Миддлмарч - Джордж Элиот

- И новых врачебных теорий, дабы испытать их на пациентах, - вставил мистер Толлер.

- Полноте, Толлер, будьте справедливы, - возразил мистер Фербратер. - С вашим умом едва ли можно не понять, как необходимы медицине, да и не ей одной, люди, которые без боязни ищут новых путей; а что касается холерной эпидемии, то ведь из вас, врачей, пожалуй, ни один не знает, как с ней справиться. И тот, кто в неизведанной области опережает других, более всего вреда приносит себе самому.

- Тем паче, что вы с Ренчем ему многим обязаны, - обратился к Толлеру доктор Минчин. - Это ведь благодаря ему вам досталась самая завидная часть практики доктора Пикока.

- Этот ваш Лидгейт очень уж сорит деньгами для начинающего, - заметил мистер Гарри Толлер, пивовар. - У него богатая родня на севере, как видно, они ему помогают.

- Надеюсь, - сказал мистер Чичли. - В противном случае ему не следовало бы жениться на такой прелестной девушке. Как же на него не злиться, черт возьми, если он увел у нас из-под носа самую хорошенькую девушку в городе.

- Да, черт возьми! Ей нет здесь равных, - сказал мистер Стэндиш.

- Мой друг Винси не в восторге от этого брака, уверяю вас, - сообщил мистер Чичли. - И уж, конечно, от него они ничего не получат. А насколько раскошелится родня Лидгейта, не знаю. - Мистер Чичли с подчеркнутой сдержанностью ронял фразы.

- Лидгейт едва ли считает врачебную практику средством зарабатывать хлеб насущный, - не без сарказма заключил мистер Толлер, на чем и был исчерпан разговор.

Уже не впервые мистер Фербратер слышал намеки на то, что расходы Лидгейта намного превосходят его гонорары, но он надеялся, что у доктора имелись какие-то денежные ресурсы или надежды, позволившие ему устроить свадьбу на широкую ногу и не чувствовать себя в зависимости от пациентов. Однажды вечером, наведавшись в Мидлмарч, чтобы, как в старину, поболтать с Лидгейтом, мистер Фербратер обратил внимание на его ненатуральную оживленность, совершенно несвойственную этому человеку, всегда естественному - и в тех случаях, когда он хранил молчание, и в тех, когда внезапно нарушал его, высказывая осенившую его мысль. Покуда гость с хозяином находились в кабинете, Лидгейт, ни на миг не умолкая, обсуждал преимущества и недостатки ряда биологических теорий, но он не приводил тех веских доводов и умозаключений, которые, подобно вехам, возникают на пути того, кто ищет истину добросовестно и неутомимо, как и следовало ее искать, по мнению доктора Лидгейта, утверждавшего, что "в каждом изыскании должны чередоваться систола и диастола" и "мысль человека должна то расширяться, охватывая весь горизонт, то съеживаться, умещаясь на предметном столике под линзой". Казалось, в этот вечер он так разговорился, чтобы избежать упоминания о личных делах. Вскоре они перешли в гостиную, где Лидгейт, попросив жену им поиграть, молча опустился в кресло, и лишь глаза его как-то странно поблескивали. "Он выглядит так, словно принял опий, - промелькнуло в голове Фербратера, - то ли у него глаза болят, то ли неприятности с пациентами".

У него не возникло мысли, что брак Лидгейта, возможно, не так уж удачен. Как и все, он считал Розамонду милым, кротким существом, хотя и находил ее довольно скучной - ходячий образчик хороших манер; а его матушка не могла простить Розамонде того, что та, казалось, никогда не замечала присутствия Генриетты Ноубл. "Впрочем, Лидгейт полюбил ее, мысленно заключил священник, - стало быть, таков его вкус".

Мистер Фербратер знал, что Лидгейт горд, но поскольку сам он не был гордым - и, пожалуй, не особенно радел о соблюдении своего достоинства, ибо все его честолюбие исчерпывалось стремлением не быть негодяем и глупцом, - то он и не заметил, что Лидгейт ежится, как от ожога, при каждом упоминании о его денежных делах. А вскоре после разговора за столом у Толлера священник узнал нечто заставившее его с нетерпением поджидать случая, когда он сможет намекнуть Лидгейту, что участливый слушатель всегда к его услугам, если у доктора возникнет в нем нужда.

