Огненный скит - Юрий Любопытнов

Придя домой и загнав корову в хлев, он попросил у Фроси пообедать.

— Какой обед! — ответила жена. — Ужин скоро… Хорошо ты сегодня корову попас.

Мужики раскатывали старую избу Ваньки Севостьянова. Ванька только командовал — куда что сложить. Рядом с ним бегала его жена — рыжеватая плотная баба в растоптанных туфлях на босую ногу с бидончиком кваса и эмалированной кружкой. Голос у неё был резкий и раздавался далеко.

— А ну налетай! — Её рыхлое лицо в красных пятнах лоснилось от пота. — Бери квасок, а то прокиснет!

К ней подходили, по очереди пили, крякали, стирали с губ пену:

— Хороший квасок, хозяйка, холодный, задиристый.

— Прямо с ледника. — Ванькина жена одёргивала прилипающий к ногам сарафан: — Для вас старалась.

Попив квасу, мужики опять устремлялись к избе. Пыль стояла столбом: от старого трухлявого мха, от земли, наброшенной на подволок для тепла, от гнилых, иссушенных временем бревён.

— Наддай, мужики! — кричал Юрлов, выворачивая доску пола. — Не прохлаждайся — день долог да за работой не увидишь!

Мужики и не отлынивали. Придя с работы, наскоро перекусив, они побежали к Севостьянову помочь разобрать дом. Конечно, может, все и не побежали бы — нашлись бы дела, заботы, другие причины, — но Юрлов, мудрый и опытный, сказал, что не гоже отказывать своему брату рабочему в помощи: разбросать дом это тебе не часы разобрать — одному не под силу, и близкие приятели Ванькины согласились для общего дела поработать дотемна.

Тут же невдалеке, в уголке огорода на сколоченном из узких тесинок столике нехитрая закуска и бутылка недопитой водки, всё накрытое, чтобы не пылилось, полиэтиленовой плёнкой — это расщедрилась Ванькина половина, чтобы, значит, веселее работалось. Мужики недавно пропустили по соточке и дело спорее пошло, с шутками, смехом, прибаутками…

— Кто-то чапает в проулке, — сказал вдруг Николай Юрлов, отбрасывая тесину в кучу и всматриваясь из-под руки в прогон между соседними домами.

В прогоне виднелась фигура в белой рубашке с короткими рукавами.

— А не Кирилка ли, братцы идёт?

— Он, — подтвердил Роман Фёдоров, самый зоркий из всех. — Его походка разнобойная — взад-вбок.

— Тады, мужики, — хохотнул Севостьянов, — прощай толока. Делов не будет — раскрывай рты, распрямляй уши.

— Не боись, — сказал Веселов, — мы его сейчас запряжём.

— Такого запряжёшь, — вставила слово Ванькина половина. — Ему бы только лясы точить. Барма ярыжка!

Подошёл Кирилка. Глаза весело сверкали из-под козырька фуражки, и вид был довольный.

— Бог в помощь! — крикнул он, останавливаясь невдалеке от лип, посаженных вдоль улицы, и глядя на работавших односельчан.

— А и хто это к нам пришёл? — сюсюкая, словно обращался к ребенку, спросил-сказал слащаво Ванька Севостьянов. — Сам Кирилл Андреич. Вас нам только и не хватало!

Все засмеялись, ни на секунду не прерывая работу.

— Гогочете ровно гуси: гы-гы-гы! — миролюбиво произнёс Кирилка и поискал глазами, куда бы приткнуться, и присел на брёвнышко. — Я думал тут вся деревня, — скривив рот, продолжал он, — а тут — раз два и обчёлся. Какая это толока!

— Какая бы ни была, а толока. А ты бы лясы не точил, а валил бы отсюда, — обиделся на Кирилкины слова Веселов.

Кирилка пропустил его слова мимо ушей и спросил у Севостьянова, глядя на разваленную избу:

— Строиться надумал?

— Надумал, — ответил Ванька, складывая в штабель доски. — Новый дом буду строить, с масандрой.

— Мансардой, — поправил его Кирилка.

— Не один шут так или иначе.

— Помог бы, — сказал с ехидцей Кирилке Юрлов. — Зря что ли припёрся…

— Не могу, — скривил лицо Кирилка. — Поясница болит. Со вчерашнего дня вступило… Сил моих нет.

Он встал, еле распрямился, потрогал поясницу.

— Раз спина болит — иди домой, — сказал Юрлов. — Завари можжевельничку да попарь. Может, полегчает.

— А то бутылочку возьми, — добавил Борис Веселов. — Содержимое выпей, а самой поясничку раскатай. Помогает.

— Топай, топай, Кирилл Андреич, — неожиданно резко сказал Роман Фёдоров. — Недосуг нам с тобой калякать. На вечеринке, за столом, Кирилка, ты хорош, а при работе никуда не годишься. Ты зубов не покрываешь — смеёшься, а нам надо рукава засучивать да вкалывать.

— Отойди, зашибём ненароком, — прокричал ему Севостьянов и развернулся с доской на плече, концом чуть не задев Кирилку.

Завалихин отошёл в сторону, но не уходил. Он встал поодаль, под липу, прислонившись плечом к стволу и перекрестив ноги, и наблюдал, как работают односельчане. Однако молчать долго не мог. Скоро и он включился в работу.

— Кто же так отрывает! — кричал он Фёдорову, видя, что тот долго мучается с доской — никак не может её оторвать от перевода. — Возьми топор, подсунь под доску и отрывай. Зачем тебе гвоздодёр? Топор, топор бери!.. Вот! Теперь от себя, от себя!.. Толкни, толкни брус, — кричал он уже Севостьянову. — Теперь наподдень его топором. Вот так! Учить вас надо… Сами без руководителя небось и не справитесь…

Отойдя в сторонку, в прохладу, мужики перекуривали, стряхивая с плеч, с головы мелкие щепки и мусор. Кирилка крутился возле, приглядываясь к транзистору, который тихонько верещал, прислоненный к корневищу липы.

— Чей приёмник? — спросил Кирилка.

— Японский, — ответил с насмешкой Роман Фёдоров. — А тебе что?

— Да так… Хороший приёмник. — Кирилка запнулся. — С приёмником у меня история была, бубновый туз…

Кирилка оглядел разгорячённые лица собеседников — видать клюнуло: мужики навострили уши, закрыли рты.

Ободрённый этим, Кирилка продолжал:

— Года три назад пошёл я как-то за сморчками, тогда что-то хорошая весна была, и сморчков уродилось видимо-невидимо. Да вы, наверно, помните тот год: по пьянке тогда Коська Супрунов зимой замёрз в поле… Взял я тогда с собой приёмник. Хороший приёмник. С тремя каналами. На ремешке. Я его рублей за сорок в нашем культмаге купил. Иду, режу грибы, а приёмник мой играет-наигрывает. Весело мне с ним. Вольготно. Душа радуется. Все новости знаю, и воздухом чистым дышу. Вскорости повезло мне — набрёл на целое стадо сморчков. На поляне их… — Кирилка почесал за ухом, показывая этим, что он затрудняется назвать точное их число. — Повесил это я, бубновый туз, приёмник на сучок и давай работать. Такой меня азарт взял! А их, как на зло… Только один сморчок срежешь, глядь, рядом ещё торчит. На коленях я за ними, наверно, с полверсты прополз. А сморчки бегут от меня, зовут, тащат под ёлки, под берёзки, на новые полянки… И так я это за ними разохотился, что потерял приёмник. Когда хватился, что далеко от приёмника ушёл, было поздно. Искал, не нашёл. Где там! Ушёл ни с чем — потерял.