительные права среди народов». Он также начал сомневаться в том, что в любом будущем кризисе Германия пойдет на уступки[1504].

Это сделало дружеские отношения Франции более, чем когда-либо, ключом к поддержанию ее величия и положения в мире. Военный союз Франции с Россией нужно было вскармливать и углублять. С одобрения Пуанкаре займы Франции на строительство российских железных дорог за два года до войны увеличились приблизительно на 500 млн франков[1505]. Он уверил Извольского, который все еще был послом России в Париже, что тот использует свое влияние на внешнюю политику Франции, чтобы гарантировать «самые тесные связи с Россией»[1506]. Он также был верен своему слову, назначив непоколебимого французского националиста Делькассе, которого Германия вынудила уйти со своего поста во время первого марокканского кризиса, послом Франции в Санкт-Петербурге. Пуанкаре также взял себе за правило посещать Россию, и впервые он сделал это, когда был еще премьер-министром. «Император Николай, – сказал Сазонов, – часто ценил в других те качества, которыми не обладал сам, и был особенно поражен решимостью и силой воли премьер-министра Франции»[1507].

Пуанкаре также разделял широко распространенную точку зрения, что Антанту следует сделать еще сильнее, связав Великобританию военными обязательствами и с Францией, и с Россией. Проблема была в том, что Великобритания, в которой внешнюю политику твердо проводил Грей, проявляла мало интереса к каким-либо шагам, кроме уверений в доброй воле и поддержке. Еще большее беспокойство вызывала внутренняя политика Великобритании, которая была сильно похожа на политику Франции в худшие времена. Там был даже сложный финансовый скандал с Ллойд Джорджем и несколькими другими ведущими либеральными политиками, которых консерваторы с воодушевлением обвинили в использовании закулисной информации с целью покупки акций компании Маркони, которая должна была получить контракт на постройку правительственных радиостанций на территории всей Британской империи. И хотя парламентское расследование выявило, что обвиняемые невиновны, отчасти потому, что купили акции только американского филиала этой компании, который не извлекал выгоды из этого контракта, ситуация выглядела некрасивой и нанесла ущерб репутации Ллойд Джорджа и других, равно как и правительства в целом. В 1913 и первой половине 1914 г., которая была даже еще более тревожной для англичан и их союзников, Великобритания пережила глубокие и острые социальные и политические потрясения с бурными демонстрациями, бомбами, баррикадами и даже вооруженным ополчением. И ирландский вопрос снова встал ребром настолько, что перед Великобританией впервые с XVII в. встала проблема возможности гражданской войны.