Крах нацистской империи - Уильям Ширер

Этим Гудериан не ограничился. На посту начальника генерального штаба он издал два выспренних приказа, заверявших нацистского диктатора в неизменной верности офицерского корпуса. Первый, отданный 23 июля, резко осудил заговорщиков как «немногочисленную группу офицеров, в том числе отставных, которые, утратив мужество, из трусости и слабости предпочли единственному открытому для честного офицера пути, пути доблести и долга, путь позора». А затем торжественно заверил фюрера «в единстве генералов, офицерского корпуса и всего личного состава армии».

Тем временем снятый со всех постов фельдмаршал фон Браухич поспешил выступить в печати с гневным заявлением, осуждающим путч, давая вновь клятву верности фюреру и приветствуя назначение Гиммлера (который презирал генералов, включая Браухича) командующим армией резерва. Другой уволенный, гросс-адмирал Редер, опасаясь, что может быть заподозрен в симпатиях к заговорщикам, поспешил из своего затворничества в Растенбург, чтобы лично заверить Гитлера в своей преданности. Приказом по армии от 24 июля вместо традиционного армейского отдания чести было введено нацистское приветствие «как свидетельство непоколебимой верности фюреру и теснейшего единства армии и партии».

29 июля Гудериан предупредил всех офицеров генерального штаба, что отныне они должны являть собой образец нациста, верного и преданного фюреру.

«Каждый офицер генерального штаба должен быть национал-социалистским офицером-руководителем не только… служа образцом отношения к политическим вопросам, но и активно участвуя в политическом воспитании молодых командиров в соответствии с учением фюрера.

При оценке качеств и отборе офицеров для службы в генштабе вышестоящие начальники должны исходить прежде всего из свойств их характера и духа, а затем уже умственных способностей. Негодяй может оказаться весьма способным, но в час испытания тем не менее потерпит поражение, потому что он негодяй.

Я надеюсь, что каждый офицер генерального штаба немедленно выскажется относительно того, принимает он или уже исповедует мои взгляды, и пусть объявит об этом во всеуслышание. Каждый, кто не способен поступить таким образом, должен подать заявление о переводе из генштаба»[277].

Насколько известно, такого заявления никто не подал.

С этого момента, как свидетельствует один немецкий историк, «история генерального штаба как автономной единицы, можно сказать, заканчивается». Эта элитарная группа военного руководства, основанная Шарнхорстом и Гнейзенау и ставшая благодаря Мольтке оплотом нации, группа, которая управляла Германией в первую мировую войну, господствовала в Веймарской республике и вынудила самого Гитлера ликвидировать службу СА и ее руководителя, когда она встала на пути этой группы, теперь, летом 1944 года, превратилась в жалкую кучку подобострастных, запуганных людей. Отныне Гитлеру не угрожала оппозиция и даже критика. Некогда могущественная армия, как и любой другой институт третьего рейха, скатывалась вместе с ним все ниже и ниже. Ее руководители до такой степени оцепенели и утратили мужество, которое еще недавно проявила горстка заговорщиков, что не могли теперь выразить протест, не говоря о том, чтобы совершить поступок, остановить руку человека, который — и это они хорошо понимали — все быстрее вел их и весь немецкий народ к самой ужасной в истории Германии катастрофе.

Просто поразителен паралич сознания и воли этих людей, воспитанных в христианской вере, на почитании старых добродетелей, хвалившихся своим кодексом чести, людей, не раз глядевших на поле боя смерти в лицо. Но это, наверное, можно понять, если проследить ход немецкой истории, изложенный в предыдущей главе, согласно которому слепое повиновение временщикам превратилось у немцев в высшую добродетель, а раболепие всячески поощрялось. К этому времени генералы уже осознали зловещую сущность человека, перед которым они преклонялись. Гудериан позднее вспоминал, каким стал Гитлер после 20 июля:

«Что касается его твердости, она превратилась в жестокость, а склонность к блефу сменилась откровенной нечестностью. Он часто лгал без малейшего колебания, полагая, что и другие лгут ему. Гитлер никому больше не доверял, и с ним стало довольно трудно иметь дело. С каждым месяцем это все более превращалось в пытку. Он часто терял самообладание, становился все более несдержан в выражениях. В его непосредственном окружении не было никого, кто мог бы повлиять на него сдерживающим образом».

