О русской словесности. От Александра Пушкина до Юза Алешковского - Ольга Александровна Седакова

class="p1">Со знаменательным заключением: «Чем удаленнее от всех социальных структур живет человек, тем легче формируется у него такая позиция (недоверие как доминанта поведения)». – Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. М.: Прогресс, 1994. С. 256–257.

108

Тот же скандальный, взрывающий благочестивую данность образ святости мы встретим у позднего Льва Толстого: в «Отце Сергии», в «Фальшивом купоне».

109

Пастернак Б. Указ. соч. С. 510.

110

См. об этом подробнее статью «„Вакансия поэта“: к поэтологии Бориса Пастернака» в настоящем издании.

111

Пастернак Б. Указ. соч. С. 69.

112

Пастернак Б. Указ. соч. С. 69.

113

Выступление на Международной конференции «Александр Солженицын. Проблемы художественного творчества», Москва, 17–19 декабря 2003 года.

114

Л. И. Сараскина в обсуждении этого выступления напомнила мне о той важной роли, которая принадлежит толстовскому сочинению в «Раковом корпусе».

115

Как в бесконечно цитированной в последнее десятилетие строке Бродского: «Но ворюга мне милей, чем кровопийца». В цепной реакции греха, изображенной в другой притче позднего Толстого – «Фальшивый купон», ворюга, подлец, кровопийца, фанатик неразделимы.

116

Ответ на вопрос журнала «Фома».

117

Признаюсь: не понимаю, зачем. Как будто освобождаться требовалось не от того, что в нашей истории страшно, а от самого лучшего в ней, от того, что, может быть, оправдывает само существование нашей страны.

118

Чтобы переменилась не только внутренняя, но и внешняя жизнь, требовалось необычайное мужество, которым мало кто обладал.

119

Заметки написаны для альманаха «Круг чтения», 1995 год.

120

Текст этой юношеской вещи был найден и опубликован много лет спустя после смерти Венички. В то время мы считали его безвозвратно пропавшим. (Прим. 2010 года. – О. С.)

121

Венедикт часто говорил о своем антиплатонизме; к «платоновским» мотивам, во всяком случае, в их популярной версии, распространенной среди русской интеллигенции, он относился неприязненно – и предпочитал аристотелизм. Он не раз говорил, что для поправления российской истории необходимо заставить каждого нашего школьника выучить наизусть Аристотелеву «Логику» и «Метафизику».

122

Рецепция Н. А. Некрасова в русской поэзии (на франц. яз.: La réception de Nekrassov) – Histoire de la littérature russe, t. III. Le temps du roman. (История русской литературы. Т. III) – Librairie Arthème Fayard, Paris, 2001.

123

Когда я сообщила М. Л. Гаспарову об этом предложении, он радостно ответил: «Прекрасно! Это будет отличный опыт самопознания. Вы многое узнаете о себе, занявшись этой темой».

124

При том, что становление трехсложников фактически произошло еще в романтической балладе, а у самого Некрасова двусложники количественно преобладают.

125

Чернышевский Н. Г. О естественности всех вообще ломоносовских стоп в русской речи (1854).

126

Чуковский К. Некрасов как художник. Пг., 1922. С. 24–25.

127

Указ. соч. С. 33.

128

Иер. Ясинский. Некрасов и молодежь 60-х годов. – Книга и революция. 1921. № 2. С. 49.

129

Вяч. Иванов. – Чукоккала. М., 1979. С. 252.

130

Пример такой перверсии подал сам Некрасов, употребив свою обычную символику и риторику в рептильных стихах «Сын народа, тебя я пою».

131

Написано для итальянского тома очерков: I Russi e l’Italia. A cura di Vittorio Strada. Banco Ambrosiano Veneto, 1996 год.

132

Все цитаты поэзии, прозы, писем и дневников Блока приводятся по соответствующим томам издания: Блок А. Собр. соч. в 8 т. М. – Л.: ГИХЛ, 1960–1963.

133

Совершенно так же описывает итальянские города влюбленный в Италию Эзра Паунд:

Partenza di Venezia

И никогда я с женщиной любимой

Не расставался, как теперь с тобой,

Все воды твои мне кричат: «Постой!»

И смех в них плещет, как огонь двойной.

Земля легенд, Венеция, виденье,

И если остов, потерпевший крах,

Как некий призрак, брезжил на волнах,

Внезапным облаком укрыв его,

Ты в полусвет и свет рядила вещество,

И, в первый миг пугаясь наважденья,

Мы слышали твое спокойное внушенье:

«Нет, я не дух. Не бойтесь ничего!»

Как некогда двенадцать рыбарей,

Утешенные в робости своей,

Не приближались к тайне животворной,

Так мы, дивясь, доверились тебе,

И ты, Венеция,

вставала в силе чудотворной.

134

О связи Блока с этой традицией пишет американский исследователь «Итальянских стихов»: см. Gerald Pirog. Aleksandr Blok’s Итальянские стихи. Confrontation and Disillusionment. Slavica Publishers, 1983. Однако вывод Дж. Пирога о крушении этой традиции в Блоке и, в частности, в «Итальянских стихах» кажется слишком прямолинейным: «Blok as a modern lost the possibility of gnosis, the apprehension of this Reality, through the erotic encounter», p. xii. («Блок как человек современности (модерна) утратил возможность гносиса, познание этой Реальности через любовную встречу».)

135

Такой «синтез» небесного и земного заключен в замысле другого, уже не итальянского, а польского сюжета, над которым Блок начал думать в конце того же 1909 года: в плане поэмы «Возмездие». Отношения с Польшей, как и отношения с Италией, Блок не может представить иначе, как все то же erotic encounter, любовную встречу, несущую в себе некое космическое и историческое откровение. Однако в отличие от «адриатической любови», «польская» – во всяком случае, в замысле – не должна кончиться бесплодно. В задуманном эпилоге поэмы «простая мать», напоминающая и Деву, и Страну (поскольку Россия у Блока – страна страдания по преимуществу, «родная Галилея», то Польша, российская жертва, «страна под бременем обид», в каком-то смысле еще больше Россия, чем сама Россия), нянчит младенца, родившегося от героя поэмы, сына «Демона», самого поэта; этот