Случай представился в день Нового года, когда мистер Винси устроил у себя званый обед, на который невозможно было не явиться мистеру Фербратеру, ибо его настойчиво призывали не забывать старых друзей после того, как он стал священником большого прихода. Обед проходил в обстановке весьма дружелюбной: присутствовали все дамы из семьи Фербратеров, все отпрыски семейства Винси сидели за обеденным столом, и Фред уверил матушку, что она выкажет пренебрежение Фербратерам, если не пригласит Мэри Гарт, близкого друга этой семьи. Мэри явилась, и Фред ликовал, хотя удовольствие порой прослаивалось неудовольствием - торжество, что матушка, наконец, может убедиться, как высоко ценят Мэри почтеннейшие из гостей, заметно омрачилось ревностью, после того как рядом с Мэри сел мистер Фербратер. Фред стал гораздо менее самоуверенным с тех пор, как начал опасаться соперничества Фербратера, и опасения все еще не оставили его. Миссис Винси в полном блеске своей зрелой красоты озадаченно разглядывала приземистую Мэри, ее жесткие курчавые волосы и лицо, на котором и в помине не было ни роз, ни лилий, безуспешно пытаясь представить себе, как она любуется Мэри в свадебном наряде и умиляется, глядя на внучат - "вылитых Гартов". Тем не менее время прошло весело, и Мэри выглядела очень оживленной. Зная тревоги Фреда, она радовалась, что его семья стала относиться к ней более дружелюбно, а со своей стороны была не прочь им показать, как высоко ценят ее люди, с чьим мнением Винси не могли не считаться.

Мистер Фербратер заметил, что у Лидгейта скучающий вид, а мистер Винси почти не разговаривает с зятем. Розамонда была полна изящества и безмятежности, и только очень проницательный наблюдатель - а у священника не имелось сейчас причин проявлять особую наблюдательность - обратил бы внимание на полное отсутствие у миссис Лидгейт того интереса к мужу, который неизменно обнаруживает любящая жена, невзирая на чинимые этикетом препоны. Когда доктор вступал в разговор, она сидела отворотившись, словно статуя Психеи, принужденная по воле скульптора глядеть в другую сторону; а когда его вызвали к больному и он воротился часа через два, Розамонда, казалось, оставила без внимания это ничтожное обстоятельство, которое полтора года назад причислила бы к разряду серьезных событий. В действительности она отлично слышала голос мужа и замечала все, что он делает, однако милая рассеянность давала ей возможность, не нарушая приличий, выразить недовольство мужем. Вскоре после того, как Лидгейту пришлось покинуть общество, не закончив десерта, дамы перешли в гостиную и миссис Фербратер, оказавшись подле Розамонды, сказала:

- Вам, как видно, нередко приходится лишаться общества вашего мужа, миссис Лидгейт.

- Жизнь врача изобилует трудами, в особенности такого энтузиаста, как мистер Лидгейт, - ответила Розамонда и непринужденно отошла от кресла старой дамы.

- Бедняжка ужасно скучает в одиночестве, - сказала миссис Винси, сидевшая рядом с миссис Фербратер. - Я особенно это заметила, когда гостила у Розамонды во время ее болезни. Видите ли, миссис Фербратер, у нас в доме всегда весело. Я и сама веселого нрава, и мистер Винси любит общество. Девочка привыкла к такой жизни, каково же ей быть женой человека, который может отлучиться из дому когда угодно и неизвестно на сколько, да к тому же еще угрюм и гордец, - слегка понизив голос, ввернула разговорчивая миссис Винси. - Но у Розамонды ангельский характер - помню, братья ей частенько досаждали, но не в ее обычае выказывать неудовольствие; еще малюткой это была воплощенная доброта и кротость. У всех моих детей, благодаренье богу, прекрасный характер.

Последнему утверждению легко было поверить, глядя, как миссис Винси, откинув ленты чепца, с улыбкой повернулась к трем младшим дочкам, из которых самой юной исполнилось семь, а старшей - одиннадцать. Но ей пришлось при этом одарить благосклонной улыбкой и Мэри Гарт, которую девочки затащили в угол и заставили рассказывать им сказки. В этот момент Мэри заканчивала увлекательное повествование о Румпельстилтскине (*167), каковое знала наизусть, так как Летти то и дело вытаскивала свой любимый красный томик, чтобы попотчевать этой историей невежественных взрослых. Любимица миссис Винси, Луиза, подбежала к матери, не на шутку взволнованная, и воскликнула:

- Ой, мама, мама, маленький человечек так сильно топнул ножкой, что она застряла между половицами!

- Хорошо-хорошо, мой херувимчик! - отозвалась мать. - Ты мне все расскажешь завтра. Ступай, слушай дальше! - И проводив взглядом Луизу, которая устремилась в угол, решила, что если Фреду еще раз вздумается пригласил к ним Мэри, возражать, пожалуй, не стоит, раз уж девушка настолько пришлась по душе детишкам. В уголке тем временем становилось все оживленнее, ибо мистер Фербратер, войдя в гостиную, сел позади Луизы и усадил ее к себе на колени, после чего юные слушательницы потребовали, чтобы Мэри снова повторила сказку для мистера Фербратера. Мистер Фербратер тоже этого потребовал, и Мэри, не чинясь, со свойственной ей обстоятельностью пересказала слово в слово всю историю. Находившийся неподалеку Фред торжествовал, и его радость была бы безоблачной, если бы мистер Фербратер, который для удовольствия детей делал вид, что слушает с захватывающим интересом, не глядел на Мэри с неподдельным восхищением.