И тем не менее этот полубезумный, быстро слабеющий рассудком и телом человек теперь, как и в снежную зиму 1941 года под Москвой, сумел собрать остатки отступавших армий и вселить новую веру в павшую духом нацию. Невероятным напряжением воли, которой так недоставало армии, правительству, народу, он едва ли не в одиночестве смог продлить агонию рейха почти на год.

Мятеж 20 июля окончился неудачей не только из-за необъяснимой неспособности ряда самых способных людей в армии и среди гражданской части нации, но и из-за роковой бесхарактерности Фромма, Клюге, а также из-за неудач, подстерегавших заговорщиков за каждым углом. Он провалился из-за того, что почти все, кто управлял этой великой страной, генералы и просто граждане, немцы, носившие форму или нет, не были готовы к революции, а по существу, несмотря на страдания и горькую перспективу поражения, не хотели ее. Они все еще принимали и безусловно поддерживали национал-социализм, несмотря на деградацию, в которую он вверг Германию и Европу, а в Адольфе Гитлере по-прежнему видели спасителя своей страны.

«В то время, — писал позднее Гудериан как о неоспоримом факте, — большая часть немецкого народа по-прежнему верила в Адольфа Гитлера и была убеждена, что любой преступник, совершивший убийство Гитлера, устранил бы единственного человека, который все еще мог привести войну к благополучному концу».

Даже по окончании войны генерал Блюментрит, который не участвовал в заговоре, но поддержал бы его, если бы его начальник Клюге обладал более решительным характером, считал, что по меньшей мере «половина гражданского населения была потрясена тем, что немецкие генералы приняли участие в покушении на Гитлера в целях его свержения, и впоследствии относилась к ним с горечью и разочарованием. Те же чувства разделяла и армия».

Благодаря необъяснимому гипнотизму, по крайней мере с точки зрения немца, Гитлеру удалось сохранить у этого необыкновенного народа верность и веру в себя до конца. Как безмолвный скот, с трогательной верой и даже с энтузиазмом, который возвышал их над стадом, немцы храбро устремились за ним в пропасть, что грозило гибелью нации.

III

Падение Третьего Рейха

(Перевод И. В. Квасюка)

Глава 13

Оккупация Германии

Война пришла на территорию самой Германии.

Едва оправившись от потрясения, вызванного взрывом бомбы 20 июля, Гитлер столкнулся с потерей Франции и Бельгии и обширных территорий, завоеванных на Востоке. Превосходящие силы вражеских войск теснили войска рейха со всех сторон.

К середине августа 1944 года, после летних наступательных операций, развертывавшихся одна за другой, Красная Армия вышла к границам Восточной Пруссии, заперев 50 немецких дивизий в Прибалтике. Ее войска прорвались к Выборгу в Финляндии, уничтожили группу армий «Центр», что позволило в течение шести недель продвинуться на фронте шириной 400 миль к берегам Вислы у Варшавы. Одновременно на юге в результате нового наступления, начавшегося 20 августа, была повержена Румыния с ее нефтяными месторождениями в Плоешти — единственным крупным источником нефти для немецких армий. 26 августа официально вышла из войны Болгария, и немцы стали поспешно покидать страну. В сентябре капитулировала Финляндия и выступила против тех немецких войск, которые отказывались покинуть ее территорию.

На Западе была быстро освобождена Франция. Вновь сформированную 3-ю армию возглавил генерал танковых войск Паттон, который по напористости и умению схватывать ситуацию напоминал американцам Роммеля периода африканской кампании. После захвата 30 июля Авранша Паттон покинул Бретань, так и не осуществив планов по ее захвату, и начал большую операцию по обходу немецких войск в Нормандии, двинувшись на юго-восток к Орлеану на Луаре, а затем на восток, к Сене, южнее Парижа. К 23 августа его войска вышли к Сене юго-восточнее и северо-западнее столицы, и через два дня великий город, слава Франции, был освобожден после четырех лет немецкой оккупации. Когда французская 2-я танковая дивизия генерала Жака Леклерка и американская 4-я пехотная дивизия ворвались в Париж, они обнаружили, что власть в большей части города уже находится в руках отрядов французского Сопротивления. Они увидели также, что мосты через Сену, многие из которых являлись настоящими произведениями искусства, уцелели[278].