Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник) - Роберт Хайнлайн

Ракурс, с которого он ее видел, не менялся. Он замер на месте, а мерзкая, страшная тварь кинулась на него в последнем, смертельном прыжке. В самый последний миг, когда она заполнила весь экран, что-то произошло. Мора (или то, что ее заменяло) разлетелась на куски, и обгорелая гадина рухнула наземь.

Изображение смазалось, сменившись калейдоскопом красок, а потом чистый, звонкий голос сказал: «Смотри-ка, какой симпатичный!» Изображение восстановилось, будто подняли занавес, и Джим увидел перед собой другую образину, почти такую же страшную, как рыло убитой хищницы. Хотя образина заняла опять-таки весь экран и была причудливо искажена, Джим без труда узнал в ней респираторную маску колониста. Что пошатнуло его позицию кинозрителя, так это то, что он узнал эту маску. Ее украшали те самые тигровые полоски, которые Смайт замазал за четверть кредитки; это была его собственная прежняя маска.

И Джим услышал собственный голос: «Ты слишком маленький, чтобы гулять одному, когда-нибудь такая же гадина тебя съест. Возьму-ка я тебя домой».

Камера опять пошла сквозь заросли, на этот раз повыше, покачиваясь вверх-вниз в такт его, Джима, шагам. Потом в кадре появилась открытая местность, а на ней, в форме звезды, надувные дома Южной колонии.

Джим попривык к тому, что смотрит на себя со стороны и слышит свою речь, и продолжал наблюдать мир глазами Виллиса. Пленка, видимо, не подвергалась никакой редакции, шла полная запись того, что видел и слышал Виллис с тех пор, как Джим взял его под свою опеку. Зрительные впечатления Виллиса были не слишком точными, он видел все по-своему, в свете прежнего опыта. У «Джима», героя фильма, поначалу было три ноги, прошло какое-то время, пока воображаемая конечность отпала. Другие персонажи — мать Джима, старый док Макрей, Фрэнк — постепенно превращались из бесформенных пятен в реальные, хотя немного искаженные изображения.

Зато все звуки воспринимались невероятно ясно и четко. Джим обнаружил, что и сам впитывает разные звуки, особенно голоса, с новым для себя, глубоким наслаждением.

Самое большое удовольствие он испытал, глядя на себя глазами Виллиса — с нежностью и теплым юмором. Его образ был лишен всякого достоинства, зато им живо интересовались. Его любили, но почтения к нему не питали. Джим в фильме был чем-то вроде здоровенного бестолкового слуги: он был полезен, но полагаться на него было небезопасно, все равно что на плохо выдрессированного пса. Что до других людей, это были занятные создания, в общем безобидные, но то и дело загромождающие дорогу. Джима очень насмешило мнение попрыгунчика о людях.

Рассказ продолжался день за днем и неделя за неделей, в него вошли даже темные и тихие промежутки, когда Виллис изволил почивать или прятал свои органы чувств. Действие перенеслось в Малый Сырт. Там было очень плохое время, когда Джим куда-то подевался. Хоу был представлен как противный голос и пара ног, а Бичер вообще не существовал зрительно. История продолжалась, а Джиму почему-то не было скучно и не надоело. Он вошел в колею повествования и так же не мог выйти из нее, как и Виллис, да ему и не хотелось. Наконец действие дошло до марсианского города Кинии, где и завершилось периодом темноты и покоя.

Джим выпрямил затекшие ноги. Свет зажегся снова. Джим посмотрел на Гекко, но тот так и не вышел из транса. Оглянувшись, Джим увидел, что позади него, в глухой стене, открылась дверь. За ней виднелась соседняя комната, на стенах которой, по марсианскому обычаю, был изображен пейзаж — зеленая местность, больше похожая на дно бывшего моря к югу от Кинии, чем на пустыню.

В той комнате был марсианин. Позднее Джим никак не мог описать его: глаза марсианина притягивали к себе и не отпускали. Человеку трудно судить о возрасте марсианина, но Джим безошибочно чувствовал, что этот очень стар, старше отца и даже дока Макрея.

— Джим Марло, — звучным голосом сказал марсианин. — Добро пожаловать, Джим Марло, друг моего народа и мой друг. Испей со мной воды.

Говорил он на бейсик-инглиш с каким-то знакомым акцентом. Джим раньше никогда не слышал, чтобы марсианин говорил на языке землян, хотя и знал, что некоторые говорят. Большим облегчением было общаться на родном языке.

— Я пью с тобой. Да будет у тебя всегда чистой воды в изобилии!

— Благодарю тебя, Джим Марло.

На самом деле никакой воды они не пили, это была просто формула вежливости. Затем последовала пауза, также предписанная этикетом, во время которой Джим думал, кого же напоминает ему выговор марсианина — то ли отца, то ли дока Макрея.

— Ты чем-то опечален, Джим Марло. Твое горе — наше горе. Чем я могу помочь тебе?

— Мне ничего не нужно, — ответил Джим, — только добраться до дома и чтобы Виллис был со мной. У меня забрали Виллиса, это неправильно.

Последовало еще более продолжительное молчание. Наконец марсианин ответил:

— Стоя на земле, не всегда видишь то, что за горизонтом, но Фобос видит все.

Перед тем как сказать «Фобос», он немного запнулся и добавил:

— Джим Марло, я не так давно выучил ваш язык. Прости меня, если я не могу сразу найти слово.

— Да вы прекрасно говорите! — совершенно искренне сказал Джим.

— Я не знаю слов, их значение для меня неясно. Скажи мне, Джим Марло, что такое «Лондонский зоопарк»?

Джим начал объяснять, но остановился: от марсианина повеяло таким холодным, непримиримым гневом, что Джим испугался. Потом настроение марсианина снова переменилось, и Джим вновь ощутил дружеское тепло, идущее от его собеседника, как от солнца; оно было не менее реально, чем солнечные лучи.

— Джим Марло, ты дважды спасал малыша, которого назвал «Виллис», от… — он употребил марсианское слово, неизвестное Джиму, потом поправился: —…от водоискалки. Ты убил много водоискалок?

— Да нет, немного. Я как вижу их, так и убиваю. Слишком они обнаглели, нечего рыскать около колонии.

Марсианин задумался, потом снова переменил тему.

— Джим Марло, дважды или трижды ты спасал малыша; однажды или дважды наш малыш спас тебя. И с каждым разом вы становились ближе друг другу. День ото дня вы становились все ближе, и вот теперь ни один из вас не может жить без другого. Не уходи от нас, Джим Марло. Останься с нами. Это мой дом, а ты в нем сын и друг.

Джим покачал головой.

— Мне надо домой, и хорошо бы отправиться прямо сейчас. Вы очень добры, что предложили мне остаться, и я благодарен вам, но… — Он как можно понятнее рассказал о заговоре против колонии и объяснил, что надо скорее сообщить об этом людям. — С вашего разрешения, сэр, нельзя ли, чтобы меня и моего друга доставили обратно туда, где К’бумч нашел нас. Только я бы хотел получить обратно Виллиса.